— Он договорился?

Маша неопределенно пожала плечами:

— Вроде бы...

«Вот ведь какая... — со злостью подумал Сергей. — Словно не она, а я пустил ее жизнь под откос. Хоть бы сейчас повела себя по-человечески...» Он сжал кулаки, чтобы чуть-чуть прийти в себя, успокоиться. Очень хотелось курить, но он боялся, что если уйдет, то начать разговор будет еще сложнее.

— Вроде или договорился? — медленно проговорил Сергей.

— Говорит, что договорился, — нехотя ответила Маша.

— Целую, — проворковала Катя и положила трубку. — Он говорит, чтобы ты перестала психовать. Все действительно в порядке. Саше уже ничего не грозит. И вообще, надо поскорее позабыть обо всем.

Маша провела рукой по спутавшимся волосам, выбившимся из хвостика:

— Кать, почему я должна верить, что теперь все будет в порядке? Кто такой, в конце концов, Гоша, чтобы решать такие вопросы! Он кто? Бандит? Уголовник? А может быть, он что-то от нас скрывает? Например, что он и есть крестный отец!

Катя с улыбкой, как на тяжело больную, посмотрела на Машу, усмехнулась:

— Он твой брат. Тебе этого недостаточно? — Она помолчала, глядя на нее все с той же скептической улыбкой опытного хирурга, рассматривающего прыщ. — Неужели ты думаешь, что можно иметь свой магазин и никого не знать в этом мире?

— О Господи! — испугалась Маша. — Он что, общается с уголовниками?

— Ну вот, тебе только не хватало еще и за Гошу волноваться. — Катя быстро подошла к ней, поцеловала. — За него я и сама поволнуюсь! — Она поцеловала и Сергея. — Все! Я побежала! Гоша с товарищем ждут меня на улице. — Она выскочила в коридор, там что-то с грохотом упало на пол. Держа в руке куртку, Катя выскочила из коридора: — Ну и темень у вас! Я сейчас чуть инвалидом не осталась! — Она натянула куртку. — Мы идем в казино! Не кисните! — И, послав им воздушный поцелуй, она выскочила из комнаты. Входная дверь хлопнула, и все стихло.

Маша и Сергей неподвижно сидели на противоположных сторонах дивана. Ни она, ни он не решались начать разговор, чувствуя, что им нелегко будет сегодня провести вдвоем вечер.

— Ты думаешь, обойдется? — наконец сказала Маша.

— Я верю Гоше — коротко ответил Сергей.

— Господи, Господи, Господи!.. — тяжело вздохнула Маша.

Опять тишину квартиры нарушил телефонный звонок.

Маша, сидящая рядом, вздрогнула так, что Сергей заметил это по диванным пружинам. Он удивленно посмотрел на жену, потом на телефон. Догадавшись, в чем дело, подошел:

-Да...

Игорь Андреевич вот уже пятнадцать минут тщетно пытался отвлечься от своих мыслей. Спустившись в зал, он вызвал двух манекенщиц, попросил их надеть новые модели. Попытался докричаться до светотехника, но тщетно. Послал на поиски Регину.

Сидя один в полутемном зале, пытался сконцентрироваться на работе, и это ему почти удалось, но как только в зале зажегся свет и на подиум вышли две девочки-близняшки, понял, что может только смотреть и создавать видимость работы. Ни одной стоящей мысли... Словно заноза сидит в мозгу. Нет, надо разобраться, надо выяснить, в чем дело. Эта неопределенность давила сильнее, чем обида. В конце концов, он не мальчик и вполне способен справляться со своими чувствами, если это потребуется. Посидев для вида еще минут двадцать, он прервал репетицию и, поблагодарив всех присутствующих, быстро вышел.

Регина многозначительно посмотрела ему вслед. Она, привыкшая видеть жизнь своего босса не только с внешней стороны, догадывалась, какая буря была сейчас в душе этого полуседого, странноватого, но несомненно очень талантливого человека... Прикрикнув на техника и отпустив девочек, она уверенной походкой хозяйки вышла из зала.

Едва зайдя в кабинет, Шведов без проволочек подошел к телефону, набрал номер. Долгие гудки отвлекали, мешали ему сочинять на ходу фразы, которые обязательно нужно было успеть сказать, прежде чем она бросит трубку. Вот наконец ответили... Шведов уже было открыл рот, но услышал мужской голос.

— Говорите. Вас слушают, — спокойно проговорил ее муж.

Шведов попытался представить себе того инженера, вспомнить его голос. Но у него ничего не получалось. Свободной ладонью он сжал лоб и быстро положил трубку.

Сергей без слов тоже положил трубку. Он постоял немного, подошел к Маше. Робко положил сначала руку на плечо, присел рядом. Она посмотрела на него с удивлением. Такое родное лицо... Он не выдержал, притянул Машу, прижал ее голову к себе. Она сидела холодная и неподвижная. Ему стало горько. Отпустив ее, Сергей встал, быстро оделся и, хлопнув дверью, выбежал на улицу...

В последнее время Анатолий Федорович все вечера просиживал перед телевизором. Раньше, насколько он помнил, его нельзя было удержать на одном месте больше часа. Деятельный характер не позволял засиживаться. Теперь это успокаивало. Вот и сейчас, сидя на диване, он почти не обращал внимания на происходящее на экране. Шел какой-то документальный фильм. Серые улицы сменялись темными сырыми подвалами, озлобленные лица в очередях — равнодушными физиономиями чиновников. Что-что, а такие программы он не любил.

Анатолий Федорович встал. Старые диванные пружины выпрямились со звуком, напоминающим вздох облегчения. Размял затекшие ноги, поморщился. Да, с каждым годом здоровье уходило все быстрее и быстрее. Теперь он уже с завистью вспоминал себя каких-нибудь полгода назад. Тогда у него еще не так болели ноги и не было этой раздражающей, колющей боли в пояснице, которая постоянно напоминала о старости.

Он пошел на кухню, поставил на плиту чайник. На улице начинало темнеть. Прямо напротив окна медленно зажегся фонарь. Надтреснутое стекло засветилось сначала бледнофиолетовым, а затем серебристо-розовым светом. Где-то во дворе надрывно залаяли собаки.

Двумя руками сняв с огня полный чайник, он наполнил чашку и медленно сделал глоток. «Вот и состарились мы с Аннушкой, — подумал Анатолий Федорович. — Опустел дом. Дети выросли, а скоро и внуки обзаведутся семьями. Того и гляди, положат в ящик и понесут на кладбище». Ему стало совсем грустно. Скорее бы пришла Аня. Она как-то легче все переносит. Правду говорят, что мужчине требуется гораздо большая поддержка, чем женщине, особенно в старости.

Тишина начала давить на него. Анатолий Федорович взял чашку и быстро пошел в комнату. На экране он увидел длинный коридор, стены которого были покрашены бледно-зеленой краской, облупившейся в некоторых местах. У стены стояла узкая лавка, вероятно предназначенная для посетителей. Несколько ироничный голос за кадром рассказывал:

«Вот здесь он и умер... На этой самой скамейке в районном собесе. Некогда могущественный начальник, хозяин нашего города, а ныне обыкновенный пенсионер обыкновенного значения. Что ж, такова судьба этого поколения людей, отдавших жизнь ложной идее».

Крупным планом показали фотографию. «Бог ты мой, да ведь это...» — Анатолий Федорович застыл в дверях. Изображение исчезло, побежали титры. Диктор что-то проговорила сквозь немного неестественную улыбку. На экране замелькали какие-то лица, картинки.

Анатолий Федорович прислонился к косяку. Вот это да... Умер... «Отдавших жизнь ложной идее»... Тоща этот человек думал, что его идея никак не может быть ложной. Наоборот, он полагал, что Анатолий Федорович встал на неправильный путь, и очень жестоко покарал его, выгнав из партии. Тоща это было очень страшно.

Только какая сейчас между ними разница? Никакой. Оба, оказывается, «отдали жизнь ложной идее». Одной и той же, только видели они ее по-разному.

Анатолий Федорович немного приглушил звук телевизора. Сделал несколько осторожных шагов, словно что-то обдумывая. Поставил чашку на телевизор. Потом опять взял, отнес на кухню. И, наконец решившись, снял трубку телефона и, мельком взглянув на листочек с цифрами, набрал номер:

— Алло, алло! Это милиция? Вас беспокоит Кузнецов... Анатолий Федорович. Попросите, пожалуйста, следователя Зубкова.