— Кто? Шведов?

— Она ему очень нужна.

— Ты по-прежнему влюблена в него... — констатировала тетка.

— Это не важно.

— А что важно?

— Важно?.. Важно... Чтобы люди, которые любят друг друга, были вместе. — Юлины глаза засветились от слез.

В прихожей хлопнула дверь. Еще через мгновенье на пороге возник Сергей.

— Что случилось? Двойка по арифметике? — заметив мокрые Юлины глаза, поинтересовался отец.

— Это у нас женское! — объяснила Катя.

— Рад видеть, сестричка. Сейчас умоюсь и буду с вами дружить, — Сергей вышел.

— Все, — сказала Катя. — Боюсь, что пятиминутка искренности окончена.

— Шведов умрет без нее... — хлюпнула носом Юля.

— Так уж и умрет. Не мальчик все-таки. И потом, ты что же?! Всерьез хочешь, чтобы мама осталась со Шведовым? А что же будет с папой?

—Я не знаю... Я сама не знаю, чего хочу. — Юля снова чуть было не заплакала.

— Господи, какой ты еще ребенок, — ласково проговорила Катя.

— Почему?

— Ты еще веришь, что счастливы могут быть все сразу, — молвила Катя с грустью.

Вошел Сергей.

— Ну что, дорогие дамы?..

— Пап, ты меня любишь? — Юля подскочила к отцу, обняла.

— Что у нас еще случилось? — насторожился Сергей.

— А маму?

— Что происходит?!

— Я тебя спросила! — напомнила Юля требовательно.

— Я очень люблю твою маму. Все?.. Ну а теперь объясните мне, что у нас творится в доме? — Последнее время Сергей привык к плохим новостям, его только очень нервировало, когда их не сразу говорили, а тем более старались утаить.

— Кажется, твоя дочь наконец выросла! — объявила брату Катя.

Сергей на всякий случай насторожился...

С некоторых пор Ползунова стала вести себя как настоящая хозяйка в доме моделей. Она, например, даже повадилась входить к Шведову без стука. Хотя это, скорее, говорило не о большей ответственности и особом радении за дело, а о плохом воспитании. Да и откуда ему взяться, хорошему? Ведь Ползунова, как известно, происходила из заведомо неинтеллигентной семьи. До того, как стать «большим демократом», папа Ползунов был самым заурядным секретарем обкома...

— Очень хорошо, что вы один. Мне необходимо с вами поговорить. — Ползунова вошла к Шведову энергичной деловой походкой.

— Леночка, здрасьте, здрасьте. Как поживаете? — привстал галантно Игорь Андреевич. Казалось, что он и в самом деле рад приходу Ползуновой.

Леночка насторожилась.

— Спасибо, хорошо.

— Рад вас видеть.

— Вы рады меня видеть?! — Ползунова опустилась в кресло.

— Да. Я, знаете, ужасно не люблю все эти закулисные интриги, перешептывания, подглядывания, сплетни... А вот вы пришли ко мне, и хорошо. Я могу вам сразу, прямо, честно и откровенно сказать: вон отсюда! И больше я вас видеть не хочу. Возражения есть? Только без слез, пожалуйста, знаю я эти ваши бабьи штучки. — Все это Игорь Андреевич проговорил довольно весело.

— Ну слава Богу! — Ползунова закурила. — А то я заволновалась. Что это, думаю, он такой ласковый? Может, я не учла что?

Шведов продолжал улыбаться.

— А вы, оказывается, просто блефуете. Ну-ну. Так вот, Игорь Андреевич, я больше шутить не хочу. Любовь и весь прочий романтический бред оставьте для своих экзальтированных двухметровых крошек. Я пришла по делу. Можете не волноваться, для развлечений у меня есть специальный человек. Одноклассник. С девятого класса меня любит. Пора ответить взаимностью на такую преданность. Он там, в приемной, ждет. С Региной кокетничает. А вот для дела... Для дела мне нужны вы. Я все продумала. Вы остаетесь здесь, — Ползунова указала жестом на кабинет. — В моем особняке. Я сдаю его вам за бесценок... Но каждый год договор будем возобновлять. Или не будем. А я буду у вас директором.

— Это невозможно! — сказал Шведов.

— Да, пожалуй, лучше генеральным директором. — Ползунова делала вид, что Шведова как бы не существует. — Генеральным директором при художественном руководителе Игоре Шведове. Незачем вам, творцу, вникать в быт, в коммерцию, во всю эту грязь. Занимайтесь искусством. Доверьтесь мне. Вы же знаете, самые преданные сотрудники получаются из любивших вас в прошлом женщин, — Ползунова конечно же намекала на Регину.

— Лена, это невозможно! — снова повторил модельер.

— Позвольте узнать почему?

— Я не могу работать с человеком, которому не доверяю.

— А вы мне доверьтесь. Вот увидите, вам только лучше станет. Хозяйственные проблемы просто исчезнут.

— Нет-нет. Да и Регина с вами работать не сможет.

— Регина уже со мной работает. А вот вы на улице работать сможете? Без этого здания?

И снова Игорь Андреевич греховно пожалел, что женщин бить не принято...

Друг детства Ползуновой был высок, грузноват и длинноволос. Носил бороду. Фамилия у него была довольно странная — Вакаров. А вот звали Вакарова символично — Александр Сергеевич. Согласитесь, что с таким именем отчеством не остается ничего другого, как стать поэтом. Что Вакаров и сделал. Выпустил несколько сборников. Даже был принят в Союз писателей. Потом началась «перестройка», одним из «достижений» которой стал тот факт, что Россия перестала быть единственной в мире страной, где поэты могли жить на гонорары. Иными словами — на те деньги, которые они получали за свои стихи.

Как и многие творческие люди, Вакаров «перестройку» искренне поддержал. И даже сейчас, когда дела его шли как никогда плохо и холодильник порой пустовал целыми неделями — приходилось подкармливаться у многочисленных друзей и знакомых, — стойкий Александр Сергеевич не позволял себе опускаться до пошлой фразы «за что боролись, на то и напоролись...».

Скрепя сердце он решил принять эту не очень уютную новую реальность такой, какая она есть. Именно это непростое решение и привело его в дом моделей Игоря Шведова.

Пока Ползунова пикировалась с модельером, Регина и Вакаров вполне мило беседовали.

— Так что, Регина Васильевна, на поэзию теперь не проживешь, — вздыхал поэт.

— Ужасно, Александр Сергеевич, просто ужасно, — сочувствовала Регина. — Я, конечно, понимала, но чтобы так...

— Да... Правда, полгода назад позвали в одно СП. Они по справочнику Союза писателей выбирали поэтов со звучными фамилиями. Но это я потом узнал. А тогда позвонили, говорят: мы поражены вашим творчеством, силой таланта и т. д. Приезжайте к нам, нам нужен человек возглавить отдел культурной благотворительности.

— А что это такое?

— А это когда приезжают на «мерседесе» к нищей вдове, приносят ей несколько банок консервов, пакет крупы и кофе. А заодно спрашивают, не хочет ли она квартиру свою в престижном писательском доме продать. И ведь на что рассчитывали, сволочи! На то, что я их наводить буду! Да еще с теми, с кем знаком, сам сведу. Я же в свое время в любимчиках ходил. Самым молодым членом союза оказался. Меня тоща многие в гости звали, с дочками знакомили. Да и просто так...

— Что вы говорите!

— Да, это было в начале восьмидесятых. Я тоща написал поэму, несколько подборок удачно попали в «Юность», «Литературку», меня заметили...

— И все было хорошо?

— Даже слишком. Казалось, что будущее открыто и доверчиво, как провинциальная девушка в дотелевизорную эпоху. — Поэт не отказывал себе в удовольствии говорить красиво.

— А вы поэт! — улыбнулась Регина.

— Но что мы все обо мне, — махнул рукой Вакаров. — Расскажите о себе. Вы давно здесь работаете?

— Всю жизнь.

— Не надоело?

— Ну что вы! Он же гений! С ним работать, — это... Ощущение причастности к искусству, к большому, нужному всем делу...

— Для вас так много значит эта работа?

— Эта работа? Как вам сказать... Для меня это... Только не смейтесь, пожалуйста, но для меня это жизнь, — сказала Регина серьезно. — Я не представляю, как можно жить без этого дома, без бесконечных романов моих девчонок, без вечно чем-то недовольного шефа, без показов, недоразумений, переездов из города в город на гастролях... Я уже не смогу заниматься ничем другим. Да и тонус эта работа дает знаете какой?! Ведь как говорит шеф, я — лицо дома! Клиент начинает визит с меня. И только потом мозг шефа и ноги девочек. Я должна выглядеть, даже если выть хочется и голова болит. У меня соседка прихорашивается в отпуск. А я в отпуске хожу в халате, не крашусь, не причесываюсь, лежу на диване и смотрю телевизор.