— Ну так интересуйся! Интересуйся! Спрашивай — что, мы теперь опять всегда вдвоем?

— Вы опять вдвоем? — тихо повторила она.

— Втроем, — Катя надула губы и сразу же погрустнела: — Клару мы пока не бросили.

Маша покачала головой каким-то своим мыслям и потянула Катю на кухню.

Звонко шумела вода. Сергей набирал воду в чайник.

—Чай будете? — без особого энтузиазма поинтересовался он. Гоша сунул руки в карманы, вызывающе посмотрел на него:

— Лучше чего-нибудь сладкого. Ваши кислые рожи закусить.

— Что-нибудь случилось? — Катя с тревогой смотрела то на Машу, то на Сергея.

— А мама тебе не рассказывала? — Сергею не хотелось слишком много говорить, но он прекрасно понимал, что в этой ситуации не избежать расспросов. Катя отрицательно покачала головой. Маша хотела что-то сказать, но неожиданно всхлипнула, смутилась и выскочила из кухни.

— Вы поругались? — осторожно поинтересовалась Катя. Гоша посерьезнел:

— Хорошо проводите время, — он уселся за стол. — Ну, рассказывай.

— А чего рассказывать-то... — Сергей неопределенно пожал плечами.

Катя засуетилась, поднялась:

— Может, мне к ней сходить?

— Сиди, — властно сказал Гоша. — Успокоится — сама придет. Сестру мою не знаешь? Ну что? — он повернулся к Сергею. — Ты так и будешь молчать?

— Сашку избили, — без предисловий выдавил тот.

— Ну да?! Странно! С мальчишками обычно такого не бывает, — насмешливо протянул Гоша.

— Да нет, это не ребячьи драки. Похоже, все гораздо серьезнее.

— Что значит серьезней? Сергей помолчал.

— Не знаю. Не знаю... Он ничего не рассказывает. Неделю уже из дома не выходит. Все праздники в постели пролежал. Не ест, не пьет. Говорит, горло болит.

Катя встала:

— Я все-таки пойду к ней, — она торопливо вышла из кухни.

— И что ты по этому поводу думаешь? — серьезно спросил Гоша. Сергей пожал плечами:

— Он кого-то очень боится. Кого-то, кто звонит сюда и вешает трубку.

Маша тихо поплакала в комнате, пеняя себе, что не смогла сдержаться. Села на диван и, почти успокоившись, задумалась. А подумать было о чем.

Катя осторожно заглянула в комнату. Увидев, что обстановка вполне сносная, вошла, села рядом с Машей. Та посмотрела на нее, и опять из глаз невольно полились слезы. Катя положила руку ей на плечо:

— С мальчишками ведь всегда так! Обойдется!

— Это мне в наказанье! За Шведова! — уверенно проговорила Маша.

— Господи! Чушь какая! Шведов-то тут при чем? — Катя даже встала от удивления.

— В наказанье. В наказанье, — упорно повторяла та, уставившись в одну точку.

В комнату вошли мужчины. Они тихо, но бурно продолжали начатый на кухне разговор.

— Только не надо, если спит, — просил Сергей.

Гоша в ответ только ухмыльнулся. Придержав Сергея рукой, подошел к Сашиной комнате и приоткрыл дверь:

— Племянник, привет!

Маша вопросительно посмотрела на мужа. Тот только пожал плечами:

— Он говорит, что такие вещи родителям не рассказывают.

— А ему расскажет. — Похоже, у нее не было никакой надежды.

— Запросто, — вступилась Катя. — У него гаишник через две минуты разговора чуть ли не в брата превращается. А тут родная кровь...

Маша обреченно смотрела прямо перед собой.

Катя невольно подметила, что дело тут не только в сыне. Но расспросы решила отложить. Зачем торопиться? Может быть, сама расскажет.

— Господи, — молитвенно прошептала Маша. Губы ее шевелились, хотя голоса слышно не было.

Анна Степановна и Анатолий Федорович пили чай. В кухне стояла напряженная тишина. Горсть конфет, положенная прямо на салфетку, осталась нетронутой. «Сашке их хватило бы на десять минут, — невольно пришло в голову Анне Степановне. — Господи, что же это такое? За что так нашего мальчика?»

— Я не понимаю. Почему не обратились в милицию, не подняли общественность! — В ее голосе чувствовалась горечь. — Я бы уже была в школе, на родительском комитете.

— Аня, о чем ты говоришь? — удивился Анатолий Федорович. — Сейчас совершенно другое время! И если Саша просит, чтобы не звонили в милицию, значит, нельзя звонить.

— Он ребенок и не понимает, что говорит. — Казалось, что она сейчас заплачет.

Анатолий Федорович вздохнул, отставил чашку, какой уж тут аппетит:

— Но это, к сожалению, единственное, что он вообще говорит. Аня, ведь ему каждый день ходить в эту школу. По этой улице. Через этот двор. Мало ли что может с ним произойти!

— Вот из-за таких, как ты, и растет преступность! — не выдержала Анна Степановна. — Вместо того чтобы всем миром бороться с этим хулиганьем, вы откупаетесь и поощряете их на следующие выходки...

Анатолий Федорович усмехнулся, поставил чашку в раковину и молча пошел из кухни. На пороге он обернулся:

— Твоя вера в милицию наивна и трогательна. Но даже если они захотят — невозможно поставить по милиционеру на каждом углу, в каждом подъезде, рядом с каждым школьником...

— Жалко, Юльки нет, — крикнула ему вслед Анна Степановна. — Уж она-то меня бы поддержала.

Катя и Маша по-прежнему молча сидели напротив друг друга. Сергей пристроился на стуле около стены. Было похоже, что он не хочет ни сидеть рядом с Машей, ни говорить с ней. А может, он просто не знал о чем. Все самое главное было сказано, и добавить к этому было нечего.

Он встал. Подошел к двери, за которой уже полчаса назад скрылся Гоша. Застыл, пытаясь расслышать, о чем там идет речь. Но тут дверь распахнулась. На пороге явился сияющий Гоша. Невольная улыбка появилась и на заплаканном Машином лице.

— Нехорошо, батенька! Нехорошо! — весело закричал он, притворно хмурясь. — Непедагогично это, подслушивать. Хотя педагог у нас, конечно, она, — он повернулся к Маше. — Но TBI, — Гоша уперся пальцем Сергею в грудь, — муж педагога.

Гоша прикрыл дверь в Сашину комнату. Торжественно застыл, ожидая нетерпеливых вопросов.

— Ну что он?! — первой не выдержала Маша.

— Кто — он? — Гоша явно был в ударе, но, видя, что всем не до шуток, сдался: — Ах он! Все нормально, только кушать очень хочет, а вы ему не даете.

Игорь Андреевич третий день не мог найти себе места. Сначала он думал, что все происходящее — вполне закономерно. Ведь не девочка она, а замужняя женщина, которая ради него, Шведова, хочет бросить мужа, с которым прожила больше пятнадцати лет. Ему это было не так-то просто понять. Он не был женат, у него не было детей, и поэтому он вел себя как подросток.

Игорь Андреевич жутко ревновал и раздражался по пустякам. Хотя вряд ли можно было назвать пустяками то, что выводило его из себя больше всего: он уже два дня звонил Маше, но она либо бросала трубку, либо вообще не подходила. Это полбеды — могло быть так, что ей неудобно было говорить. Больше всего тревожило, что она за эти дни ни разу не позвонила, хотя наверняка знала, что он переживает.

Шведов медленно зашел в приемную. Регина сидела за столом, записывая что-то в большую бухгалтерскую книгу.

— Мне никто не звонил? — Он тщетно попытался замаскировать раздражение.

Регина подняла удивленное лицо:

— Нет...

Ему хотелось выйти, уединиться в своем кабинете, подумать о том, что происходит и как к этому относиться, но, поймав на себе выжидающий взгляд секретарши, невольно остановился и задал вопрос:

— Регина, я тебя не спрашивал, предполагая, что все в порядке. Но сейчас у меня возникли сомнения. Что там с этим инженером?

Регина слегка замешкалась, соображая. Наконец, догадавшись, о ком идет речь, все же решила уточнить:

— Каким? Мужем Марии Петровны?

— А что у нас, много инженеров? — Шведов раздражался все больше и больше.

— Ой, даже наоборот, — Регина уже предвкушала эффект, который должно произвести на него заготовленное сообщение. — Помните, к нам приходил мастер?

Шведов недоуменно посмотрел на Регину.

— Свет делал, — с радостью уточнила она. — Когда у нас щит перегорел. Помните, он вам еще понравился!

— Ну, — нетерпеливо перебил Шведов.