Все стали здороваться с Мадзей. Ада познакомила ее с красивым брюнетом, который оказался отчимом Норских, паном Арнольдом Ляттером, затем с его женой, которая все еще не могла очнуться. Затем к Мадзе подбежал Сольский и с жаром приветствовал ее, за ним пан Казимеж, который казался озабоченным, и, наконец, Дембицкий, как обычно, рассеянный и равнодушный.

Только панна Элена Норская не поднялась с кресла, а когда Мадзя, поздоровавшись со всеми, подошла к ней, издали протянула ей руку и сказала по-польски с легкой иронией:

— Ну, милочка, ты разве что за Бисмарка должна выйти, раз прорицательница говорит, что твой избранник велик и могуч.

Мадзю смутило это приветствие. Но в эту минуту пан Арнольд сказал Элене на ломаном польском языке:

— Не шути! Эта прорицательница предсказала и смерть твоей матери.

— Но мне и Казику посулила исполнение всех желаний, — ответила Элена с непринужденной улыбкой, которая не отвечала ни ее черному платью, ни словам отчима.

К Мадзе подошла Ада и, взяв ее под руку, со смехом зашептала:

— Ну-ну! признайся, кто этот могучий избранник, которому ты вскружила голову? Как жаль, — прибавила она со вздохом, — что твой суженый должен быть велик и могуч! Если бы только умен и благороден, я бы подумала, что тебе судьбой назначен Стефек.

— Вы смеетесь надо мной! — смущенно ответила Мадзя, она поняла в эту минуту, что это ей что-то напророчила пани Арнольд и она теперь героиня собрания. Пусть даже на краткий миг.

— Пойдем к пану Дембицкому, — сказала Ада, увидев, что брат разговаривает в углу со стариком.

— Пан Дембицкий, что вы скажете об этом предсказании? — спросила она, подойдя к ним.

Дембицкий обратил на нее свои голубые глаза и сунул уже руку за лацкан сюртука, собираясь отвечать, но его предупредил нетерпеливый Сольский.

— Представь, пан Дембицкий не верит в спиритизм! Он говорит, что это шарлатанство или особого рода заблуждение.

— Но вы верите в сверхчувственный мир! — воскликнула Ада. — Вы даже умеете очертить его с помощью математических формул. Как же вы можете не верить в спиритизм?

— Я должен предупредить вас, панна Магдалена, — обратился к Мадзе Сольский, — что моя сестра законченная атеистка. Достаточно сказать, что за границей она слушала Геккеля! Однако это не помешало ей на обратном пути заехать в Ченстохов, ну, и поверить в стучащих духов.

— Сомневаюсь, — после минутного раздумья сказал Дембицкий, — чтобы обитатели сверхчувственного мира могли общаться с нами.

— Отчего же? — спросила Ада.

— Разве вы могли бы, сударыня, — наставительным тоном продолжал Дембицкий, — общаться, например… с устрицами? Разве вы сочли бы уместным тратить время на то, чтобы объяснять им, что представляет собою мир, который мы видим и слышим? Есть ли, наконец, хоть малейшая возможность объяснить наш мир существам, лишенным зрения и слуха? Так вот, для постижения сверхчувственного мира нам так же не хватает соответствующих органов чувств, как устрицам не хватает слуха для того, чтобы восхищаться нашими операми, и зрения для того, чтобы оценить красоту наших пейзажей.

К собеседникам, улыбаясь, подошел Казимеж Норский.

— Ого! — сказал он. — Вижу, пан Дембицкий сел на своего конька: каково оно, царство небесное?

— Вы, сударь, не верите в царство небесное? — нерешительно спросила Ада, глядя то на пана Казимежа, то на пана Дембицкого, который рядом с молодым красавцем казался просто карикатурой человека.

— Я верю в то, что вижу.

— Америку вы видите? — спросил Дембицкий.

— Ее видели и видят другие.

— А вы видите, как земля вращается вокруг солнца и собственной оси?

— В этом я несведущ, — весело ответил пан Казимеж.

Дембицкий и Сольский переглянулись.

— Я не могу отказаться от мысли, — говорил Норский, обращаясь к Аде и Мадзе, — что теории о потустороннем мире выдуманы в утешение беднякам, для которых здешний мир закрыт. Сверхчувственный мир должен быть для них наградой за голод, который испытывают их чувства. Однако люди, которым доступны земные наслаждения, сами себя обкрадывают, тратя время на подобные рассуждения. Это все равно, как если бы голодный с вожделением смотрел на нарисованный персик, вместо того чтобы съесть свежий, покрытый пушком плод.

— Поэт! — рассмеялся Сольский, глядя на Мадзю.

— Поэт нынешних времен, — прибавил Дембицкий.

— А вы, сударь, думаете, что придут новые времена? — спросила Ада.

— Времена, они всегда новые и всегда на пороге тех, кто любит персики с пушком.

Панна Элена подошла к Мадзе, увлекла ее в сторону и усадила на диван.

— Что же это ты, — сказала она, глядя на свой веер, — начинаешь кокетничать с Сольским?

— Я?

— Он в восторге от тебя. Сам мне рассказывал. Мы ведь с ним друзья…

— А тебе давно пора быть его женой, — ответила Мадзя с такой естественностью, что панна Элена пристально на нее поглядела.

Вдруг Мадзя придвинулась к ней и, понизив голос, заговорила:

— Зачем ты это делаешь, Эленка? Зачем тянешь с ответом и дразнишь его, ведь твоя мать очень… очень хотела, чтобы ты за него вышла?

— Так ли это?

— Верь мне, верь! Она очень огорчалась, когда узнала, что ты порвала с ним.

Панна Элена откинулась на спинку дивана.

— Ах, я это знаю! Мать, брат, даже отчим всегда советовали мне не пренебрегать такой блестящей партией. Мужчины меня не удивляют, но мать! Пожалуй, единственное, что я унаследовала от нее, — это неуменье продаваться. Кто хочет безраздельно владеть мною, должен безраздельно принадлежать мне. Не красота влечет меня, а безраздельное взаимное обладание. Ты думаешь, я не знаю, что такое брак и какая роль приходится в нем на долю женщины? Брр! Должна же я что-то получить за все эти гадости! Если я кого-нибудь осчастливлю и рожу ему ребенка, пусть он оценит мою жертву…

— Разве ты не любишь Сольского? — с удивлением прервала ее Мадзя. — Право, ни одна женщина еще не говорила так о браке.

— Ни одна здесь, у вас, в этой стране наседок. А ты поговори с американками, шведками! Вот где женщины ценят свое достоинство! Они поняли, что мужчина — это прежде всего жадный зверь. Что ж, если я должна быть съедена, то пусть мне заплатят столько, сколько стоит мое тело. А сколько оно стоит, мужчины сами определят, — со смехом закончила она.

— Итак, вашим избранником должен быть Бисмарк, — произнес вдруг пан Казимеж, подавая Мадзе руку.

Пани Арнольд подхватила Дембицкого, ее муж подал руку Аде, Сольский — Элене, и все перешли в столовую.

— Готов побиться об заклад, что вы с панной Магдаленой говорили о женщинах, — сказал Сольский.

— Вы угадали, — ответила панна Элена.

— Можно узнать, что именно?

— Как всегда, что вы не стоите нас.

— Иногда мне кажется, что вы правы.

— Это «иногда» просто великолепно! — рассмеялась Элена. — О, вы должны перемениться… сильно перемениться. Дайте срок: женщины создадут союз…

— А это зачем?

— Для защиты от вас если не своих прав, то хотя бы своего женского достоинства, — ответила она, опираясь на его руку.

Сольский сжал ее руку и, страстно глядя ей в глаза, сказал:

— Клянусь, в вас есть что-то от львицы. Вы красивы и опасны. Готовы ранить среди ласк.

— Среди ласк? Что это значит? — спросила она, окидывая его взглядом. — Нет ничего удивительного, что из ваших прежних кошечек выросли львицы. В нашем веке все становится могучим.

За ужином пани Арнольд несколько раз поднимала разговор о спиритизме, новой религии, которая в Америке насчитывала уже тысячи последователей.

— А какая будет польза от этой новой веры? — напустив на себя серьезность, спросил пан Норский.

— Сколько же раз надо повторять вам! — воскликнула по-французски пани Арнольд. — Эта религия на каждом шагу дает доказательства существования загробного мира, в котором блаженство каждой души зависит от ее нравственности на земле. Таким образом новая религия удерживает людей от зла и побуждает их к добродетели. Далее, спиритизм учит нас, что все люди и все живые творения составляют одну семью, в которой должна царить любовь.