— Вы, сударыня, давно имеете удовольствие знать Сольских? — спросила дама.

В эту минуту девочки схватили Мадзю за руки и в один голос крикнули:

— А что, Вентцель все еще учится в пансионе?

— А про пани Ляттер вы слыхали?

— Линка! Стася! — прикрикнула на них мать, хлопнув рукой по подлокотнику кресла. — Сколько раз я вам говорила, что воспитанные барышни не перебивают старших? Сейчас… Ну вот и забыла, о чем хотела спросить панну Бжескую!

— Ну конечно, все о тех же Сольских, имение которых по соседству с папиной пивоварней, — с сердитым видом ответила Паулинка.

— Линка! — погрозила ей мать. — Линка, ты своим поведением вгонишь меня в гроб! Помни, я недавно вернулась из Карлсбада!

— Но, мама, вы уже едите салат из огурцов, — вмешалась Стася.

— Маме можно все есть, мама знает, что делает, — ответила дама. — Но воспитанные барышни не должны… Линка, ты скоро усядешься на колени панне Бжеской!

— Точно я не сидела в пансионе!

— В пансионе это другое дело!

В прихожей раздался могучий бас:

— Говорил я тебе, шут гороховый, чтобы ты не смел рядиться, как обезьяна!

— Барыня велели, — ответил другой голос.

Дверь отворилась, и в гостиную вошел бородатый мужчина в шляпе.

— Что это сегодня за маскарад? — кричал господин в шляпе. — Какого черта…

Он умолк и снял шляпу, заметив Мадзю.

— Мой супруг, — поспешила представить его хозяйка дома. — Панна Бжеская.

Пан Коркович с минуту смотрел на Мадзю; на добром его лице изобразилось удивление.

— А! — сказал он протяжно.

— Задушевная приятельница Сольских.

— Э! — ответил он пренебрежительно, а затем, взяв руку Мадзи в свои огромные лапы, сказал: — Так это вы будете учить наших девочек? Будьте к ним снисходительны. Они у нас глупенькие, но старательные!

— Пётрусь! — остановила его супруга, торжественно поправляя кружевной воротничок.

— Милая Тоня, кого ты хочешь обмануть, учительницу? Да она мигом распознает твоих дочек, как сиделец молодое пиво. Ну как, этот болван уже вернулся?

— Я тебя не понимаю, Петр, — возмутилась дама.

— Папа спрашивает, вернулся ли Бронек! — объяснила Паулинка.

— Что подумает панна Бжеская о нашем доме! — взорвалась дама. — Не успел войти и уже зарекомендовал себя как грубиян!

— Но ведь я всегда такой, — ответил господин, с удивлением разводя руками. — Панна Бжезинская, или как ее там, не будет платить по моим векселям, если бы я даже за ней приударил. Вот негодяй! Не наказывал, не лупил его, покуда он был мал, так теперь сущее наказание с ним!

— Что ты болтаешь? Что с тобой? — кричала пани Коркович, видя, что Мадзя испугалась, а обе дочери смеются.

— Что я болтаю? Этот гуляка не заплатил вчера в банке по векселю, и если бы не Свитек, добрая душа, ко мне в контору явился бы нотариус. Ах разбойник!

— Но ведь Бронек не растратил этих денег, он только опоздал! — прервала мужа возмущенная пани Коркович.

— Хорошо ты его защищаешь, нечего сказать! Да если бы он хоть грошик истратил из этих денег, то был бы вором, а так просто болван! — кричал отец.

Супруга побагровела. Она вскочила с кресла и, задыхаясь, сказала Мадзе:

— Панна Бжеская, пройдите, пожалуйста, с девочками к ним в комнату. Ну, милый, такой скандал при особе, которая нас не знает…

Мадзя, бледная от волнения, вышла из гостиной. Но обе девочки были по-прежнему веселы; когда они очутились в своей комнате, Липка, глядя Мадзе в глаза, спросила:

— Панна Магдалена, вы, что, боитесь папы? Вы думаете, папочка в самом деле такой страшный? — прибавила она, склонив набок голову. — Да у нас никто его не боится, даже Стася!

— Знаете, панна Магдалена, папочка вот как делает, — вмешалась Стася. — Если он рассердится на маму, то ей самой ничего не скажет, только нам начинает на нее наговаривать. И если Бронек выкинет штуку, папочка ему тоже ничего не скажет, только нам или маме начинает грозиться, что расправится с ним.

— Теперь он на всех будет вам жаловаться, — вмешалась Линка. — О, я знаю! Вы очень папочке понравились!

— И маме, — прибавила Стася. — Мама вчера говорила, что если бы вы были умнее и поторговались, то могли бы получать у нас пятьсот рублей в год.

— Милая Стася, панна Магдалена и так получит пятьсот, — прервала ее Линка.

— Что вы выдумываете, дети? — со смехом воскликнула Мадзя. — Где это видано, выдавать семейные тайны?

— А разве вы не член нашей семьи? — бросилась Стася Мадзе на шею. — Вы у нас и часу не пробыли, а мне кажется, уже целый век!

— Я вижу, вы эту подлизу будете больше любить, чем меня. А я вас просто обожаю, хоть и не обрываю на вас платье, — надулась Линка, прижимаясь к плечу Мадзи.

— Я вас обеих буду любить одинаково, скажите только мне, что вы теперь учите? — сказала Мадзя, целуя по очереди обеих девочек. Сперва Стасю и Линку, потом Линку и Стасю.

— Я скажу, панна Магдалена! — воскликнула Стася. — С тех пор как мы ушли из пансиона, мы все учили: словесность, историю, алгебру, французский…

— А как начались каникулы, ничего не делаем, — подхватила Линка.

— Нет уж, извини, я учусь играть на фортепьяно, — прервала ее Стася.

— Ты влюблена в пана Стукальского, а он бранится, говорит, что с твоими лапами тебе только картошку чистить.

— Милая Линка, у тебя самой роман с паном Зацеральским, вот ты и думаешь, что все так уж сразу и должны влюбляться, — покраснела Стася.

— Тише, дети! — успокоила их Мадзя. — Что это за пан Зацеральский?

— Художник, он учит Линку рисовать, а папа все спрашивает, когда же они начнут натирать у нас полы, а то полотеры дорого стоят.

— А Стасю пан Стукальский учит играть на фортепьяно и пол-урока только и делает, что пальцы ей распяливает на клавишах. Ты не думай, мама уже заметила, что во время занятий у вас музыку мало слышно. Клянусь богом, если бы твой Коць получал за урок не два рубля, а только рубль, кончились бы все эти нежности.

— Может, скажешь, что твой Зацеруша стал бы учить тебя даром? — съязвила Стася.

— Меня-то он бы учил даром, — ответила обиженная Линка, — я чувствую натуру…

— Ну конечно! Когда он задал тебе нарисовать корзину вишен, ты вишни съела, листья выбросила за окно, а потом сказала, что у тебя голова разболелась.

— Ах боже мой, дети! — успокаивала девочек Мадзя. — Скажите мне лучше, где вы занимаетесь?

— Стася на фортепьяно играет наверху, я рисую в оранжерее, а другими предметами мы занимаемся, то есть будем заниматься в учебном зале, — объяснила Линка.

— Я вас туда провожу, — вызвалась Стася.

— И я.

Девочки подхватили Мадзю под руки и, выйдя из своей комнаты, через анфиладу кабинетов, коридоры и переходы проводили ее в большой зал.

Было уже темно, и Линка, найдя спички, зажгла четыре газовых рожка.

— Вот наш учебный зал, — сказала она, — на каникулах здесь гладили белье.

— Нет, уж извини, здесь стояли сундуки с шубами, — поправила ее Стася.

Мадзя с удивлением осматривала зал. Перед изящными столиками стояло несколько мягких скамей, классная доска была большая, как в пансионе, а главное, один шкаф был заставлен чучелами зверей, а другой физическими приборами.

— Зачем же столько скамей? — спросила Мадзя.

— Да… мама хочет, чтобы у нас занималась группа девочек и преподавали лучшие учителя, — ответила Линка.

— А к чему эти приборы? Вы учите физику?

— Нет еще, — ответила Стася. — Но, видите ли, панна Магдалена, дело было так: мама узнала, что у панны Сольской есть все эти приборы, и тотчас купила и нам.

— И все они стоят без употребления?

— Конечно, — сказала Линка, — в пневмоническом, или как там его называют, насосе Бронек мышей давил, ну, папа разбил колокол, накричал на Бронека и запер шкаф на ключ. Но вам он ключ отдаст.

С полчаса осматривала Мадзя учебный зал, пока наконец лакей, одетый уже в сюртук, не доложил, что чай подан.

— Мне бы хотелось помыть руки, — сказала Мадзя.