ПРАЖСКАЯ ВЕНЕЦИЯ Подвластные прежнему навыку, дома опираются на воду. Всё, как в Венеции. Я поверить готова. Но где же, Венеция, твоя гондола? Где же, Венеция, гондольеры твои? Где их гортанные песни любви? Где баркаролы старинные звуки? Где итальянок прекрасные руки? НА ВЫСТАВКЕ МЕКСИКАНСКИХ ХУДОЖНИКОВ В БРАТИСЛАВЕ Это синие горы Ромеро Ороско. Этой земли каждая малая пядь. «Прощай», — я ухожу. «Здравствуй», — о, робко я возвращаюсь опять. О строгое и нежное месиво дождя, и солнца, и свежей травы. Это ты, Мексика? Это ты, Мексика, — с бахромчатой шляпой вокруг головы. Поет гитара. И возвышаются росло синие горы. Я на синие горы гляжу. Я приближаюсь к тебе, Ромеро Ороско, и опять ухожу. ЗЛАТА УЛИЧКА[142] На этой улице, в потёмках старины, всё двигалось в каком-то мертвом темпе. Здесь госпожа таинственная Тепи вещала и разгадывала сны. Она, накидку черную надевши, шептала и впадала в немоту. Исполнены отчаянной надежды, алхимики смотрели в темноту. И, извиваясь, словно тело кобры, горело пламя, выбившись из сил, но мертвенно отсвечивали колбы: «Беспомощен ты, мудрый эликсир». Здесь слышны звоны дальние Лореты [143]. И только камни помнят: в старину надменные придворные поэты здесь хаживали, вперившись в луну. Прославиться им, бедным, дал ли Бог? Но ты живешь, всё так же строг и волен, к поверженным взывавший Далибор [144], ты, гордый дух, ты, неподкупный воин. Умолкли те зловещие уста, и в воздухе, пронизанном грачами, так расцветает и шумит листва деревьев, примыкающих к Градчанам [145]. «В соборе Витта…»[146]
В соборе Витта, о, святого Витта, безмолвен малахитовый орган, и лишь звучат расписанные плиты, отчетливо ответствуя шагам. И поступь здесь осмыслена, как танец, и высотою заслонен предел. О добрый чародей-венецианец, как величаво кистью ты владел! О стены древние! Как хорошо вас видно! Ты рисовал здесь, и орган играл. В соборе Витта, о, святого Витта, безмолвен малахитовый орган. ТЕЧЕТ ДУНАЙ… О, быстрое движение сини и голубизны… Прикрываются веки, и кажется — в Дунае шелестят осины и кверху поднимаются ветки. Покойный, как добрая эта страна, течет он. Сверкает его струя. О Дунай, стремительный, как стрела, — как величава поступь твоя! ЮЛИУС ФУЧИК В ПРАГЕ Вот я над Влтавой встала, цветок держа в руке. Играет тихо Влтава на золотом песке. Весенней доброй правдой весенних добрых дней сияет день над Прагой и надо мною — в ней. И, молодо бунтуя, сливаются, плеща, шуршанье ив, и туи, и лавра, и плюща. О Прага, я волнуюсь!.. Я представляю, как двором тюремным шагал с цветком в руках. Дитя двора тюремного, мерцал, как огонек, чуть синий, чуть сиреневый, чуть беленький цветок. Но как бессмертна юность и солнце надо мной, так ты бессмертен, Юлиус, среди живых — живой. Вот, вместе с нами празднуя, под уличный галдёж свободной гордой Прагою свободный ты идешь. Идешь ты, не сутулясь. Ты молод и высок. И ты смеешься, Юлиус, и даришь мне цветок! 1956–1958 Арчил Сулакаури[148] «Опять нет снега у земли…» Опять нет снега у земли. Снег недоступен и диковин. Приемлю солнцепёк зимы, облокотясь о подоконник. Дымы из труб — как словеса, чей важный смысл — абракадабра, и голубые небеса дивятся странности подарка. Я даровал бы крышам снег, будь я художник иль природа, — иначе совершенства нет в пейзаже с тенью дымохода. вернуться Злата уличка в Пражском Кремле возникла в конце XVI в. вернуться Лорета — монастырский комплекс XVII–XVIII вв. на Градчанах.. вернуться Далибор — чешский рыцарь, за участие в крестьянском восстании в Драгенице в 1497 г. был подвергнут заключению и затем обезглавлен. По легенде Далибор нашел в тюрьме скрипку и достиг замечательного искусства в игре. вернуться Градчаны — исторический центр Праги, включающий Пражский Кремль и прилегающие к нему кварталы. вернуться Собор Святого Витта в Пражском Кремле — один из выдающихся памятников европейской готики. вернуться Фучик Юлиус (1903–1943) — чешский журналист, общественный деятель. вернуться Арчил Сулакаури (р. 1927) — грузинский писатель. |
