1945 «Охотники легко и дерзко раскладывают западни…» Охотники легко и дерзко раскладывают западни. Здесь ходит горная индейка — ее подстерегут они. О, по опасной той аллее мы пробегаем много дней. Как годовалые олени, пугаемся своих теней. О, будь, индейка, осторожна, не проходи по той тропе. Ты слышишь? — Горестно, тревожно твой милый плачет о тебе. 1945 «Громче шелести, осина…» Громче шелести, осина, громче, мать-земля, гуди. Живы мы! И зло и сильно сердце прыгает в груди. Лес! У нас есть листья, губы — целоваться, говорить. О, гуди — пусть эти гуды будут в воздухе бродить! 1945 «Когда прохожу по долине росистой…» Когда прохожу по долине росистой, меня, как ребенка, смешит роса. Цветы приоткрывают ресницы, к моим глазам обращают глаза. Я вижу движение каждого пестика, различаю границу утра и дня. Ветер, подай мне цветок персика, травой и листьями обсыпь меня! Я, эти цветы нашедшая, хочу, чтоб они из земли вылезали. И как сумасшедшая — о, сумасшедшая! — хохочет трава с растрепанными волосами. Деревья сняли свои драгоценности и левой пригоршней меня забросали. Вот драгоценности — все они в целости, Деревья, вы понимаете сами. Я тоже, я тоже сошла с ума. Всего мне мало, и всё мне мало! Хохочет, хохочет — не я сама! — хохочет, хохочет сердце мое! И ты на исходе этого дня листьями и травою прогоркшей обсыпь меня, да, обсыпь меня, но только правой пригоршней! 1945 «О бабочек взлеты и слеты…» О бабочек взлеты и слеты! Может быть, я ошибаюсь. То слезы, то добрые слезы. Я плачу и улыбаюсь. Я выросла в поле, где на травинках капли росы навешены. Я веточка, полная зеленых кровинок, срезанная невеждами. Я стану свирелью, свирелью зеленой! Нагряну к вам трелью, трелью залетной! Я — этого воздуха обитательница, не страшащаяся ничего, Я — плачущая обладательница сердца твоего. С горных пастбищ, для любви навеяна, медленно я поднимаюсь кверху. О земля, если б ты мне не верила, — я бы обратилась к ветру: — О ветер, докажем, докажем скорей, докажем каждому, что я — свирель. Дохни — и медленно и жалобно польется песня из зеленого желоба И прислушаются люди чутко, и уловят мое дыхание, и поймут они силу чувства, обращенного в это звучание, 1945 «Он безмолвствует…» Он безмолвствует, спит на крышах, но вот он гудеть начинает, и тогда на зеленых крыльях поднимаются к солнцу чинары. Страх перед ним осилив, плача от тяжкой печали, взмывают мои осины, шевеля большими плечами. 1945 «Перекликаются куропатки…» Перекликаются куропатки… И, рассеивая аромат, в том парке и в этом парке цветы танцуют и говорят. Опьяненные ими долины в пятнах света и темноты, и опять, опять неделимы бабочки и цветы. Ветры землю проветривают, начинаясь там, у реки. Пчелы волшебниц проведывают. Сплетничают мотыльки. Который год, о, который год повторяются эти порядки. Сумерки опускаются с гор… Исступленно перекликаются куропатки. 1945 ТУТА Чего, чего же хочет тута? Среди ветвей ее темно. Она поскрипывает туго, как будто просится в окно. Она вдоль дома так и ходит, след оставляет на траве. Она меня погладить хочет рукой своей по голове. О тута, нужно в дом проникнуть и в темноте его пропасть, и всей корой ко мне приникнуть, и всей листвой ко мне припасть. |
