III Было — но есть, ибо память не знает разлуки С временем прошлым, и знать не научится вскоре. Ношею горя обремененные руки. Памятник битве неравной. Безмолвие скорби. Брат виноградарь, когда бы глупей иль умнее Был, я б забыл о былом, но не рано ль, не рано ль? В наших зрачках те события окаменели, Сердце прострелено градом, о брат виноградарь. Если нахмурюсь и молвлю: — Я помню. Ты помнишь? Мне собеседник ответит: — Ты помнишь? Я помню. Жизнь — это средство смертельно рвануться на помощь Жизни чужой: человеку, и саду, и полдню. Что из того, что навряд ли и трёх очевидцев Бой пощадил, чтобы длилась суровая тризна, Может быть, трое осталось из тех арагвинцев [81], Много и мало их было, а было их триста. Женщины реяли, черные крылья надевши, В высях печали, которую ум не постигнет. Встань, виноградник, предайся труду и надежде! Ты — непреклонен, вовек ты не будешь пустынен. Ты, как и я, завсегдатай горы зеленейшей. Я, как и ты, уроженец и крестник Манави. Сводит с ума — так родим, и громоздок, и нежен Поскрип колес до отверстого входа в марани! — Лоза, о лоза, узнаю твой ускоренный пульс, Благоговею пред страстью твоею к даренью. Ты мою кровь понукаешь спешить, тороплюсь: Благодаренье окажется стихотвореньем. IV Хочет лоза говорить, повисая бессильно, Изнемогая, вздыхая всё тише и реже. Чтобы потом сожаление нас не бесило, Пусть говорит! Как добры ее чудные речи! — Может быть, дух испущу — и тогда не отчаюсь. Я одолею меня испытующий ужас. Непрерываемость жизни, любви неслучайность, Длительность времени — мне отведенная участь. Вечно стремлюсь, как Иори и как Алазани [82], Как продвиженье светил в глубине мирозданья, Тысячелетья меня провожают глазами, Вечно стремлюсь исцелить и утешить страданья, Помню грузин, что о Грузии так трепетали: О, лишь возьми мою жизнь, и дыханье, и трепет. Жизнь не умеет забыться для сна и печали, И виноградник живет, когда бедствие терпит. Дудочки осени празднество нам возвестили. Слушайте, воины и земледельцы, мужчины! Той же рукою, которой меня вы взрастили, Ввысь поднимите с великою влагой кувшины. Жажда — была и, как горе, сплыла, миновала, Быть не быть — не колеблясь и не канителя. Тот, кто на солнце смотрел сквозь стакан ркацители, Может сказать: меня солнце в уста целовало! — Лоза, о лоза, узнаю твой ускоренный пульс, Тот пульс, что во мне, это только твое повторенье, Пока он так громок, насыщен тобой и не пуст, Прошу: о, прими подношение стихотворенья! Ираклий Абашидзе[83] КОРНИ Вознесен над Евфратом и Тигром, сверху вниз я смотрел на века, обведенные смутным пунктиром, цвета глины и цвета песка. И клонилась, клонилась средь ночи к Междуречью [84] моя голова. Я без страха глядел в его очи, словно в очи заснувшего льва. Там, вверху, я оплакал утрату тех времен, что теперь далеки, когда белая темень Урарту [85]вдруг мои осенила зрачки. И когда в повороте капризном промелькнул, словно тень меж ресниц, дорогой и таинственный призрак шумерийских и хеттских границ [86]. Приласкать мои руки хотели, — но лишь воздух остался в руках, — голубей, обитавших в Халдее [87], в разоренных ее облаках. Что-то было тревожное в этом вихревом и высоком дыму, белым цветом и розовым цветом восходившем к лицу моему. О, куда бы себя ни умчала, свой исток да припомнит река! Кровь моя обрела здесь начало и меня дожидалась века. В скольких женщинах, скольких мужчинах билась пульсов моих частота. Так вино дозревает в кувшинах и потом услаждает уста. И пока тяжелы мои корни посреди занесенных полей, я — всего лишь подобие кроны над могилою этих корней. ХВАМЛИ[88] Я, как к женщинам, шел к городам. Города, был обласкан я вами. Но когда я любил Амстердам, в Амстердаме я плакал о Хвамли. Скромным жестом богини ко мне протянула ты руки, Эллада [89]. Я в садах твоих спал, и во сне видел Хвамли я в день снегопада. О Эмпайр [90], по воле твоей я парил высоко над Гудзоном [91]. Сумма всех площадей и полей представлялась мне малым газоном. Но твердил я: — О Хвамли, лишь ты, лишь снегов твоих вечный порядок, древний воздух твоей высоты так тяжел моим лёгким и сладок. Гент [92], ответь мне, Родос [93], подтверди — вас ли я не любил? И не к вам ли я спешил, чтоб у вас на груди опечаленно вспомнить о Хвамли? Благодарствуй, земля! Женских глаз над тобой так огромно свеченье. Но лишь раз я любил. И лишь раз всё на свете имело значенье. Воплотивший единственность ту, Хвамли, выйди ко мне из тумана, и вольюсь я в твою высоту — обреченный, как сын Амирана. вернуться Арагвинцы — отряд из 300 грузин-горцев 11 сентября 1795 г. прикрывал отступление уцелевших воинов Ираклия II от войска персидского шаха Ага-Мохаммед-хана. Все арагвинцы героически погибли, не отступив ни на шаг. вернуться Алазани (Алазань) — река в Кахетии, левый приток Куры; также долина вдоль южного подножия Большого Кавказа. вернуться Ираклий Абашидзе (1909–1992) — грузинский поэт и общественный деятель. вернуться Междуречье (Месопотамия) — один из древнейших очагов цивилизации, низменная равнина в Западной Азии между реками Тигр и Ефрат. вернуться Урарту — древнее государство IX–VI вв. до н. э. на территории Армянского нагорья. вернуться Шумерийских и хеттских границ. Шумер — цивилизация, существовавшая на Юго-востоке Месопотамии, в IV–III тысячелетии до н. э.; Хеттское царство — могущественная древняя империя в Малой Азии XVIII–XII вв. до н. э. вернуться Халдея (Нововавилонское царство) — Юго-западная часть Вавилонии на западном берегу Ефрата. вернуться «Эмпайр стейт-билдинг» — 102-этажный небоскрёб на Пятой авеню в г. Нью-Йорке, построенный в 1931 году в стиле «Ар-деко». вернуться Гудзон — главная река в штате Нью-Йорк (Северная Америка). вернуться Гент — город в Бельгии, столица Фландрии. |
