Возвращения Я уношу из дому то шкаф, то платье, то синие флаконы твоих духов, то голос: «Здравствуй, родненький!» — все уношу из дому. Приходит ночь, и память все расставляет на прежние места. Я уношу из памяти: забыть! Забыть глядящие в меня глаза, гладящие меня ладони и голос: «Здравствуй, родненький!» Приходит ночь, и сон все расставляет на прежние места. Я уношу себя из дому на улицу, но думаю: «Ты там, пришла и удивилась: Где шкаф? Где платье? Где синие флаконы моих духов? Где голос: „Здравствуй, родненький?“ — и все расставляешь на прежние места». Это пройдет Умерла бы ты позже лет на сто, я б знал кропотливые возможности науки. Я б знал, что будущего фантастический хирург из первой желающей девушки сделал бы вновь тебя. По точным приборам высчитав кожу и голос — из института похожих вышла бы абсолютная ты. Сначала не совпадут воспоминания — и это исправит будущего фантастический хирург. Детство умершей ей внушено, а в легких сделай для полного сходства небольшой, безопасный туберкулез. Уверен, при таком состоянии желающая девушка бы нашлась, вошла бы чужая, а вышла бы абсолютно ты. И, может быть, вправду в фантастическом будущем не за меня — за другого выйдет абсолютная ты. Я не такой себялюбец — лишь бы ты. Наш сын Медсестра говорит: — Ваш сын похож на вас, вылитый вы. Медсестра не знает, что ею заколеблен мостик надежды через десять лет узнавать в мальчишеских бровях, усмешке, в чем-то еще — во всем! — ее, ее, потерянную ее; мостик надежды, на котором готов простоять десять лет вылитый я. Сын со мной Папироса бяка, не бери! Спичка бяка, ножницы бяка, это еще не очень страшные бяки, но не бери. Я еще живу среди жадных и себялюбивых бяк. Пока ты вырастешь, самые страшные бяки вымрут и, кроме папирос и спичек, останется очень мало бяк. Сын и вокруг Ты племянник всего. Вчера я гордился, что ты меня назвал «дядя». Сегодня ты дядей назвал карандаш. Сказал очкам «дядя». У тебя оказалось множество дядь: дядя Лампа, дядя Лошадь, дядя Няня, дядя Каша и даже дядя Музыка Граммофона. Ничего, ничего, это неплохой мир, где окружают тебя многойчисленные и разнообразные дяди. Без нее Когда ребенок умеет сделать «ма» и потом еще одно «ма» — это не значит, что он обращается к матери. Просто так сложилось губам, просто из внезапно открытых губ у детей получается «ма!» И это не требование, не вопрос, не укор мне, не умеющему привести к нему «ма» и второе «ма», обнимающее его, как мама. Это останется Но ведь та вода, что она подымала в ладонях умыться, — сейчас или в круглом облако, или в подпочвенных каплях, или в травниках. И ведь та земля, где она ступала, и любила первомайскую площадь, та земля или сверкает в росе, или подернута смолистым гудроном, или у тети Мани в цветочном окне, где герань и алоэ. Но ведь и воздух, надышанный ею, тоже где-нибудь служит нуждающимся травинкам! Я точно знаю — ее нет. Но мир-то как-то ею затронут? Я целую твой розовый пропуск с гербом на трибуну нашего 1-го, твоего последнего Мая. |
