—Положение наше непростое, — встал низкорослый Топоров. — Если мы сейчас императора низложим, над нами весь мир смеяться будет. Скажут: не успели пригласить, так сразу и пинком под зад выставляете его. И убрать нельзя — романовская кровь. Выход, пожалуй, один — надо создать комиссию по изучению обстановки в Петербурге под руководством его величества и торжественно забодать его в Питер. А там мы ему такое количество документов и свидетелей представим о бесчинствах регентской власти, что он его вдругорядь прикажет из могилы вырыть и расстрелять. Как ваше мнение, господин флигель-адъютант?
—Пойдет, — мотнул головой генерал. — Сейчас закончим и пойду его уговаривать, чай все же родственники.
—Проблема императора не ограничивается питерским эпизодом, — предупредил Топоров. — Беда в том, что, генетически принадлежа к коренным русакам, по своему воспитанию, окружению, духу император самый средний француз. И родина его — Франция гораздо больше значима для него, чем Россия. И я не уверен, что мы долго сможем держать его даже в качестве декоративной фигуры.
—Я бы хотел, чтобы сейчас несколько слов нам сказал человек, отвечающий за политико-историческую формулу нашего фронта, уважаемый директор Римского лицея, — предложил Хион.
Стефан Иванович встал, сурово оглядел присутствующих. Большинство из них было в военной форме. Практически тут сидели все, кто имел реальную власть в Москве. Поэтому путч имел скорее воспитательное, чем практическое значение. Стефан Иванович поднял рюмку и обвел широким жестом присутствующих, как бы мысленно чокаясь с ними.
—За победу, — сказал он, — за горькую победу. Почему горькую, наверно, не надо объяснять. Русская кровь пролилась в Петербурге, и мы не можем об этом не скорбеть. Отравленная идеей обогащения, Северная Пальмира не могла подняться до общенационального порыва. У сытого горизонт сужен его кормушкой. Мы разрушили капиталистический Санкт-Петербург, чтобы в будущем, построив новую государственность, сделать благополучной всю державу. Кажется, чего проще, соедини на карте два кружка чертой и получишь два островка, две столицы, соединенные имперской железной дорогой. Но разве вся вселенная не была свернутой внутри себя геометрической точкой и разве не из этой бесконечно малой, незримой точки развернулось все ее пространство?
Россия — это та же вселенная, и только от нас зависит, чтобы стянутое историческими недоумками пространство развернулось вновь в великую державу. Собирательство — достойное занятие царей и великих государственных мужей. Можно расширять территорию мешком с деньгами, можно мечом, а можно тем и другим. Мы скорбим потому, что понятие человеческой морали не стыкуется с государственной, и эта нестыковка, как ножницами, режет человеческие судьбы. Сегодняшняя победа — это воплощение двух рефлексий российского духа: возрождения и особости. Трижды история ввергала нашу родину в такой омут, из которого не могла бы воскреснуть никакая другая нация. Нашествие Батыя разрушило внешний покров государственности Руси, оставив в неприкосновенности дух и религию. Затем бесовские игры Петра уничтожили традиции, обычай, духовный мир и культуру россиян и вместо него дали табак, водку и бритые лица. И наконец после ренессанса девятнадцатого века мы пережили внутреннее коммунистическое нашествие. И только теперь, почти через сто лет, в сузившейся до размеров двух губерний стране мы в четвертый раз обретаем сами себя. Я пью за Четвертый Рим!
Стефан Иванович залпом выпил рюмку и отшвырнул ее в сторону. В это время дверь кабинета распахнулась, и в нее вошел невысокий человек в сером неприметном костюме с кейсом. Поклонившись присутствующим, причем удостоив Хиона отдельным легким кивком, человечек прошел в конец стола.
—Представляю, — проговорил Хион небрежно. — Прошу любить и жаловать нашего полицейского префекта. Похоже, у него свежие новости. Вадим Павлович, уважаемый, доложись.
Полицейский префект с готовностью открыл рот.
—Господа, в наших планах произошла небольшая накладка, но как говорится: что ни делается, все к лучшему. Как вы знаете, после отъезда императора на свою загородную дачу, точнее дворец, — поправился он, — мы планировали ввести в город Вторую бронетанковую дивизию и изолировать верный императору гарнизон. Однако примерно час назад солдаты гарнизона под действием наших агитаторов вышли из казарм и, крича: "За Русь единую и неделимую окружили Кремль. По дороге произошли ничего не значащие случаи погромов инородцев, зацепили, правда, и центральный рынок, но это только от излишнего возбуждения. Так что поздравляю вас с удачным началом. Надеюсь, к утру все и кончим, сопротивляются только отдельные подразделения, и какие-то штатские открыли стрельбу у МИДа. Скорее всего в чаянии пограбить.
—Не увлекайтесь, господа, внешним успехом, — сурово предупредил Хион. — Я предпочитаю, когда события развиваются по плану. Тем более что в народе до сих пор живет еще какой-то фанатический восторг перед домом Романовых. И хотя все наши действия мы осуществляем под лозунгом борьбы с предателями за царя-батюшку, не исключено, что государь получит искаженную информацию от своего ближайшего окружения и захочет приехать в Москву. Поэтому на всех дорогах, ведущих в столицу, надо выставить танковые заставы из особо надежных подразделений. И особо предупредить командиров, что за жизнь императора они отвечают головой. Заодно не мешает организовать вокруг загородного дворца радиоглушение, чтобы никакие сообщения нельзя было получить. Насчет спецтелефонной связи мы уже распорядились.
—Император полностью изолирован, — встал министр безопасности, известный Стефану Ивановичу еще со времен Первой Крымской войны. — Он не сможет даже выехать из дворца, потому что мы взорвали на дороге противотанковую мину и сделали тем самым проезд невозможным.
—А по воздуху? — спросил Хион. — Личный вертолет императорской семьи ведь не находится под вашим контролем.
—Тут ничего не сделать, — согласился министр. — Мы не можем блокировать взлет, не подвергая его величество опасности разбиться. А для этого ситуация не созрела.
—Что значит не созрела! — взорвался Хион. — Вы представляете позицию соседних государств, которые завтра получат информацию, что мы пригласили на трон государя, дабы через несколько лет его уничтожить. Да с нами после этого никто и разговаривать не будет, не говоря уже о кредитах и кредиторах.
Очарование победы повисло над столом, как ароматный дым над курильней. Победные реляции о захвате без сопротивления все новых и новых районов города следовали одна за другой. Молодцеватый генерал, потерявший глаз и часть руки в боях за Самару, держа мел черной, обтягивающей протез перчаткой, отмечал на громадной карте Москвы все новые и новые этапы продвижения мятежников от Кремля к окраинам. Ни у кого уже не было сомнения в успехе переворота.
Старая гвардия во главе с министром обороны хлопала рюмку за рюмкой и недвусмысленно поглядывала на молодцеватого племянника царя во флигель-адъютантском мундире с явным желанием укусить. По просьбе Хиона тот связался по спецсвязи с императорским дворцом и в течение получаса разыгрывал перед императором партию политического покера, желая удержать от поспешных поступков.
Когда же поступило сообщение, что войска дошли до Каширского шоссе и заняли международный телеграф, даже самые закоренелые скептики во главе с Топоровым позволили себе расслабиться. Писатель выпил на брудершафт с одноглазым героем прошлых войн и произнес тост:
—Вот теперь, господа, я в самом деле могу вас поздравить с победой. Не вижу никого, кто посмел бы заслонить собой обреченный режим. По-моему, пора подключать к чистке тайную полицию.
Хион, не торопясь, поднялся, подошел к иконе и поклонился святому Георгию в пояс.
—Господа, — обратился он к вставшим с бокалами в руках окружающим. — Прямо из сердца вырываются слова: "Свершилось великое дело!" Но свершилось ли? Ведь мы стоим у самого начала глобального нашего пути, и слово "свершилось" сможем произнести только, когда дойдем до исторических наших границ, а до них еще ой как далеко — сотни государств и тысячи народов. Я хочу обратиться к тем, кто, еще не вкусив сладости победы, уже пытается замесить горькое тесто раздора: не переиграйте, господа генералы и гражданские. — Слово "генералы" он подчеркнул, словно бросил в лицо чуть перебравшим военным. — Фронт национального спасения не позволит никому самоличную расправу над полезными его членами.
