Вы так красноречиво распространяетесь о женской красоте. Не знаю, какова теперь Гертруда. Когда я уехал, она была ребенком. Говорили, что со временем она станет недурна. Но я совершенно не обращал на ее внешность внимания! Я любил эту милую рожицу, большие глаза, светившиеся умом, подвижные черты. Конечно, за шесть лет она, наверное, сильно изменилась; но я надеюсь, что время не унесло того, что я больше всего ценю в ней. Моя любовь относится к ее внутренним качествам, каких я не встречал больше ни в ком. Я ищу домашней семейной жизни, тихой и счастливой. Жизни с подругой, которая будет мне по душе, которая станет мне помощницей, с которой мы пойдем рука об руку навстречу любым невзгодам, поддерживая друг друга нравственно и сливаясь друг с другом душой.

– А та, которую вы так любите, вы в ней уверены?.. – с трудом вымолвил мистер Амори и остановился на полуслове.

– Нет, – серьезно ответил Вилли. – Я не уверен, что мои надежды сбудутся. Ведь вполне может быть, что Гертруда и думать забыла обо мне… Мне будет тяжело это пережить. Но любить ее я не перестану!.. С тех пор как я вернулся в Америку, я всей душой стремился увидеть ее. Пока мне это не удалось. Но завтра же я поспешу к ней!

Он протянул руку, которую мистер Амори горячо пожал; прощание было сердечнее, чем встреча.

– Прощайте, – сказал Филипп, – и поверьте, что я искренне желаю вам успеха.

«Странный человек! – думал Вилли, возвращаясь в свой отель. – Как он сердечно пожал мою руку, когда я уходил! Как он дружески простился со мной, несмотря на то, что встретились мы далеко не по-приятельски. К тому же я весь вечер настойчиво отвергал все его советы…»

– Мисс Гертруда! – воскликнула миссис Прим, отворяя дверь. – Господи помилуй! Этого недоставало! Никак вы сами снимаете занавески у миссис Грэм. Охота вам, мисс Гертруда! Ведь они приедут не раньше, чем через две недели, и миссис Эллис успела бы все сделать сама!

– Да мне нечего делать, миссис Прим.

Гертруда подняла глаза на старую кухарку и приветливо прибавила:

– А ведь приятно снова очутиться у себя дома, не правда ли?

– Еще бы! – охотно согласилась миссис Прим. – И по правде сказать, я часто думаю, как славно было бы, если бы никого больше и не прибавилось…

Гертруда улыбнулась:

– Да, сейчас здесь так, как было раньше, давным-давно, когда я приехала сюда первый раз маленькой девочкой…

– Боже милостивый! Да вы и теперь еще ребенок! Ради Бога, мисс Гертруда, не думайте, что вы стареете. Надо считать себя молодой – и никогда не состаришься! Посмотрите, к примеру, на мисс Патти Пэтч…

– А я, кстати, как раз хотела спросить о ней, – сказала Гертруда, снова принимаясь за занавески. – Как она? Жива, здорова?

– И жива, и здорова, и умирать не собирается. Я и шла вам сказать: булочник просил передать, что мисс Патти хочет как можно скорее вас увидеть. Но, по-моему, мисс Гертруда, спешить нечего, успеется. Вам нужно еще немного отдохнуть, а то вы не слишком хорошо выглядите.

– Она просит меня прийти? Бедная старушка! Непременно пойду после обеда; вы не беспокойтесь, миссис Прим, я совершенно здорова.

Сомнения и неизвестность так измучили Гертруду, что она обрадовалась случаю немного развлечься.

Мисс Патти сидела у камина, скрючившись от ревматических болей. Она от души обрадовалась Гертруде и закидала ее вопросами, особенно о жизни в Саратоге, о последних модах и общественных развлечениях.

– А как же, душечка, насчет жениха? Неужели никого не нашлось по душе? – спросила она, когда Гертруда терпеливо рассказала ей все, что интересовало пожилую даму. – А право же, жаль! Не потому, конечно, что уходит время, – вы еще так молоды, – но как приятно делить жизнь с человеком, которого любишь! Да, а так ведь – сколько приходится переносить неприятностей! Я не задумываясь улетела бы куда-нибудь, только чтобы быть подальше от моих родственников. Я уже думала, что отделалась от них навсегда, но в этом году они открыли мое убежище.

– Я не знала, что у вас есть родственники; но, похоже, чувства у них далеко не родственные.

– О! – воскликнула мисс Пэтч. – Я благодарю судьбу, что они не носят мое имя: они недостойны его, так они низки и грубы! Их три брата, и один хуже другого. Старший приходит ко мне, чтобы запугать меня; держит себя высокомерно и называет меня «тетушкой», по-видимому, заявляя таким образом о своем родстве. Он воображает себя моим наследником! Двое других просто босяки! И Бог с ними! Пусть и остаются кем были! Вы меня понимаете, мисс Гертруда, вы девушка умная, и я хочу просить вас оказать мне услугу, о которой прежде и не думала. Я звала вас, чтобы написать завещание.

Голос старушки дрожал, она, казалось, была так растрогана, что Гертруде стало ее жалко. Она сказала, что готова исполнить ее желание.

К величайшему удивлению Гертруды, мисс Патти прекрасно знала форму завещания и сама продиктовала его Гертруде. Затем оно было должным образом засвидетельствовано и запечатано. Своим наследником мисс Пэтч назначила Вильяма Салливана.

К чести Вилли следует сказать, что он впоследствии не пожелал воспользоваться довольно значительным капиталом мисс Патти, а распределил его между ее беднейшими родственниками.

Гертруда провозилась часа два, пока закончила завещание и смогла отправиться домой. Небо было покрыто тучами, шел мелкий дождь; впрочем, идти было не так уж далеко, и ее лишь слегка намочило. Но это не укрылось от Эмилии.

– Твое платье промокло, душа моя, – сказала она. – Пойди в гостиную и обсушись у камина. Я спущусь только к чаю. А отец там, и будет тебе очень рад – он с самого обеда сидит в одиночестве.

Мистер Грэм расположился у ярко горевшего камина; он что-то читал, иногда задремывая. Гертруда села было рядом с ним на низком табурете, но пламя камина было слишком горячо, и она перешла на диван в другом конце комнаты.

Не успела она сесть, как позвонили.

Вошел Вилли.

Гертруда встала; она дрожала так, что не могла сделать ни шагу. Вилли подошел, внимательно посмотрел на Гертруду, поклонился и после минутного колебания спросил:

– Мисс Флинт… здесь?

Щеки Гертруды вспыхнули; она не смогла произнести ни слова.

Но краска ее выдала. Вилли узнал свою подругу.

– Герти! Неужели это ты?.. – воскликнул он, ласково взяв ее за руку.

Неподдельная радость, с которой он произнес эти слова, сразу успокоила ее. Перед ней был Вилли, прежний Вилли, ее друг, товарищ ее детских игр, и она нашла в себе силы прошептать:

– О, Вилли, наконец-то ты вернулся! Как я рада тебя видеть!

Их голоса разбудили мистера Грэма; он обернулся и встал.

Вилли оставил руку девушки и подошел к нему.

– Мистер Салливан, – сказала Гертруда, представляя его.

Поздоровавшись, все трое сели; но разговор не вязался: чувствовалась общая неловкость.

Оба не могли решить, с чего начать разговор, а присутствие мистера Грэма только осложняло дело. Наконец Вилли нашелся первым:

– Я едва узнал тебя, Гертруда, или, если честно, совсем не узнал.

– Ты тоже очень изменился, Вилли…

– Климат Индии сильно меняет людей, – ответил Вилли. – Но трудно представить, чтобы я изменился настолько, насколько изменилась ты. Ведь когда я уезжал, ты была еще совсем ребенком.

– Когда ты уехал из Калькутты? – спросила она.

– В конце февраля. Весну я провел в Париже.

– Ты не писал мне об этом, – дрогнувшим голосом заметила Гертруда.

– Я со дня на день собирался уезжать оттуда и хотел сделать тебе сюрприз.

Она почувствовала, что не сумела достаточно ясно выразить свое удивление, и поспешила добавить:

– Я беспокоилась и сердилась. Но я очень рада, что наконец вижу тебя, Вилли!

– Ну, думаю, не так, как я, – сказал он, понизив голос. – Чем больше я гляжу на тебя, тем больше вижу свою прежнюю Герти. И начинаю думать, что мне следовало предупредить тебя о своем приезде.