Слушая грустную повесть Эмилии, Гертруда почти забыла о своем горе; она чувствовала в сердце такую глубину любви, такую бездну веры и надежды, которые посещают нас только в часы печали.
Глава XLI
Крушение
Мистер Грэм писал, что встретит их на пристани в Нью-Йорке. Поэтому доктор Джереми решил, что проводит их только до Олбани, где они сядут на пароход, а сам с женой отправится по железной дороге прямо в Бостон. Миссис Джереми торопилась домой и не имела ни малейшего желания ехать по такой жаре в Нью-Йорк.
– До свидания, Герти, – сказал доктор, прощаясь. – Почему-то вы теперь не так веселы, как раньше. Постарайтесь исправиться к нашей встрече в Бостоне!
За несколько минут до последнего свистка появилась веселая компания молодежи, которая сопровождала мисс Клинтон. Со всех сторон раздавались шутки и громкий смех. Но вдруг все стихло: подошел Вильям Салливан. В руках у него был саквояж и толстый плед. Он с грустным видом прошел мимо Гертруды, быстро опустившей вуаль, подошел к Изабелле и сложил свою ношу на стоявший возле нее стул. Раздался звонок, и он едва успел сказать мисс Клинтон несколько слов. Уже уходя, он скороговоркой произнес:
– Так, значит, если вы постараетесь вернуться в четверг, до тех пор я потерплю.
Пароход уже тронулся, когда какой-то господин высокого роста, все время стоявший на пристани, к всеобщему ужасу зрителей смело перепрыгнул расстояние, уже отделявшее пристань от борта парохода. Затем, удалившись в мужскую каюту, он улегся на диван, вынул из кармана книгу и принялся читать.
Когда пароход шел уже полным ходом и все вокруг более или менее стихло, Эмилия шепотом сказала Гертруде:
– Я слышала голос Изабеллы Клинтон.
– Да, – подтвердила Гертруда, – она здесь.
– Она нас видела?
– Думаю, да.
– Может быть, миссис Грэм вызвала ее в Нью-Йорк?
– Очень может быть.
Время шло. Отплыли уже на довольно большое расстояние; пароход двигался быстро, даже слишком быстро, как показалось Гертруде.
Сначала она сидела в раздумье, почти не обращая внимания на прекрасные виды, которыми раньше так восхищалась. Теперь она только следила за пенистыми волнами, которые с плеском разбегались в стороны; постепенно у нее появились тревожные мысли, которые вызвали опасения – и за себя, и в первую очередь за Эмилию.
Еще когда они только отчалили, их пароход уже не раз то перегонял, то отставал от другого судна, шедшего в том же направлении; раз-другой они даже чуть было не столкнулись.
Распространился слух, что это своего рода состязание в скорости.
Некоторые смельчаки с интересом следили за этим соревнованием. Но большинство относилось к нему с тревогой и негодованием. У пристаней или не останавливались вовсе, или так спешили, что чуть ли не спихивали пассажиров, рискуя их покалечить; багаж швыряли как попало.
Около полудня волнение пассажиров возросло до такой степени, что никакие заверения капитана об отсутствии опасности не могли их успокоить.
Гертруда сидела рядом с Эмилией, со страхом прислушиваясь к тревожным разговорам.
Эмилия своим чутким слухом давно уловила тревожное настроение публики; она сидела спокойно, но была очень бледна. Время от времени она спрашивала Гертруду, где находится тот пароход, столкновения с которым все опасались. Наконец их пароход далеко опередил соперника. Все вздохнули с облегчением. Кто взялся за газету, кто вернулся к прерванному разговору. В толпе, окружавшей Изабеллу Клинтон, снова послышался веселый смех.
Эмилия все еще была бледна и, видимо, сильно устала.
– Спустимся в каюту, – сказала Гертруда, – опасность миновала. В дамской каюте есть диваны, и вы сможете отдохнуть.
Мисс Грэм согласилась. Через несколько минут она уже лежала на удобном диване в углу каюты. В столовую они не пошли, хотя все было уже спокойно и пассажиры шумно размещались там в ожидании обеда.
Гертруда вынула из корзинки припасенную провизию, но не знала, что можно предложить Эмилии: у них с собой оказалось лишь несколько сухих ломтиков языка и черствый хлеб.
В это время дверь вдруг отворилась и вошел лакей, неся на большом подносе обед, который он осторожно поставил на ближайшей стол и вежливо спросил, не прикажут ли чего еще.
– Это не для нас, – сказала Гертруда, – вы, вероятно, ошиблись.
– Извините, мисс; мне ясно было сказано: «Для слепой дамы и для молодой мисс, которая ее сопровождает». Прикажете еще что-нибудь?
– Ешь, Гертруда, – сказала Эмилия, – это, похоже, действительно для нас.
– Но кто же мог позаботиться об этом?
– Может быть, буфетчик сжалился над нашей слабостью и прислал сюда обед, увидев, что нас нет в столовой. Поешь, пока не остыло!
Гертруда не хотела есть; она только выбрала кое-что для Эмилии.
Возвратившись за посудой, лакей был огорчен тем, что они так мало поели. Гертруда вынула кошелек и, дав ему на чай, спросила, сколько с них причитается.
– Господин уже заплатил, – ответил лакей.
– Какой господин? – удивленно спросила Гертруда.
Но он не успел ответить, потому что в дверях появился другой лакей и сделал знак первому, который, подхватив поднос, моментально скрылся.
Эмилия и Гертруда приписали все это предусмотрительности доктора Джереми, и на долю старика выпали незаслуженные похвалы.
После обеда Эмилия снова прилегла, а Гертруда сидела, оберегая ее сон. Эмилия проспала долго: ведь всю предыдущую ночь она провела без сна. Проснувшись, она спросила, который час.
– Скоро будет четверть четвертого, – ответила Гертруда, посмотрев на часы.
– Так мы уже недалеко от Нью-Йорка, – сказала Эмилия, – где мы находимся?
Гертруда точно не знала; она вышла посмотреть.
У лестницы, ведущей на палубу, она услышала какой-то шум. Пока она поднималась по трапу, ее толкали со всех сторон; люди бежали куда-то с испуганными лицами. Уже выйдя на палубу, она увидела бледного, запыхавшегося человека, который кричал:
– Пожар! Горим!
Поднялась невообразимая суматоха, послышались стоны и крики; всеми овладело отчаяние. Кто-то звал на помощь; даже самые отважные теряли присутствие духа, понимая весь ужас положения.
Повсюду царили страх и смятение.
В самой середине судна, где от раскаленной в сумасшедшей гонке машины загорелись сухие доски, поднималось зловещее пламя; огненные языки взмывали высоко вверх.
Гертруда бросилась по лестнице, чтобы вернуться к Эмилии. Но вдруг две сильные руки подхватили ее, удерживая на палубе, и знакомый голос произнес:
– Гертруда, дитя мое, дочь моя дорогая! Не бойся, я не дам тебе погибнуть!
– Нет, нет, мистер Филипс, – закричала она. – Пустите меня! Надо спасать Эмилию!
– Где она?
– Она там, в каюте! Пустите меня к ней!
Он огляделся вокруг и сказал:
– Успокойся, дитя мое! Я спасу вас обеих.
И бросился в каюту.
Эмилия стояла на коленях, сложив руки и откинув голову: она молилась, с покорностью ожидая смерти. Когда мистер Филипс собрался поднять ее, она стала умолять его оставить ее и спасти Гертруду. Медлить было нельзя. Мистер Филипс подхватил ее на руки и вынес из каюты; Гертруда пошла за ними.
– Только бы добраться до носа парохода, – говорил он сдавленным голосом, – там мы спасены!
Но пробраться на нос нечего было и думать: дорогу преграждала стена пламени.
– Боже, – вскричал мистер Филипс, – поздно! Назад!
Они с трудом пробрались обратно в большую каюту.
До пожара пароход направлялся к берегу, но когда появился огонь, он налетел на скалу и разбился. Поэтому нос судна находился достаточно близко к берегу, и оттуда пассажиры легко могли спастись. Но те, кто находился на корме, оставались во власти двух одинаково грозных стихий.
Вернувшись в каюту, мистер Филипс выбил оконную раму и, выбравшись на борт, привлек к себе Эмилию с Гертрудой. Над окном висели канаты. Он схватил один из них и крепко привязал к борту.
