Эмилии очень не хотелось переезжать: она боялась стеснить миссис Джереми.

– Пожалуйста, даже не говорите об этом, мисс Грэм! Ведь мы не первый день знакомы. Приезжайте завтра, я вас встречу. До свидания! – доктор взял свою шляпу и откланялся.

Гертруда вышла вслед за ним.

– Я вижу, доктор, что вы находите Эмилию больной.

– Как же ей быть здоровой? Волны шумят, дети кричат; этого вполне достаточно, чтобы вымотать все ее силы. Я этого не допущу! Это неподходящее место; перевезите ее завтра же, я жду.

– Дети не всегда кричат так, как сегодня, – улыбаясь, ответила Гертруда, – а что касается моря, то Эмилия очень любит шум волн. Она может слушать их целыми часами.

– Я так и знал! Это ей не годится: шум моря навевает на нее беспричинную грусть. Итак, привезите ее в Бостон.

Они прогостили у доктора целых три недели, пока, наконец, он не освободился, чтобы поехать с ними куда-нибудь, отдохнуть и развлечься.

Здоровье Эмилии настолько поправилось, что она с удовольствием думала о поездке и радовалась за Гертруду, которой тоже было бы полезно прокатиться: за последнее время она заметно похудела и побледнела.

Впрочем, с тех пор как Эмилия стала поправляться, и Гертруда оживилась, повеселела и стала активно готовиться к поездке.

Первым делом они отправились в Нью-Йорк. Пробыли там один день; жара и пыль были невыносимы, так что дамы целый день просидели в отеле. Один доктор не боялся жары и разъезжал по городу с визитами к своим коллегам. Вечером коллеги сошлись у него в гостинице, и до поздней ночи у них шел веселый разговор. Все это были люди уже пожилые, которым было что вспомнить и порассказать друг другу. Вспоминая свою молодость, они оживились и снова помолодели.

Доктор Джереми был их любимым товарищем, и дамы, в особенности Гертруда, с восторгом слушали, как все хвалили его. О миссис Джереми нечего и говорить: она сияла от удовольствия.

Среди присутствующих был доктор Грейсворт из Филадельфии, давний ученик доктора Джереми. Он был очень доволен, узнав, что на следующий день они все вместе поедут пароходом по Гудзону и, значит, встретятся; он вез своих дочерей к бабушке в Саратогу на все лето и хотел познакомить их с Эмилией и Гертрудой.

Было уже за полночь, когда гости разошлись.

Гертруда, возбужденная веселым обществом и оживленным разговором, совсем забыла о том, что пора спать. Она так долго делилась своими впечатлениями, что Эмилия в конце концов отказалась ее слушать. Волей-неволей пришлось лечь в постель и замолчать. Скоро она крепко уснула. Эмилия же до утра ни на минуту не сомкнула глаз.

В шесть часов она разбудила Гертруду. Обычно бывало наоборот. Увидев у своей постели уже одетую мисс Грэм, Гертруда в первую минуту испугалась.

– Шесть часов, Герти, – сказала Эмилия, – а в семь уже отходит пароход.

– Как я заспалась! – воскликнула Гертруда. – Какая погода сегодня?

– Погода прекрасная, – ответила Эмилия, – но так жарко, что я закрыла ставни.

Гертруда вскочила и поспешно принялась одеваться.

В такой ранний час народа в столовой было немного: кроме семьи доктора, еще два семейства и несколько деловых людей, которые, быстро позавтракав, разошлись. Из оставшихся за столом Гертруде бросился в глаза один джентльмен; она успела хорошо разглядеть его, хотя доктор Джереми дал ей на завтрак всего десять минут.

Этот господин сидел недалеко от них и небрежно помешивал ложечкой в чашке. Он закончил завтрак, но не спешил и еще до прихода Гертруды вызвал неудовольствие миссис Джереми тем, что более внимательно, чем следовало, по ее мнению, разглядывал их компанию.

– Пожалуйста, – обратилась она к доктору, – пошли лакея, чтобы он предложил ему что-нибудь; я не выношу, когда на меня смотрят во время еды.

– Да он смотрит вовсе не на тебя, а на Эмилию.

В этот момент пришла Гертруда, извинившись за опоздание; старики залюбовались ее нежным румянцем и блеском больших черных глаз. Сосед тоже перевел свой взгляд на ее юное выразительное и оживленное лицо.

Не успела она сесть, как тотчас же заметила, что стала предметом его внимания. Это смутило девушку, и она была очень рада, когда через несколько минут господин уронил ложку, потом быстро встал и вышел.

Это был человек намного выше среднего роста, тонкий, стройный; держался он изящно и с достоинством. Резкие черты лица и сжатые губы выдавали сильную волю.

Но самым поразительным в его наружности были волосы – сильно поседевшие и почти белые на висках, создававшие резкий контраст с юношеским блеском глаз, свободной и легкой походкой; седые волосы не старили, а наоборот, еще больше подчеркивали его молодость.

– Какой странный тип! – воскликнула миссис Джереми, когда он ушел.

– Сколько ему может быть лет? – спросил доктор.

– Около пятидесяти, – предположила миссис Джереми.

– Лет тридцать, – определила Гертруда.

Они ответили одновременно.

– Разница большая, – заметила Эмилия. – Доктор, разрешите вы этот вопрос.

– Невозможно. Я не рискую определить его возраст без ошибки лет на десять. Моя жена, конечно, дала ему слишком много, а Гертруда слишком мало, но мне ясно одно: не старость посеребрила его волосы.

В этот момент желающих отправляться на пароходе предупредили, чтобы они были готовы, и поневоле пришлось прекратить разговор о возрасте путешественника.

Не успели дамы занять места в каюте и разместить багаж, как доктор позвал их наверх, уверяя, что иначе они прозевают самые лучшие виды.

Пока миссис Джереми убеждала доктора надеть соломенную шляпу, пока Гертруда укутывала шалью Эмилию, так как было ветрено, времени прошло немало, и когда они, наконец, поднялись на палубу, все сидячие места уже были заняты и доктору пришлось отправиться добывать стулья.

Миссис Джереми предлагала вернуться в каюту, где так удобно сидеть на диванах.

– И кому мы здесь нужны? – ворчала она. – Стоишь на глазах у людей, которые втихомолку над тобой посмеиваются: мы, мол, сидим, а ты постой! Посмотрите, Эмилия, как все на нас пялятся.

Миссис Джереми никак не могла привыкнуть к мысли, что Эмилия не может видеть. Но Гертруда не забывала этого; она обняла Эмилию за талию, чтобы поддержать, если у нее от качки закружится голова, и эта группа из двух девушек действительно привлекла всеобщее внимание.

Одна, высокая и стройная, в расцвете молодости и красоты, заботливо охраняла другую – хрупкую, маленькую, слепую, которая доверчиво оперлась на нее.

– Я думаю, что здесь, в тени, лучше, чем внизу, в каюте, – сказала Эмилия. – Ведь вы тоже любите бывать на воздухе, когда прохладно.

– Так-то оно так, – ответила докторша, – но…

На их разговор обернулся какой-то господин, сидевший к ним спиной; он быстро вскочил и подошел к ним. Это был доктор Грейсворт. Поздоровавшись, он предложил свое место миссис Джереми. В ту же самую минуту другой господин, которого они до сих пор не заметили в толпе, встал и подвинул свой стул Эмилии. Гертруда узнала в нем незнакомца, который заинтересовал их за завтраком. Она, покраснев, поблагодарила его и усадила Эмилию.

Доктор Грейсворт представил им своих дочерей. Барышни были милы и хорошо воспитаны. Старшая, очень умная и развитая девушка, только что вернулась с отцом из Европы. Гертруде понравилось их сердечное отношение к Эмилии.

Доктор Грейсворт быстро нашел места для всех, так что когда, наконец, явился доктор Джереми с единственным стулом, который он смог раздобыть, ему оставалось только воспользоваться им самому. Как только он уселся на свой с таким трудом доставшийся ему стул, к нему тут же вернулась его обычная веселость.

Вскоре Гертруда и барышни Грейсворт сошлись уже настолько, что со временем могли бы подружиться. Гертруда нелегко сближалась с людьми, и хотя она всегда была вежлива и любезна, попасть в число ее друзей было трудно.

Зато их интересы становились для нее дороги, и ради них она готова была пожертвовать своим личным счастьем. Возможно, Эллен Грейсворт угадала эту черту характера Гертруды и искала ее дружбы.