— Я нахожу его превосходным, сударь.

— Конура, любезный гость, просто конура, — возразил барон. — Она начинает приходиться по вкусу крысам — с тех пор, как лисицы, ящерицы и ужи прогнали их из другого замка. Ах, сударь, вы ведь чародей или вроде этого, что вам, черт возьми, стоит взмахом волшебной палочки вернуть старый замок Мезон-Руж да не забыть при этом две тысячи арпанов окружавших его лугов и лесов? Но держу пари, что вместо этого вы были настолько любезны, что провели ночь на отвратительной постели.

— О сударь!

— Не спорьте, любезный гость. Постель отвратительна, я знаю: это постель моего сына.

— Клянусь вам, господин барон, постель показалась мне превосходной. Как бы там ни было, я в смущении от вашей доброты и от всего сердца хотел бы оказать вам взамен какую-нибудь услугу.

Старик, не упускавший случая пошутить, указал ему на Ла Бри, который поднес хозяину стакан воды на прекрасной тарелке саксонского фарфора, и проговорил:

— Прекрасно, господин барон, у вас есть случай сделать для меня то же, что наш Спаситель сделал на свадьбе в Кане Галилейской: превратите эту воду в вино, но по крайней мере в бургундское, например, в шамбертен, и вы окажете мне тем самым величайшую услугу.

Бальзамо улыбнулся; барон, сочтя его улыбку за отказ, залпом опорожнил стакан.

— Замечательное средство, — заметил Бальзамо. — Вода, барон, — самое благородное вещество: именно над нею носился дух Божий перед сотворением мира. Ничто не может ей противостоять: она точит камень, и, быть может, когда-нибудь обнаружат, что в ней растворяются алмазы.

— Ну, меня-то она растворит, — отозвался барон. — Не хотите ли и вы выпить со мною, а? У нее перед моим вином есть преимущество: она совершенно чиста. К тому же вода у меня еще есть — с нею не так, как с моим мараскином.

— Если вы расправились со своим стаканом, велите принести и мне, дорогой хозяин, и тогда я, быть может, найду способ оказаться вам полезным.

— Но объясните же! Вы, надеюсь, не торопитесь?..

— Господи, разумеется, нет. Прикажите этому доброму малому принести мне стакан чистой воды.

— Вы слышали, Ла Бри? — обратился к слуге барон.

Со своей обычной расторопностью Ла Бри удалился.

— Но неужели в стакане воды, который я выпиваю каждое утро, заключены какие-то особые свойства или тайны, а я о них даже не подозреваю? Оказывается, я уже десять лет, сам того не ведая, занимаюсь алхимией — точно так же, как господин Журден[42], сам того не ведая, говорил прозой?

— Мне не известно, чем занимаетесь вы, — серьезно ответил Бальзамо, — но известно, чем занимаюсь я.

Затем, повернувшись к Ла Бри, который выполнил поручение с волшебной быстротой, Бальзамо сказал:

— Благодарю, добрый слуга.

Взяв стакан в руки, он поднял его до уровня глаз и принялся всматриваться в содержимое хрустального сосуда, которое в ярком свете дня переливалось жемчужными и радужными отблесками.

— Проклятье! Что хорошего можно увидеть в стакане воды? — поинтересовался барон.

— Как раз сегодня — много хорошего, господин барон, — ответствовал чужестранец.

Он, казалось, удвоил внимание; барон вопреки собственному желанию пристально следил за ним, а оторопевший Ла Бри так и продолжал стоять с тарелкой в руках.

— И что же вы видите, любезный гость? — с прежней насмешливостью проговорил барон. — Я сгораю от нетерпения! Что там? Наследство или новый Мезон-Руж, чтобы чуть-чуть поправить делишки?

— Я вижу приглашение, которое передам вам, чтобы вы были наготове.

— В самом деле? На меня нападут?

— Нет, сегодня утром вам нанесут визит.

— Ну, значит, вы просто назначили кому-то у меня свидание. Это плохо, сударь, очень плохо. Имейте в виду: сегодня утром куропаток, по-видимому, не будет.

— То, что я имею честь вам сообщить, дорогой хозяин, весьма важно и серьезно, — продолжал Бальзамо. — В этот миг кое-кто направляется в Таверне.

— Господи, неужели? И что это за визит? Просветите меня, любезный гость, умоляю, ибо надо признаться — да вы и сами убедились в этом по несколько кислому приему, который я вам устроил, — надо признаться, что для меня любой гость — докука. Уточните, милый чародей, уточните, если это возможно.

— Не только возможно, но даже просто, поэтому не чувствуйте себя слишком уж мне обязанным.

С этими словами Бальзамо устремил внимательный взгляд на волнующуюся опаловую поверхность жидкости.

— Ну как, видите? — спросил барон.

— Превосходно.

— Да говорите же, сестра Анна![43]

— Я вижу, что к вам едет некая высокопоставленная особа.

— Да ну? И что, едет просто так, безо всякого приглашения?

— Она напросилась сама. Ее сопровождает ваш сын.

— Филипп?

— Он самый.

Тут на барона напал приступ веселости, что выглядело весьма неучтиво по отношению к чародею.

— Ах, мой сын! Вы сказали, эту особу сопровождает мой сын?

— Да, барон.

— Стало быть, вы знакомы с моим сыном?

— В жизни не встречался.

— А где мой сын сейчас находится?

— В полулье или даже четверти лье отсюда.

— Отсюда?

— Да.

— Дорогой мой, Филипп сейчас в Страсбурге, он служит в тамошнем гарнизоне и, если только не дезертирует — а он этого не сделает, уверяю вас, — никого привезти сюда не сможет.

— И тем не менее он кое-кого везет, — проговорил Бальзамо, продолжая вглядываться в стакан с водой.

— А этот кое-кто мужчина или женщина? — осведомился барон.

— Это дама, барон, и притом весьма знатная. Подождите-ка, тут что-то странное.

— И важное? — подхватил барон.

— Клянусь вам, да.

— Тогда уж договаривайте.

— Дело в том, что вам следует удалить отсюда эту служаночку — маленькую распутницу, как вы ее называете, — которой палец в рот не клади.

— Почему это я должен ее удалить?

— Потому что в чертах Николь Леге есть некоторое сходство с прибывающей сюда особой.

— А вы говорите — знатная дама! Знатная дама похожа на Николь… Не кажется ли вам, что вы впали в противоречие?

— Отнюдь, нет. Однажды я купил рабыню, которая была так похожа на царицу Клеопатру, что мы даже подумали, не следует ли отвезти ее в Рим, чтобы она приняла участие в триумфе Октавиана Августа.

— Эх куда вас занесло! — воскликнул барон.

— В конце концов, поступайте как хотите, дорогой хозяин. Вы же понимаете: меня все это никак не касается, я сообщил все это в ваших же интересах.

— Но каким образом сходство с Николь может оскорбить эту особу?

— Представьте, что вы — король Франции, чего я вам не желаю, или дофин, чего я желаю вам еще менее; так вот, неужели вам будет приятно, если вы войдете в чей-нибудь дом и среди челяди увидите копию вашего августейшего лика?

— Вот дьявол! — воскликнул барон. — Трудная задачка! Из того, что вы сказали, следует…

— Что очень высокопоставленная и могущественная дама, которая вот-вот приедет сюда, будет не очень-то довольна, увидев собственную копию в короткой юбчонке и домотканой косынке.

— Ладно, — не переставая смеяться, заключил барон. — Когда надо будет, я ее ушлю. Но больше всего, дорогой барон, меня радует мой сын. Его мчит к нам сюда счастливый случай и даже не кричит: «Поберегись!»

Старый барон расхохотался громче прежнего.

— Значит, мои предсказания вас порадовали? — внушительно спросил Бальзамо. — Тем лучше, однако на вашем месте, барон…

— Что на моем месте?

— Я отдал бы кое-какие приказы, распоряжения.

— В самом деле?

— Конечно.

— Я подумаю, любезный гость, подумаю.

— Как бы не опоздать.

— Так все это вы говорите мне серьезно?

— Как нельзя более серьезно, барон. Если вы хотите достойно принять особу, которая делает вам честь своим визитом, нельзя терять ни минуты.

Барон покачал головой.

— Вы, кажется, все еще сомневаетесь?