— А к колесу кареты была привязана лошадь?
— Да, и я не понимаю, черт возьми, куда она делась?
— Сударь, дама, сидевшая в одноколке, ускакала на лошади, которая была привязана к колесу.
Не проронив ни слова, ни звука, путешественник ринулся к одноколке и отодвинул кожаные шторки: молния, сверкнувшая в этот миг в небе, позволила ему увидеть, что экипаж пуст.
— Ад и преисподняя! — зарычал он, едва ли не заглушая гром, раскатившийся в это самое время; потом он бросил вокруг взгляд, словно искал средства устремиться в погоню, однако тут же убедился, что пуститься в погоню не на чем.
— Догонять Джерида на одной из этих кляч, — проговорил он, качая головой, — это все равно что посылать черепаху в погоню за газелью… Но я все-таки узнаю, где она, если только…
Он поспешно и с тревогой сунул руку в карман куртки, извлек небольшой бумажник и раскрыл его.
В одном из отделений бумажника обнаружился сложенный лист бумаги, а в бумаге — черный локон.
При виде этого локона лицо путешественника прояснилось, и сам он — во всяком случае внешне — успокоился.
— Ну что ж, — выдохнул он, проведя по лбу рукой, по которой тотчас же заструился пот, — ну что ж, ладно. А она ничего не сказала вам, уезжая?
— Да, сударь, сказала.
— И что же?
— Велела передать вам, что оставляет вас не из ненависти, а из страха; она, мол, добрая христианка, а вы, напротив того…
Молодой человек заколебался.
— А я, напротив того? — повторил путешественник.
— Не знаю, следует ли мне передавать слово в слово…
— Да передайте же, черт вас побери!
— А вы, напротив того, атеист и неверующий, и нынче вечером Господу угодно было послать вам последнее предупреждение; она, дескать, вняла этому предупреждению и заклинает вас также к нему прислушаться.
— И это все, что она вам сказала?
— Да, все.
— Что ж, поговорим теперь о другом.
И на челе путешественника изгладились, казалось, последние следы тревоги и огорчения.
Молодой человек следил за всеми этими движениями сердца, отражавшимися на лице собеседника, с любопытством, свидетельствовавшим о том, что ему также не чужда известная доля наблюдательности.
— А теперь скажите, мой юный друг, — произнес путешественник, — как вас зовут?
— Жильбер, сударь.
— Просто Жильбер? Наверное, это только имя, данное вам при крещении?
— Это моя фамилия.
— Превосходно! Мой любезный Жильбер, само Провидение послало мне вас на выручку.
— К вашим услугам, сударь, и если я чем-нибудь могу вам помочь…
— То и поможете, благодарю вас. Да, знаю: в ваши годы люди находят удовольствие в помощи ближним: впрочем, услуга, в которой я нуждаюсь, невелика: я попрошу вас всего-навсего указать ночлег на эту ночь.
— Да вот хотя бы эта скала, — отвечал Жильбер, — под ней я спасался от грозы.
— Да, но я предпочел бы какое-нибудь жилище, — возразил путешественник, — и чтобы там нашлись добрый ужин и удобная постель.
— Это труднее.
— А далеко отсюда до ближайшей деревни?
— До Пьерфита?
— Ближайшая деревня зовется Пьерфит?
— Да, сударь, и до нее примерно полтора лье пути.
— Полтора лье в такую темень, в грозу, с этими двумя клячами? Насилу за два часа доберемся. Ну-ка, мой юный друг, поразмыслите хорошенько, нет ли какого-нибудь жилья поблизости?
— Замок Таверне, до него шагов триста, не больше.
— Вот как! Почему же… — начал путешественник.
— Что, сударь? — изумленно переспросил молодой человек.
— Почему вы мне сразу о нем не сказали?
— Но замок Таверне — не постоялый двор.
— В нем живут?
— Да, конечно.
— Кто?
— Разумеется, барон де Таверне.
— А кто таков барон де Таверне?
— Отец мадемуазель Андреа, сударь.
— Очень рад это услышать, — улыбаясь, возразил путешественник, — но я хотел спросить, что за человек этот барон.
— Сударь, он старик лет шестидесяти или шестидесяти пяти; по слухам, прежде он был богат.
— А теперь обнищал? Вечная история! Друг мой, прошу вас, проводите меня к барону де Таверне.
— К барону де Таверне? — едва ли не с испугом вскричал молодой человек.
— Что ж, вы не желаете оказать мне эту услугу?
— Нет, сударь, но дело в том, что…
— Продолжайте.
— Дело в том, что он вас не примет.
— Не примет дворянина, который заблудился и просит о гостеприимстве? Разве этот ваш барон — медведь?
— Как сказать! — проронил молодой человек с такой интонацией, словно имел в виду: «Похоже на то, сударь».
— Не беда, — заявил путешественник, — попытаю счастья.
— Не советую, — откликнулся Жильбер.
— Почему бы и нет? — возразил путешественник. — Да будь ваш барон и впрямь медведь, не съест же он меня.
— Нет, но, возможно, захлопнет перед вами дверь.
— Ну, а я ее вышибу, и если вы отказываетесь послужить мне проводником…
— Не отказываюсь, сударь.
— Тогда указывайте дорогу.
— С удовольствием.
Тут путешественник влез в одноколку и взял там небольшой фонарь.
Пока фонарь еще не горел, молодой человек на мгновение понадеялся, что путник задержится в карете, зажжет в ней фонарь и через полуоткрытую дверцу ему удастся рассмотреть, что там внутри.
Однако неизвестный не сделал к ней ни шагу. Он вложил незажженный фонарь в руки Жильберу.
Тот принялся крутить его так и этак.
— Что прикажете делать с этим фонарем, сударь? — осведомился он.
— Освещайте дорогу, а я поведу лошадей.
— Но ваш фонарь не горит.
— Сейчас мы его зажжем.
— А, понятно, — произнес Жильбер, — у вас в карете есть огонь.
— И в кармане тоже, — отвечал путешественник.
— Запалить трут под таким дождем будет нелегко.
Путешественник улыбнулся.
— Откройте фонарь, — сказал он.
Жильбер повиновался.
— Подержите вашу шляпу над моими руками.
Жильбер снова повиновался; он следил за этими приготовлениями с нескрываемым любопытством. Жильбер не знал, как можно зажечь фонарь, не высекая огня.
Путешественник извлек из кармана серебряный футляр, а из футляра спичку; затем, открыв низ футляра, погрузил спичку в какую-то массу, вне всякого сомнения, воспламеняющуюся, поскольку спичка тут же загорелась с легким потрескиванием.
Все это произошло так быстро и неожиданно, что Жильбер вздрогнул.
Путешественник улыбнулся при виде этого удивления, вполне естественного в те времена, когда фосфор был известен лишь немногим химикам, хранившим его секрет для собственных опытов.
Путешественник поднес волшебный огонек к фитилю свечи, затем закрыл футляр и спрятал в карман.
Молодой человек взглядом, полным жгучего вожделения, проводил драгоценный сосуд. Он явно отдал бы многое за обладание подобным сокровищем.
— Теперь у нас есть свет, так ведите же меня, — распорядился путешественник.
— Идемте, сударь, — отозвался Жильбер.
И молодой человек пошел вперед, а его спутник последовал за ним, таща под уздцы одну из лошадей.
Непогода между тем несколько улеглась, дождь почти перестал, и гроза уже громыхала в стороне.
Путешественник первый пожелал возобновить разговор.
— Вы как будто хорошо знаете этого барона де Таверне, мой юный друг? — спросил он.
— Да, сударь, оно и понятно: я живу у него с самого детства.
— Он, наверно, ваш родственник?
— Нет, сударь.
— Опекун?
— Нет.
— Хозяин?
При слове «хозяин» молодой человек вздрогнул, и на его щеках, всегда бледных, вспыхнул яркий румянец.
— Я не слуга, сударь, — отвечал он.
— Но в конце концов, — продолжал путешественник, — кем же вы ему доводитесь?
— Мой отец был у барона арендатором, а мать вскормила мадемуазель Андреа.
— Понимаю: вы живете в доме на положении молочного брата этой юной особы; полагаю, что дочь барона молода.
— Ей шестнадцать лет, сударь.
Как видим, один из двух вопросов, слишком близко его касавшийся, Жильбер замял…
