Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— О, как раз этого я и ищу, — отвечала Лоренца. — Да, это дом Божий, и только здесь я смогу обрести покой.

— Но Господь возбраняет мщение. Разве мы сможем отомстить за вас вашему недругу? Обратитесь в суд.

— Перед тем, кого я страшусь, сударыня, судьи бессильны.

— Кто же он? — с тайным и невольным испугом спросила настоятельница.

Лоренца, исполненная таинственного возбуждения, приблизилась к принцессе.

— Ваше высочество, по моему убеждению, — произнесла она, — он один из тех демонов, которые ведут войну с человеческим родом. Их князь, Сатана, наделил их сверхчеловеческой силой.

— Да что вы такое говорите? — перебила принцесса, вглядываясь в посетительницу, чтобы увериться, что та в своем уме.

— А я, я… О, я несчастная! — воскликнула Лоренца, заламывая свои прекрасные руки, которые были бы под стать античной статуе. — Я оказалась на пути у этого человека! И я… я…

— Договаривайте.

Лоренца подошла еще ближе и шепнула совсем тихо, словно сама ужасаясь своим словам:

— Я одержимая!

— Одержимая! — вскричала принцесса. — Помилуйте, сударыня, понимаете ли вы, что говорите? Вы словно…

— Словно помешанная, не так ли? Ведь вы это хотели сказать? Нет, я не помешана, но могу лишиться рассудка, если вы меня оттолкнете.

— Одержимая! — повторила принцесса.

— Увы! Увы!

— Позвольте, однако, сказать вам, что вы во всех отношениях похожи на особ, наиболее взысканных Богом. Судя по всему, вы богаты, к тому же красивы, рассуждаете вполне здраво, и на вашем лице нет следов ужасного и непостижимого недуга, который зовется одержимостью.

— Ваше высочество, та зловещая тайна, которую я рада была бы скрыть от себя самой, таится в моей жизни и в приключениях, которые выпали на мою долю.

— Объяснитесь же. Вы никому прежде не рассказывали о постигшем вас несчастье? Родителям, друзьям?

— Родителям! — воскликнула молодая женщина, горестно заламывая руки. — Бедные мои отец и мать! Увижу ли я их когда-нибудь? Друзья… — добавила она с горечью в голосе. — Увы, ваше высочество, разве у меня есть друзья!

— Постойте, давайте начнем по порядку, дитя мое, — сказала принцесса Луиза, пытаясь направить речь посетительницы в нужное русло. — Кто ваши родители и как вы с ними расстались?

— Ваше высочество, я римлянка и жила с родителями в Риме. Мой отец принадлежит к древнему роду, но, как все римские патриции, он беден. Кроме того, у меня есть мать и старший брат. Мне говорили, что, если во Франции, в аристократической семье, такой, как моя, есть сын и дочь, то приносят в жертву приданое дочери, чтобы определить сына на военную службу. У нас жертвуют дочерью, чтобы сын мог вступить в духовный орден. Я, к примеру, ничему не училась, поскольку надо было дать образование брату, который, как простодушно выражалась моя мать, учится, чтобы стать кардиналом.

— И дальше.

— По этой причине, сударыня, мои родители пошли на все жертвы, какие только были в их силах, чтобы помочь моему брату, а меня решили постричь в монахини в обители кармелиток в Субиако.

— И что на это сказали вы?

— Ничего, ваше высочество. С детства мне внушали, что таково мое будущее и ничего тут не поделаешь. У меня не было ни сил, ни воли возражать. Впрочем, никто меня и не спрашивал: мне приказывали, и оставалось только подчиняться.

— Однако…

— Ваше высочество, у юных римлянок, вроде меня, есть только желания, но нет сил настаивать на своем. Как грешники любят рай, так мы любим свет, не зная его. К тому же все вокруг заклеймили бы меня, приди мне в голову воспротивиться, да я и не противилась. Все мои подруги, у которых, как у меня, были братья, принесли свою дань ради процветания и возвышения рода. Впрочем, я и не склонна была сетовать: от меня требовалось лишь то, что было принято у всех. Моя мать, правда, стала со мной чуть нежнее, когда приблизился день нашей с ней разлуки.

Наконец пришел мой срок стать послушницей. Отец собрат пятьсот римских экю — мой взнос в монастырь, — и мы отправились в Субиако.

От Рима до Субиако не то восемь, не то девять лье, но дороги в горах такие скверные, что за пять часов пути мы одолели не больше трех лье. И все-таки путешествие мне нравилось, хотя и было утомительно. Я радовалась ему, как последнему своему счастью, и все время по пути тихонько прощалась с деревьями, кустами, камнями, даже с высохшей травой. Кто знает, будут ли там, в монастыре, трава, камни, кусты и деревья?

Я замечталась, и вдруг, когда мы ехали через рощу среди изрезанных трещинами скал, карета остановилась, и я услышала, как моя мать вскрикнула, отец же потянулся за пистолетами. С небес я рухнула на землю: нас остановили разбойники!

— Бедное дитя! — промолвила принцесса Луиза, захваченная рассказом.

— По правде сказать, сударыня, сначала я не слишком испугалась: эти люди остановили нас ради поживы, а деньги, которые они могли у нас отобрать, предназначались для взноса в монастырь. Если уплатить взнос будет нечем, постриг мой отложится до тех пор, пока отцу не удастся снова скопить нужную сумму, а я знала, как много труда и времени понадобилось, чтобы собрать эти пятьсот экю.

Разбойники поделили добычу, но не отпустили нас, а бросились ко мне, и когда я увидела, что отец пытается меня защитить, а мать со слезами молит о пощаде, то поняла, что мне грозит что-то страшное, и стала звать на помощь, повинуясь естественному чувству, заставляющему нас искать подмоги в беде, хотя прекрасно знала, что зову понапрасну и в этих диких местах никто меня не услышит.

Не обращая внимания на мои крики, на слезы матери, на усилия отца, разбойники связали мне руки за спиной и, бросая на меня похотливые взгляды, значение которых я понимала, потому что страх сделал меня ясновидящей, постелили на землю носовой платок, который один из них вытащил из кармана, и стали метать кости.

Больше всего меня испугало то, что на этом гнусном лоскутке ткани не было никакой ставки.

Кости переходили из рук в руки, а я трепетала, потому что поняла: ставка в этой игре — я.

Вдруг один из них вскочил с торжествующим ревом — остальные же скрежетали зубами и богохульствовали, подбежал ко мне, подхватил на руки и прижался губами к моим.

Из груди моей вырвался такой душераздирающий вопль, какого не исторгло бы и прикосновение раскаленного железа.

«Господи! — закричала я. — Убей меня! Убей!»

Мать моя рухнула на землю, отец потерял сознание.

У меня оставалась только одна надежда. Я мечтала, чтобы кто-нибудь из проигравших разбойников в ярости убил меня ударом ножа — у них у всех в руках были ножи.

Я ждала удара, я мечтала о нем, я его призывала.

Внезапно на тропинке показался всадник.

Он тихо сказал что-то караульному, обменялся с ним какими-то знаками, и тот пропустил его.

Этот человек, среднего роста, со значительным лицом и решительным взглядом, спокойно приближался к нам, ничуть не торопя свою лошадь.

Доехав до меня, он остановился.

Разбойник, который уже подхватил меня на руки и собирался утащить прочь, обернулся, когда незнакомец свистнул в полую ручку своего хлыста.

Негодяй опустил меня на землю. «Поди сюда», — приказал ему незнакомец. Разбойник медлил, тогда незнакомец согнул руку и коснулся своей груди двумя раздвинутыми пальцами. И тут, словно этот знак означал приказ всемогущего владыки, разбойник приблизился к незнакомцу.

Тот наклонился к его уху и тихо произнес одно слово:

«Мак».

Больше он ничего не прибавил, я в этом убеждена, ведь я не спускала с них глаз, как жертва не сводит взгляда с ножа, занесенного над нею, а слушала, как слушают приговор, означающий жизнь или смерть.

«Бенак», — ответил разбойник. Потом со свирепым рычанием, словно укрощенный лев, он подошел ко мне, разрезал веревку, стягивавшую мне запястья, и развязал моих родителей.

Затем, поскольку деньги были уже поделены, каждый выложил свою долю на камень. Из пятисот экю не пропало ни единой монеты.

116
{"b":"202351","o":1}