— Можете снова прибить меня иголками к кровати, — с холодным безразличием сказала Кира. — Но я их вытащу. Свяжете — перегрызу веревки. Советую попробовать наручники — опыта с ними у меня еще не было.
Андерсон с интересом смотрел на нее, и отчетливо видел, что Кира была абсолютно равнодушна. Ее грудь поднималась и опускалась все с тем же темпом, тон был спокойным, и никаких нервных движений. Он немного удивился — нечасто попадались пациенты, которые перенесли клиническую смерть, кучу травм, кому, и уже через несколько дней после видимых улучшений начинали бунтарствовать. Андерсон напряг память — нет, таких случаев не было в его практике вообще. Порой достаточно было побывать полминуты на том свете, чтобы человек начал верить в Бога, молиться по ночам и читать Библию.
— Возможно, ты забыла. Ты была мертва девяносто три секунды — и это только учтенное нами время. Мы кое-как смогли запустить сердце. Извлекли пулю, залатали раны. Кости срослись… за некоторыми исключениями. Мы спасли тебе жизнь.
— Зачем вы мне все это говорите?
— Затем, чтобы ты поняла, что мне не безразличны мои пациенты. Я ни в коем случае не хочу навредить тебе, и не хочу, чтобы ты навредила себе. Думаешь, я запрещаю тебе самостоятельно вставать только потому, что это комплекс власти? Я просто хочу, чтобы ты быстрее вышла отсюда, и вышла, не хромая.
Кира смотрела на него, не мигая.
— Ты могла хотя бы поблагодарить за то, что мы спасли тебе жизнь, — закончил Андерсон.
Кира подняла голову выше, словно хотела созерцать его сверху вниз.
— Когда я пойму, что мне это действительно требовалось, я скажу «спасибо».
Он протяжно вздохнул, решив закончить разговор на эту тему. В нем начинала подниматься непонятная злость, но не из-за отсутствия благодарности. Андерсон совершенно не понимал этого человека. За годы работы в клинике ему часто приходилось разговаривать с пациентами — они видели в нем словно святого и часто норовили исповедаться, поделиться своими переживаниями, да хотя бы просто обсудить новости. Кира же, в отличие от них, совершенно не была расположена к беседам. Андерсон мог предположить, что она не хочет разговаривать из-за болей, но Кира всегда сообщала, если что-то шло не так, или если появлялись изменения в самочувствии. Вспомнив степень тяжести травмы головы, Андерсон заподозрил повреждения мозга, которые пропустили на МРТ, и тут же отмел эту мысль — девушка так и сияла, когда ей наконец разрешили подняться с кровати. Однако больше никакого проблеска эмоций он за ней не наблюдал.
Андерсон не знал, были ли у нее травмы в детстве, которые повлияли на психику. Он в глаза не видел ее старой карты — и тут до него дошло, что он совершенно не знает пациентку. Откуда она? Чем занималась? Как оказалась там, на крыше дома в Харвуд-плейс, и каким образом причастна к событиям, названным репортерами «Лондонской резней»? В эти тайны Оливия Венли его не посвятила — может быть, Кира согласится?
— Послушай, — неуверенно обратился он к ней. — Хотел узнать. Что произошло?
— О чем вы? — мигом отозвалась та.
— Там, в Харвуд-плейс. Я читал в газетах, видел по новостному каналу, но общаться с человеком, который был там и сам все видел, мне еще не доводилось.
Произнеся слово «общаться», Андерсон едва удержался от саркастической ухмылки.
— А Оливия Венли вам не сказала? — догадалась Кира.
— Нет, — качнул он головой. — Поэтому я и спрашиваю у тебя.
— Почему вы думаете, что газеты и телевидение лгут?
— Я такого не говорил.
— Тогда что хотите услышать от меня?
И снова они зашли в тупик. Кира была мастером уклоняться от ответов, в этом Андерсон убедился еще несколько дней назад, когда он пытался расспросить ее о той стране, откуда она приехала, чтобы хоть как-то наладить контакт незатейливым диалогом.
— Меня заинтересовала одна деталь, — сказал он. — В тебя стреляли, ты упала с крыши. Но вот это. — Сделав паузу, доктор протянул руку, расстегнул две верхних пуговицы сорочки и отогнул воротник, почувствовав, как девушка напряглась при этом. Чуть выше ключицы виднелась розоватая полоса. — У тебя здесь шрам, — пояснил Андерсон, коснувшись зажившей раны.
Кира ощупала собственную шею, провела пальцем по полосе и замерла. В ее взгляде что-то промелькнуло — Андерсон готов был поклясться, что он видел какую-то неясную вспышку.
— Может, ты помнишь, откуда это у тебя? Рана кровоточила, когда мы нашли тебя. Как будто ножом — идеально ровная. Так не порежешься, когда режешь бутерброды, — усмехнулся он в попытке свести вопрос к шутке.
Кира молчала, поглаживая шрам. Казалось, она напряглась еще сильнее. Но Андерсон не собирался торопить ее с ответом. Ему удалось что-то расшевелить в ней, какие-то воспоминания, может, даже чувства. А это уже само по себе являлось немалым прогрессом.
— Понятия не имею, откуда это, — наконец ответила она, застегнув верхние пуговицы.
— Ты уверена? Я видел тела тех, кому не повезло той ночью. Огромные разрезы, море крови. Так почему же в тебя просто выстрелили? Это обычный интерес, можешь не отвечать.
— Потому что… — Кира смотрела куда-то в пустоту и усиленно размышляла. Она осеклась на середине фразы, и Андерсон с нетерпением ждал, пока она сформулирует мысль. — Нет. Не могу вспомнить.
— Это со временем должно пройти, — сказал Андерсон, не скрывая своего разочарования. — Кратковременная амнезия после такой травмы — это меньшее из зол. Хотя, может быть, будет лучше, если ты и не вспомнишь этого. А то, что было задолго до этого, ты помнишь? Где ты жила до приезда в Лондон?
— В России, — прозвучал короткий ответ, и Андерсон уловил в голосе напряжение. Кира настороженно покосилась на него.
— Ты отчетливо помнишь жизнь там? Детство? Хоть какие-то моменты…
— Вы обещали дать воды.
Снова стена. Андерсон поднялся с кровати, не намереваясь возвращаться к разговору. Кира ясно дала понять, что хочет поскорее закончить его — причем, сразу. Пока доктор отходил за медсестрой, он не прекращая думал о том, кто же такая его пациентка, и почему так старательно избегает вопросов о себе. Вариантов приходило в голову множество, и всякий из них подходил, но, похоже, настоящую причину такого поведения Киры ему не суждено узнать.
Когда Андерсон окончательно ушел, Кира заметила оставленный им пакет, который стоял у кровати. Он ничего не сказал об этом, и вообще ни разу не заявлялся в палату с посторонними вещами. Кира медленно поднялась и протянула руку — пакет оказался довольно увесистым. Заглянув внутрь, она увидела кипу газет, вытащила половину и быстро перебрала, читая названия и заголовки первых страниц. Три из них она сразу отбросила в сторону — это оказались обычные развлекательные газетенки, содержащие курьезные истории, анонсы телепередач, кинофильмов и постановок в театрах.
«Лондонская резня в Харвуд-плейс». Кира заинтересовалась этим заголовком — как раз, дата выхода газеты значилась следующим днем после случившегося на той крыше. Она открыла нужную страницу и начала читать.
Кира никогда не доверяла написанному журналистами, зная, что из ими написанного правды не больше трети, а остальное служило лишь для приукраски историй, что способствовало раскупке тиража. И теперь она лишний раз убедилась, что ее отношение к публичным изданиям не напрасно — террорист, устроивший «тот самый кошмар», был застрелен. Ни слова о Тори, Викторе и связанных с ними убийствами. В аналогичной статье следующей газеты содержалась схожая информация. Кира досадливо поморщилась. Журналисты просто писали то, что им было выгодно, или же что им приказали написать. Кира пролистала газету и, не найдя больше ничего интересного, взяла очередную — почти свежую, трехдневной давности.
«События на Бейсуотер-роуд — спланированный теракт».
— Хм.
Она раскрыла газету и прочитала статью размером в целый лист, которая сопровождалась парой фотографиями с места происшествия. Еще изучив письмо Оливии Венли, она поняла, что взрыв имел прямое отношение к Виктору, на что указали и авторы газетной статьи. «Это уже второе событие за месяц, которое потрясло Лондон, и полиции предстоит разобраться, кто стоит за этим.» Идеально, подумала Кира. Они не написали прямо, что в обоих случаях виновен один и тот же человек, но довольно прозрачно намекнули.
