Дочь пастора из Таубенгейма Там, за рекой, в долине, Умолкли жернова, Не свищут птицы ныне И не растет трава. Там все черно и голо, Все немо и мертво. Ах, там я заколола Малютку своего. Река бежит, не спросит О горести моей И кровь его уносит Куда-то в даль морей. Вознесшись к звездным хорам, Где Млечный Путь пролег, Глядит на мать с укором Мой бедный ангелок. Мы с ним рыдаем вместе Какую ночь подряд… К утру на людном месте Помост соорудят. Но в час неумолимый Умру, того кляня, Кто звал меня любимой И обманул меня. Пусть на исходе ночи Я лягу под топор, Но ворон вырвет очи Тебе за мой позор! Спор между Жизнью и Смертью Так Жизнь сказала: «Мир этот — мой, С весельем, песнями, кутерьмой. Я — солнце в небе, я — свет дневной» Так Жизнь сказала: «Мир этот — мой!» Так Смерть сказала: «Мир этот — мой. Я все окутаю вечной тьмой. Умолкнут песни в ночи немой». Так Смерть сказала: «Мир этот — мой!» Так Жизнь сказала: «Мир этот — мой! Хоть из гранита гробницы строй, Не похоронишь любви святой». Так Жизнь сказала: «Мир этот — мой!» Так Смерть сказала: «Мир этот — мой! Иду с войною я и чумой. В могилу ляжет весь род людской». Так Смерть сказала: «Мир этот — мой!» Так Жизнь сказала: «Мир этот — мой! Распашет кладбища плуг стальной, Взойдет колосьями перегной». Так Жизнь сказала: «Мир этот — мой!» Беглый монах Я песню новую свою Готов начать без страха. А ну, споемте про швею И черного монаха. Явился к повару монах: «Давай скорей обедать! Что в четырех торчать стенах? Хочу швею проведать!» Вот он поел да побежал, Плененный белой шейкой. Всю ночь в постели пролежал С красоткой белошвейкой. Меж тем колокола гудят, Зовут монахов к мессе: «Эх, что сказал бы мой аббат, Когда б узнал, что здесь я?» Он пред аббатом предстает, Потупив долу очи. «Мой сын, изволь-ка дать отчет, Где был ты этой ночью?» И говорит ему чернец: «Я спал с моею милкой И пил вино, святой отец, Бутылку за бутылкой!..» Весь день томительно гудят Колоколов удары. Монахи шепчут: «Бедный брат, Побойся божьей кары!» И говорит чернец: «Друзья, Погибнуть мне на месте, Но мне милей моя швея, Чем все монахи вместе!» Кто эту песенку сложил, Ходил когда-то в рясе, В монастыре монахом жил, Да смылся восвояси. Портной в аду Под утро, в понедельник, Портняжка вышел в сад. Навстречу — черт: «Бездельник, Пойдем со мною в ад! Теперь мы спасены! Сошьешь ты нам штаны, Сошьешь нам одежонку, Во славу сатаны!» И со своим аршином Портняжка прибыл в ад. Давай лупить по спинам Чертей и чертенят. И черти смущены: «Мы просим сшить штаны, Но только без примерки, Во славу сатаны!» Портной аршин отставил И ножницы достал. И вот, согласно правил, Хвосты пооткромсал. «Нам ножницы страшны! Изволь-ка шить штаны, Оставь хвосты в покое, Во славу сатаны!» С чертями трудно сладить. Портной согрел утюг И стал проворно гладить Зады заместо брюк. «Ай-ай! Ужель должны Нас доконать штаны? Не надо нас утюжить, Во славу сатаны!» Затем он вынул нитку, Чертей за шкуру — хвать! И пуговицы начал Им к брюху пришивать. И визг и плач слышны: «Проклятые штаны! Он спятил! Он рехнулся, Во славу сатаны!» Портной достал иголку И, не жалея сил, Своим клиентам ноздри Как следует зашил. «Мы гибнем без вины! Кто выдумал штаны? За что такая пытка, Во славу сатаны?!» На стену лезут черти — Шитье всему виной. «Замучил нас до смерти Бессовестный портной! Не слезем со стены! Не будем шить штаны, Иначе мы подохнем, Во славу сатаны!» Тут сатана явился: «Ты, парень, кто таков? Как ты чертей решился Оставить без хвостов? Коль так — нам не нужны Злосчастные штаны. Проваливай из ада, Во славу сатаны!» «Ходите с голым задом!» — Сказал чертям портной И, распрощавшись с адом, Отправился домой. Дожив до седины, Он людям шьет штаны, Живет и не боится Чертей и сатаны! |
