Перебирая четки, шла Катлик Моаль без
страха.
В Кемпере преградили путь ей красных три монаха.
Коней, закованных в броню, поставив полукружьем,
Бряцали перед ней они бесчисленным оружьем.
— Поедешь с нами в монастырь, красавица, добром,
Тебя мы златом наградим, осыплем серебром.
— Я ни за что не соглашусь! Мне в злате мало проку.
Мечей булатных я страшусь, у вас висящих сбоку.
— Тебе не сделаем вреда! Для недругов опасных
У нас под рясами булат, а не для дев прекрасных.
— Я не поеду в монастырь! Недаром тьму ужасных
Вещей рассказывают нам про вас, монахов красных.
— Господь накажет злых лжецов, клеветников
пристрастных,
Что рады обвинить во всех грехах монахов красных.
— Чтоб ехать с вами в монастырь, не сяду на коня.
Отцы святые, лучше пусть живьем сожгут меня!
— Поедем! Заживешь у нас в довольстве, в неге, в холе.
— Уж лучше оставаться мне без крова в чистом поле!
В свой монастырь угнали вы семь девушек-невест.
Ни об одной из них вестей не слышали окрест.
— Восьмой невестой будешь ты! — И девушку ничком
Швырнули поперек седла, стянув ей рот платком.
Швырнули деву на коня и по дороге тряской
Стремглав помчали в монастырь, стянув ей рот повязкой.
Семь-восемь месяцев спустя, встревожены сверх меры,
Держали меж собой совет монахи-изуверы.
— Куда девицу нам девать? Ей узки стали платья.
Не худо бы ее теперь упрятать в яму, братья!
Недолго спорили о том в аббатстве тамплиеры:
— Ее зароем под крестом. Он — символ нашей веры!
— Сподручнее под алтарем! Кто станет эту тварь
Искать и заступами лезть под наш святой алтарь?
Тут ливень хлынул грозовой и грянул гром, как молот.
Сдавалось, будто небосвод над головой расколот!
Меж тем, исхлестанный дождем с колючим градом купно,
Проезжий рыцарь гнал коня во мраке неотступно.
У церкви спешился ездок, приют себе ища.
Казалось, теплится внутри неяркая свеча.
С коня проворно соскочив и к скважине замочной
Приникнув оком, видит он злодейство в час полночный.
Там дева на сыром полу лежит при свете плошки,
И жестким спутаны ремнем ее босые ножки.
Направо, подле алтаря, рыдает эта дева,
А три монаха красных ей могилу роют слева.
Своим губителям она взмолилась о пощаде:
— Я выходить не стану днем, а только на ночь глядя!
Гулять я буду по ночам, таясь при свете дня.
Во имя господа, в живых оставьте вы меня! —
Но смысла не было в слезах и жалобах напрасных.
Ходили заступы в руках у трех монахов красных.
Огонь погас. Оцепенев, застыл во тьме проезжий,
Как вдруг раздался слабый стон со дна могилы свежей.
Зарытая под алтарем, дитя свое жалея,
Просила дева для него крещенья и елея.
Она злосчастья не кляла, не чаяла участья.
Она страшилась умереть, не получив причастья.
— Скорей вставайте, монсеньор, епископ Корнуэля!
Вы спите в неге и тепле на пуховой постели,
А дева юная, в земле, томится в темной щели!
Зарытая под алтарем, дитя свое жалея,
Она желает для него крещенья и елея.
Она желает для него елея и крещенья,
А для себя — святых даров и божьего прощенья!
Велит разрыть Кемпера граф ужасную для взора
Дыру в земле, под алтарем, к прибытью монсеньора.
Разрыв дыру под алтарем и факелом светя,
Нашли у девы на груди уснувшее дитя.
Зубами кисти белых рук она терзала в яме,
Пока заглохнул сердца стук под белыми грудями.
Сеньор епископ зарыдал при виде той девицы
И трое суток не снимал колючей власяницы.
Перед могилой, босиком, он преклонил колени
И, слезы горькие лия, не прерывал молений.
На третью ночь меж двух свечей лежащее дитя
Ступило на церковный пол, глазенками блестя.
Среди молящихся мирян и братьев чернорясных
Ребенок малый обличил троих монахов красных.
Злодеев заживо сожгли при кликах громкогласных
И разнесли по ветру прах троих монахов красных.
