Джонни из Бредисли Поднялся Джонни майским утром, Спросил воды — лицо умыть. «С цепей спустите серых гончих, Но — до охоты — не кормить!» Узнала мать его об этом, Ломает руки, слезы льет: «О Джонни, что ты вдруг задумал! Тебя в лесу погибель ждет! У нас хлебов пшеничных вдоволь, У нас вина хоть пруд пруди! Останься лучше дома, Джонни! За дичью в лес не уходи!» Но Джонни взял свой добрый лук, Взглянул — бежит ли свора, И за дичиной поспешил В чащобы Дёррисдора. Когда он мимо Мерримесс По тропке узкой поспешал, Заметил он, что в стороне Олень средь вереска лежал. Стрела запела — зверь вскочил, Но меток был удар стрелка; Оленя раненого псы Настигли возле тростника. Оленя Джонни ободрал, Срезал мясо с костей И потчевал кровожадных псов, Словно господских детей. И столько оленины съели они На пиршестве том лесном, Что сам он и кровожадные псы Заснули мертвецким сном. Стороной той старый оборвыш брел — Будь он проклят во веки веков! Потому что направился он в Хислингтон, Где Семеро Лесников. «Что нового скажешь, седой босяк, Что нового скажешь нам?» «Ничего, — говорит он, — кроме того, Что увидел, не веря глазам! Когда проходил я у Мерримесс, Среди заповедных лесов, Красивейший юноша крепко спал В окружении серых псов. Рубашка была на юноше том Голландского полотна, Поверх нее богатый камзол Из линкольнского сукна. Две дюжины на камзоле блестит Пуговиц золотых, И морды в оленьей крови у псов, Кровожадных и злых». Тогда заявляет Первый Лесник — Глава остальных шести: «Если это Джонни из Бредисли, Нам лучше бы не идти!» Тогда заявляет Шестой Лесник (Сын младшей сестры того): «Если это Джонни из Бредисли, Пойдемте убьем его!» А первой стрелою каждый Лесник В колено ему попал. Тогда заявляет Седьмой Лесник: «Пометче — и он пропал!» А Джонни, к дубу спиной привалясь, В камень упер стопу И всех Лесников, опричь одного, Свалил на лесную тропу. А тому Леснику три ребра сломал, И ключицу ему перебил, И скрюченным бросил его на седло, Чтобы миру вестником был. «О певчая пташка, сыщись в лесу, Что накажу — просвисти! Ты к матушке милой моей лети — Проси ее к Джонни прийти!» И к родимой его прилетает скворец; На окошко сел и поет. А припев его песенки был такой: «Что-то Джонни домой не идет!» И взяли они из орешины жердь, Еще из терновника шест, И многое множество их пошло За раненым Джонни в лес. И говорит его старая мать, А горькие слезы текут: «Ты не слушал, Джонни, советов моих — Вот и встретил погибель тут! Случалось мне в Бредисли приносить И малый груз, и большой. Не случалось мне в Бредисли приносить, О чем извелась душой. И горе тому босяку-старику — Будь он проклят во веки веков! Высочайшее дерево в Мерримесс Сколь угодно взрастило суков». А луку Джонни теперь не стрелять, Серым псам не бежать никуда. В Дёррисдорской Джонни лежит земле, Отохотившись навсегда. Лэмкин
На белом свете Лэмкин Всех лучше камень клал. Он замок Вири строил, А денег не видал. «Плати давай, лорд Вири! Давненько я гожу!» «Где взять мне денег, Лэмкин? Я в море ухожу!» «Плати давай, лорд Вири! Плати по всем счетам!» «Где взять мне денег, Лэмкин, Коль землю не продам?» «Не платишь мне, лорд Вири? Сам на себя пеняй! Когда домой вернешься, Заплачешь, так и знай!» Лорд Вири сел на корабль, Поплыл по морской волне. Беречь свой новый замок Наказывал жене. Была там негодница нянька, Из тех, кому в петлю идти Нянька с Лэмкином спелась, Покуда хозяин в пути. С Лэмкином спелась нянька, Стал он ей первый друг; Она его в замок впустила, Когда отпустили слуг. «Эй, нянька, а где же слуги, Которые знают меня?» «Они на гумне молотят — Придут на исходе дня!» «Эй, нянька, а где ж служанки Которые знают меня?» «Они на речке стирают — Придут на исходе дня!» «Эй, нянька, а где их дети, Которые знают меня?» «Азбуку в школе читают — Придут на исходе дня!» «Эй, нянька, а где хозяйка, Которая знает меня?» «Шьет на своей половине — Придет среди бела дня!» Тогда беспощадный Лэмкин Вынимает нож из ножон, И хозяйкиного младенца Ножом ударяет он. И он колыбель качает, И подлая нянька поет. А на пол из колыбели Кровь тихонько течет. Тут молвит хозяйка замка Из приоткрытых дверей: «Эй, нянька, младенец плачет! Уйми его поскорей. Уйми младенчика, нянька, Соской уйми его!» «Он не уймется, хозяйка, Ничем и ни от чего!» «Уйми младенчика, нянька, Уйми его бубенцом!» «Он не уймется, хозяйка, Даже за графство с дворцом!» «Уйми младенчика, нянька, Гремушкой его уйми!» «Он не уймется, хозяйка, Покамест мать за дверьми!» Шагнула леди с приступка — Ей под ногу камень попал. Шагнула с другого приступка — Пред нею Лэмкин стоял. «О, сжалься жестокий Лэмкин! Сжалься и спрячь свой нож! Мало тебе младенца — Еще и меня убьешь?» «Убить ли мне ее, нянька, Или оставить живой?» «Убей, беспощадный Лэмкин, Убей за нрав ее злой!» «Тогда для господской крови,— Ведь леди наша знатна,— Скорей посудину вымой, Чтоб чистой была она!» «Зачем посудина, Лэмкин? Пусть кровь ее на пол течет! Неужто и тут окажем Дворянской крови почет?» Три месяца промелькнули, Лорд Вири вернулся в срок, Но сердце его томилось, Когда ступил на порог. «Чья это кровь, — говорит он,— По полу разлита?» «Она из сердца хозяйки И, точно янтарь, чиста!» «А это чья кровь, — говорит он,— Мое обагрила жилье?» «Она из сердца младенца, И нету чище ее!» О черный дрозд, ты сладко поешь В шиповнике у земли, Но Лэмкину горше стенать пришлось, Когда его вешать вели! О серый дрозд, ты сладко свистишь В терновнике на заре, Но няньке горше стенать пришлось, Когда ее жгли на костре! |
