— Ничего ты не понял. Это фамилия у него такая Браганса, — сказал я, охотно поправляя ошибку столь яростного республиканца и этим охлаждая его пыл.

— Тоже мне Браганса! Брехун скажи лучше, — отозвался он, — брехун да и только. Смотри, как важно он выступает в своем фраке! И правильно, что он надел зеленый, ребята: зелен он еще. В лучшем случае салага.

— Тише, Джонатан, — сказал я. — Старшой на нас поглядывает. Заткнись! Еще император тебя услышит, — и я прикрыл ему рукой рот.

— Убери руку, Белый Бушлат, — возмутился он, — нам наверху закон не писан. Так вот, ты, император, салага в зеленом фраке, ты еще и пары бакенбардов не отрастил, а глянь-ка, что я у себя на щеках завел — красота! Дон Педро, говоришь? А что это в конце концов? Самый обыкновенный Питер. У нас самым никудышным именем считается. Черт возьми, я бы даже своего пса так не назвал.

— Заткни пробкой свой хлебальник, — воскликнул Рымболт, матрос, стоявший по другую руку от него, — ты нас всех под монастырь подведешь.

— Я своей красной тряпки ради какого-то там императора подтягивать не собираюсь, — огрызнулся Джонатан, — так уж ты лучше сверни свою и оставь меня в покое, или я так тебя по сопатке смажу, что тебе покажется, будто ломовая лошадь тебя в рыло всеми четырьмя копытами лягнула! Эх, сукин ты сын, император, глянь-ка наветренным глазом на нас, чем мы тебя хуже? Слышь, ребята, какой он император? Вот я, это да, в императоры бы годился. Клянусь коммодорскими сапогами. Меня выкрали из колыбели в этом самом риодежанейровском дворце и сунули этого салагу вместо меня. Эх ты, башка твоя топтимберсовая, дон Педро II — это я, а тебе бы пристало быть здесь грот-марсовым, вымазанным по локти в смоле. Эта твоя корона должна была бы у меня на голове сидеть, впрочем, если ты этому не веришь, брось ее на ринг, а там посмотрим, кто кого.

— Что тут за аврал подняли? — воскликнул Джек Чейс, подымаясь по брам-вантам с марса-рея. — Что, вести себя не умеете, вы там, с бом-брам-рея, когда у нас император в гостях?

— Это все Джонатан, — ответил Рымболт. — Он все обхамлял молодчика в зеленом фраке. Говорит, что дон Педро у него шляпу свистнул.

— Что?

— Он про корону говорил, благородный Джек, — пояснил марсовой.

— Выходит, Джонатан себя в императоры произвел? — спросил Джек.

— А как же, — воскликнул Джонатан. — Этот салажонок, что рядом с коммодором стоит, плавает под чужим флагом. Он обманщик, вот что. Он мою корону присвоил.

— Ха-ха, — рассмеялся Джек, готовый подыграть Джонатану. — Хоть я по рождению и англичанин, ребята, однако, клянусь мачтой, эти дон Педро все Пёркины Уорбеки [319]. Но слушай, парень, не выплакивай себе глаза из-за утраченной короны, не все ли равно, что венчает наши головы, корона или макушка, а уж ею мы бываем увенчаны от колыбели до могилы, и, хоть нам наденут кандалы и наручники и засадят в карцер, сам коммодор не в силах развенчать нас.

— Что ты загадками говоришь, Джек?

— Нисколько. Всякий, кто имеет подошву на ноге, увенчан макушкой. Вот моя корона, — воскликнул Джек и, сняв свою шляпу, показал плешивый кружок размером точно с монету в крону на макушке его классической головы, покрытой вьющимися волосами.

Прошу всех скопом королевских высочеств извинить меня: я чуть не забыл упомянуть, что вместе с императором к нам заявились еще несколько принцев крови, а может быть, даже королей — кто их знает? — поскольку только что свершено было бракосочетание младшей сестры бразильского монарха с каким-то европейским королевским величеством. Собственно говоря, император и его свита представляли собой нечто вроде свадебных гостей, только сама невеста отсутствовала.

Лишь только закончилась первая часть приема, дым от салюта развеялся и воинственные звуки духового оркестра отнесло прочь под ветер, люди были спущены с реев и барабан пробил боевую тревогу.

Разбежались мы по местам и стали у своих железных бульдогов, меж тем как его величество и светлости расхаживали по палубам, все время разражаясь восторженными восклицаниями по поводу нашего воинственного вида, поразительной чистоты нашего одеяния, особливо же исключительного блеска железок и медяшек на орудиях и чудесной белизны палуб.

— Que gosto![320] — воскликнул маркиз, чья грудь была покрыта образчиками разноцветных лент, на которых болтались, заместо ярлыков с ценой, блестящие бляшки.

— Que gloria![321] — произнес в восхищении согбенный виконт кофейного цвета, разводя руками.

— Que alegria![322] — крикнул маленький граф, жеманно обходя мелкими шажками ящик с ядрами.

— Que contentamento eo meu![323] — заключил сам император, с глубоким удовлетворением скрещивая руки на груди и безмятежно взирая на наши ряды.

Итак, красота, блеск и радость — таков был припев трех знатных царедворцев. И как мне здесь нравится — незамысловатый перевод королевского замечания.

— Так, так, — проворчал угрюмый прибойничный за моей спиной. — На все это чертовски хорошо любоваться всяким шишкам вроде вас, но посмотрел бы я, что бы вы запели, если б вас самих заставить драить палубу или стирать себе в кровь локти, наводя блеск на всю эту треклятую железяку, не говоря уже о дюжине горячих, ожидающих вас у трапа, если вы за обедом оставите после себя хоть малейшее жирное пятнышко на палубе.

Да, да, чертовски здорово для вас, но уж как тошнехонько для нас!

В положенное время барабаны пробили отбой, и команда рассеялась по палубам.

Кое-кто из офицеров взял на себя обязанности чичероне, дабы ознакомить знатных иностранцев с внутренностями фрегата, касательно которых кое-кто из них проявил немало разумного любопытства. Почетная охрана, отобранная из морских пехотинцев, сопровождала их. Гости обошли жилые палубы, где с почтительного расстояния император заглянул в тросовую кладовую, нечто весьма подземное.

Подшкипер, полновластный хозяин сих мест, вежливо поклонился ему в полумраке и почтительно пригласил его величество сойти вниз и оказать ему честь своим посещением, но, приложив носовой платок к своему императорскому носу, его величество отклонил предложение. Вся компания начала восхождение на верхнюю палубу, что, принимая во внимание значительную глубину фрегата, напоминало восхождение на верхушку памятника на Банкер-Хилле [324].

В то время как целая толпа собралась впереди ростров, снизу донесся внезапный крик; лейтенант уже ринулся со шканцев узнать, что случилось, когда старый матрос из приписанных к запасному якорю, находившийся неподалеку, отдав честь и поправив пояс, произнес:

— Не поручусь, сэр, но, кажись, один из королей в люк скувырнулся.

Оказалось, что он не так уж далек был от истины. Подымаясь по узкому трапу на батарейную палубу, сиятельнейший маркиз да Силва, приподымая фалды императорского фрака, дабы уберечь их от соприкосновения со свежепокрашенным комингсом люка, споткнулся о свою непомерно длинную шпагу, которая попала ему между ног, и загремел вверх тормашками в передний коридор.

— Onde ides?[325] — спокойно осведомился его величество, провожая взглядом низвергающегося маркиза. — И почему это вы отпустили мои фалды? — добавил он, неожиданно вскипев и одновременно оглядевшись, чтобы проверить, не пострадали ли они из-за отступничества его шлейфоносца.

— Господи, — воскликнул фор-марсовой старшина, — кто захотел бы после этого быть маркизом да Силва?