Насколько Белый Бушлат смог разобраться, сигналы эти состоят из разнообразно окрашенных флагов, причем каждый обозначает определенное число. Скажем, у нас имеется десять флагов, означающих числа: красный флаг — единицу, синий — двойку, зеленый — тройку и т. д. Итак, если бы мы подняли синий флаг над красным — это означало бы 21, а если бы к тому же под красным был поднят зеленый, то сигнал означал бы 213. Как легко, таким образом, путем бесконечных перестановок умножить количество цифр, поднимаемых на ноке гафеля, даже располагая всего тремя или четырьмя флагами.

Каждой цифре присваивается определенное значение. Цифра 100 может, скажем, означать: «Пробить боевую тревогу»; 150 — «Команде выстроиться у ендовы»; 2000 — «Спустить брам-реи»; 2110 — «Видите ли что-либо с наветренной стороны?»; 2800 — «Нет».

И так как всякий военный корабль снабжен сигнальной книгой, где все эти вещи расположены по порядку, два американских фрегата, почти совершенно друг друга не знающие и пришедшие с противоположных полюсов, уже на расстоянии свыше мили могут начать вести весьма обстоятельный разговор.

Когда несколько военных кораблей одной нации стоят на якоре в гавани, вокруг своего царя и повелителя, весьма интересно наблюдать как все они повинуются приказаниям коммодора, который между тем даже губ не разжимает.

Так вот обстояли дела у нас в Рио, и с ними связано происшествие, случившееся с моим бедным лысым однокашником.

Как-то утром, повинуясь сигналу с нашего флагмана, различные суда, принадлежащие американской эскадре, одновременно отдали паруса для просушки. Вечером был поднят сигнал убрать их. В этих случаях между старшими офицерами различных кораблей возникает великое соревнование, они спорят друг с другом, кто первый уберет все паруса. Соперничество это распространяется и на всех офицеров каждого корабля, поскольку в их подчинении находятся марсовые каждой мачты; так что грот-мачта горит желанием обогнать фок-мачту, а бизань-мачта — переплюнуть и ту и другую. Подбадриваемые криками своих офицеров, матросы на всем отряде из кожи лезут вон.

— Марсовые по вантам! По реям! Паруса убирать! — крикнул старший офицер «Неверсинка».

Услышав команду, матросы бросились к вантам и на всех трех мачтах стали лихорадочно взбираться на реи, забыв об опасности, так торопились они выполнить приказание.

Когда убирают марсели или нижние паруса, вопросом чести и самой трудной задачей является успешно свернуть рубашку паруса, среднюю его часть. Задача эта неизменно поручается первому старшине-марсовому.

— Что вы там возитесь, крюйсельные, — заорал старший офицер в рупор, — черт вас побери, русские медведи какие-то, разве вы не видите, что грот-марсовые уже скоро с рея спускаться будут? Поднажмите, поднажмите, а не то я вас всех чарки лишу. А ты, Лысый, что? Спать что ли в рубашке собрался?

Все это время несчастный Лысый на середине рея, сбросив шляпу, в поте лица лихорадочно громоздил друг на друга тяжелые складки парусины, по временам поглядывая на своего удачливого соперника Джека Чейса, трудившегося на грот-марса-рее перед ним.

Наконец, когда парус был правильно сложен, Лысый обеими ногами прыгнул на рубашку, придерживаясь одной рукой за драйреп, и таким образом энергично трамбовал парусину, чтобы она легла поплотнее.

— Черт тебя подери, Лысый, дохлый ты что ли? Как гусеница ползаешь! — заорал старший офицер.

Лысый всей своей тяжестью налег на непокорный парус и, увлеченный делом, перестал держаться за драйреп.

— Ты что, Лысый, упасть боишься? — крикнул старший офицер.

В этот миг Лысый со всей силой прыгнул на парус; крестовый сезень лопнул, и темная фигура канула в пустоту; ударившись об обечайку, она была отброшена в корму; еще миг — и с отвратительным треском дробящихся костей Лысый громовой стрелой грохнулся на палубу.

На большинстве крупных военных судов на шканцах по каждому борту расположена массивная дубовая площадка четырех футов в длину и четырех в ширину, на которую поднимаются по трем или четырем ступеням. Она окружена со всех сторон медными поручнями. С нее обычно и отдает в море свои приказания вахтенный начальник.

Вот одна из таких платформ, на которой в этот момент никого не было, и задержала падение несчастного Лысого. Упал он горизонтально поперек медных поручней, превратив их в коленчатые трубки и разломав всю дубовую площадку вместе со ступеньками в щепы, так что она сравнялась с палубой.

Бесчувственное тело подняли и снесли вниз к хирургу. Кости его словно перебили на колесе. Никто не сомневался, что до утра он не доживет. Но благодаря умелому лечению дело быстро пошло на поправку. Врач Кьютикл пустил тут в ход всю свою науку.

Для покалеченного человека была сколочена странного вида рама; в нее и положили его с распростертыми руками и ногами. Много недель пролежал Лысый в лазарете. Когда мы вернулись домой, он способен был кое-как проковылять до берега на костылях, но из крепкого и бодрого человека с загорелым лицом он превратился в какой-то бледный как мел развинченный скелет. Впрочем, возможно уже сейчас переломанные кости его обрели целость и исцеление в месте, где матросы находят последний покой.

Всего через несколько дней после несчастного случая с Лысым при той же лихорадочной уборке парусов на соседнем английском линейном корабле под крики подгоняющего офицера рухнул с грот-бом-брам-рея другой матрос. Упал на ноги и по щиколотку ушел ими в палубу, оставив в ней углубление, какое мог бы сделать плотник полукруглой стамеской.

Бом-брам-рей образует с мачтой крест, и сорваться с этого креста на линейном корабле все равно, что сорваться с креста собора святого Павла, или почти то же, что низвергнуться, подобно Люциферу [255], из родника вечного утра в ночные воды Флегетона [256].

Бывали случаи, когда человек, сорвавшийся с рея, падал на марс и увлекал таким образом в губительную бездну своих же товарищей.

Почти не было случая, чтобы военный корабль возвращался домой после плавания, не потеряв кого-либо из матросов при подобных же обстоятельствах, между тем как паденье с мачт в торговом флоте, принимая во внимание его значительно большую численность, случается сравнительно редко.

Да что топтаться вокруг да около. Скажем без обиняков, что в смерти большинства этих людей повинны офицеры, которые, стоя в безопасности на палубе, не совестятся пожертвовать бессмертным человеком для того только, чтобы показать высокую дисциплинированность команды на их корабле. И, таким образом, люди с батарейной палубы вынуждены страдать ради вящей славы коммодора на полуюте.

Кое-что о скуке, испытываемой матросами военного корабля во время стоянки, уже было сказано. Но время от времени на нем разыгрываются сценки, несколько оживляющие общую унылую картину. Главными из них являются аукционы, устраиваемые ревизором тогда, когда судно стоит на якоре. Несколько недель, а может быть и месяцев, после смерти кого-либо из команды содержимое его мешка продается с аукциона, а вырученная сумма переводится его наследникам или душеприказчикам.

Один из этих аукционов имел место в Рио вскоре после несчастного случая с Лысым.

Было сонное, спокойное время после обеда; команда, томясь от безделья, валялась на палубе, но вот неожиданно раздалась боцманская дудка, за которой последовало объявление: «Эй вы там, слушайте все! Аукцион у ревизора на верхней палубе!».

При этих звуках матросы повскакали на ноги и поспешили выстроиться вокруг грот-мачты. Вскоре появился баталер, предшествуемый тремя или четырьмя из его подчиненных с мешками, которые сложили у подножия мачты.

Баталер наш был человек довольно благовоспитанный. Подобно многим молодым американцам своего круга, он с беззаботностью веселого и добродушного искателя приключений успел сменить изрядное количество самых разнообразных профессий, чтобы обеспечить себе пропитание: вел конторские дела на пароходе, курсировавшем по Миссисипи; был аукционщиком в Огайо и актером театра «Олимпик» в Нью-Йорке; теперь он пристроился в военный флот баталером. За жизнь, столь богатую различными профессиями, его природное остроумие и шутливость необычайно обострились и приобрели определенное своеобразие; он даже выработал в себе нелегкое умение вытягиваться в лице, в то время как лица собеседников расплывались в улыбке, и сохранять величайшую серьезность, заставляя слушателей заходиться от смеха. Он пользовался большой популярностью у матросов, в значительной мере объясняющейся его юмором, а также изобретательной, неотразимой, романтической, театральной манерой обращения.