Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Сохранить такую позу сколько-нибудь продолжительное время, не переворачиваясь на другой бок, невозможно. Три или четыре раза за эти четыре часа мокрое забытье мое нарушал крик крайнего из нашего ряда: «Эй, сони, к повороту 'товсь!» [126]. Шаркнув обеими ногами, мы совершали поворот все вдруг и оказывались лицом уже не к бушприту, а к гакаборту. Но как бы вы ни вертелись, вам все равно приходилось упираться носом в одну из распаренных спин по ту или другую сторону от вас. Мало утешения было в том, что запах у них был различный.

Но почему не дать матросам, после того как они восемь штормовых часов проторчали ночью на палубе, скромной возможности провести на следующий день четыре часа в сухой постели? В чем тут дело? Коммодор, командир, старший офицер, священник, ревизор и десятки других могут спать всю ночь напролет, как если бы они ночевали в гостинице на берегу. А в распоряжении лейтенантов имеются койки, в которые они могут нырнуть в любое время, да кроме того, поскольку на вахте стоит лишь один из них, а их много, на мостике им приходится быть всего четыре часа из двенадцати, а то и того меньше. Между тем как для людей отношение это все время четыре к четырем.

Из-за чего все же простому матросу приходится терпеть такую несправедливость? Казалось бы, чего проще разрешить ему использовать свою койку днем? Но нет, это вносило бы диссонанс в распорядок дня на военном корабле. Вся живописность верхней палубы была бы нарушена, если бы койки не торчали из сеток от подъема до отбоя. Но главная причина — причина, санкционирующая множество злоупотреблений на этом свете, — это то, что так всегда было. Слыханное ли дело, чтобы матросы спали в койках в дневное время, даже после того, как в штормовую ночь провели восемь часов на палубе? Хотя, к великой чести некоторых командиров будь сказано, — случаи эти в военном флоте засвидетельствованы, — на широте мыса Горн они все же разрешали ночной вахте выспаться утром в койках. Небо, щедро вознагради этих мягкосердечных офицеров, и пусть как они, так и потомки их — на суше и на море — всю жизнь видят одни только приятные сны, и да будет им вечность сладостной сиестой без сновидений!

По таким вопросам, как те, что затронуты в настоящей главе, настоятельно требуется особое распоряжение Конгресса. Минимум гигиены и удобств — в той мере, в какой они достижимы в данных условиях, — должен быть гарантирован матросу законом, а не зависеть от доброй или злой воли командира корабля.

XXII

Большая стирка и генеральная приборка на военном корабле

Кроме всех прочих огорчений, доставляемых вам вашей койкой, ее еще приходится содержать в снежной белизне — кто не наблюдал длинные ряды безупречно чистых коек в сетках фрегата, где они проветриваются целый день?

Корабельным расписанием предусмотрено время для их стирки; происходит она утром, и такие утра называются утрами скребки коек; и отчаянной же бывает эта скребка!

Дело начинается еще до рассвета. Вызывают всю команду, и она приступает к работе. Все палубы от носа до кормы покрываются койками, и считайте себя счастливым, если вам удалось отвоевать себе достаточно места, чтобы расстелить ее как следует. Пятьсот человек стоят на коленях и неистово трут свои ложа щетками и голиками[127], толкаясь, оттесняя друг друга и переругиваясь из-за того, что кто-то захватил чужую мыльную воду — пустая претензия, когда все ревизорское мыло ушло на создание некой общей массы пены.

Иной раз вы обнаруживаете, что в потемках все время скребли соседскую койку вместо своей, но начинать процедуру сызнова уже поздно, ибо подана команда выстроиться в очередь с койками, чтобы подвязать их к одному из коечных лееров, образующих целую сеть снастей, и вздернуть наверх для просушки.

Разделавшись с койкой, вы спешите собрать свои рубахи и брюки и на уже залитой водой палубе бросаетесь их стирать. Какой-либо шайки или таза для этого у вас нет — ибо весь корабль превращается в одно обширное корыто, где все матросы стирают и полощут, полощут и стирают, пока не передадут приказания закрепить свои вещи на бельевом леере, чтобы и их можно было поднять и высушить.

После этого на всех трех палубах начинается драенье. Производится оно при помощи тяжелых плит песчаника, к которым прикреплены два длинных конца. Дергая поочередно за эти концы, двое матросов заставляют плиту елозить взад и вперед по мокрой и посыпанной песком палубе — работа изнуряющая, собачья и каторжная. Для узких мест и углов вокруг мачт и пушек используют камни поменьше, именуемые молитвенниками, поскольку, орудуя им, уборщик должен становиться на колени.

Напоследок вся палуба окатывается и потом безжалостно хлещется сухими швабрами, а под конец пускается в ход некое удивительное орудие — нечто вроде кожаной мотыги, называемое лопатой, для того чтобы выжать из досок и соскрести с них последние капли влаги. Об этой лопате я намерен написать ученый трактат и прочесть его на заседании Академии наук и искусств. Это в высшей степени любопытная штука.

К тому времени, когда все эти операции закончены, бьет восемь склянок и всю команду вызывают на завтрак, который происходит на невысохшей и во всех отношениях неприятной палубе.

Так вот, против этого неизменно каждый день повторяющегося окатывания всех трех палуб Белый Бушлат решительно возражает. Когда нет солнца, помещения команды не успевают просыхать; садясь на палубу, вы рискуете заполучить прострел. Одному старому ревматику-матросу при запасном якоре пришлось даже с отчаянья нашить себе на задницу кусок просмоленной парусины.

Пусть чистюли-офицеры, которые так любят, чтобы корабль их выглядел как игрушка, сами подраят палубу; пусть те, кто принимает самые решительные меры, чтобы выяснить, кто из матросов, когда судно мотало на волне, уронил на палубу крошку сухаря, — пусть все они поспят вместе с матросами в жилой палубе — у них быстро пропадет вкус ежедневно разводить на корабле болото.

Неужто корабль деревянная хлебная доска, которую нужно скрести каждое утро перед завтраком, даже если термометр стоит на нуле и ноги матросов от шлепанья босиком по воде покрываются цыпками? И все это время на корабле присутствует врач, прекрасно знающий великое изречение Бурхаве [128]: «Держи ноги сухими». Он готов надавать тебе невесть сколько пилюль, когда у тебя лихорадка, схваченная из-за этих порядков, но голоса своего он против них никак не поднимет — как ему следовало бы сделать по долгу службы.

Во время приятных ночных вахт офицеры прогуливаются по палубам в сапожках на высоких каблуках подобно евреям, переходящим посуху Чермное море [129], но каково приходится матросам, когда на рассвете ревущий океан снова низвергается на палубы и они чуть не гибнут в нем наподобие фараоновых полчищ?

Сколько простуд, насморков, лихорадок вызвано этой вечной сыростью! Ведь на корабле нет ни уютной печки, ни каминной решетки, ни очага, у которого можно было бы погреться. Единственный способ поднять свою температуру — это поддерживать себя в состоянии клокочущего бешенства, проклиная обычай, каждое утро превращающий корабль в какую-то холодную баню.

Вы только подумайте. Представьте себя на линейном корабле. Вы видите, что вокруг вас все сияет чистотой, палубы блестят, ничто на них не валяется, все как на тротуарах Уолл-стрита в воскресное утро. Ни малейшего признака, что матросы где-то спали; вы не можете понять, каким волшебством все это достигнуто. И в самом деле, есть чему удивляться. Ибо знайте, что в этом ничем не загроможденном помещении приходится спать, есть, мыться, одеваться, стряпать и совершать все свойственные человеку отправления почти тысяче смертных, которые, будь они на суше, заняли бы площадь целого городка. Можно ли после этого сомневаться, что щепетильная чистота и порядок, особенно же эта незагроможденность достигаются самыми свирепыми эдиктами, а для матросов — ценою почти всех привычных человеку жизненных удобств? Правда, сами матросы редко жалуются на эти лишения, они к ним привыкли, но человек может привыкнуть и к самому бесчеловечному обращению. И именно потому, что он привык к нему, иной раз и не жалуется.

вернуться

126

так

вернуться

127

Голик (ударение на последнем слоге) — веник без листьев. (Прим. выполнившего OCR.)

вернуться

128

Бурхаве Герман (1668–1738) — голландский врач и профессор медицины в Лейдене. Приведенное Мелвиллом правило в его сочинениях не встречается, хотя в них имеются указания на то, что слишком разогреваться и остужаться вредно.

вернуться

129

Согласно библейскому преданию, Моисей против воли фараона вывел евреев из Египта, где они были рабами. Благодаря божественному вмешательству он пересек с ними посуху Чермное (Красное) море, но, когда за евреями погнался фараон со своим войском, воды сомкнулись и потопили преследователей.

23
{"b":"186908","o":1}