Проблема возникла и с необходимым для съемок картины ручным волком. Раздобыть зверя директору картины никак не удавалось. Траут разыскивал хищника везде, где только можно, обзвонил все цирки, но всегда получал один и тот же ответ: львы, медведи, тигры и другие животные поддаются дрессировке, а вот волки нет. Мы решили было использовать для съемок в нашем фильме дрессированных овчарок, но на экране четко просматривалось, что это собаки, а не волки.
Как-то раз я вместе с пребывавшим уже на последней стадии отчаяния руководителем съемок Рудольфом Фихтнером ехала по Кайзераллее в Берлине, и вдруг увидела на тротуаре молодого человека с волком на поводке. Я внимательно рассмотрела животное — казалось, это в самом деле был волк. Фихтнер пошел узнать у хозяина, действительно ли зверь ручной и вернувшись, радостно сообщил:
— Это настоящий волк, доктор Бернхард Гржимек[323] как раз занимается его дрессировкой.
— Ну а сможем мы поработать с его питомцем? — взволнованно спросила я.
— Возможно, но на данный момент зверь пока еще слишком опасен. Жена господина Гржимека лежит в больнице, волк укусил ее! Но доктор все же надеется, что сможет приручить его, — продолжал Фихтнер уже не столь оптимистично, — я завтра же познакомлю Гржимека с директором картины Траутом.
Тем временем мы попросили будущего исполнителя главной роли, Франца Эйхбергера, приехать в Берлин. Он стал брать уроки произношения в театральном училище, которое мне порекомендовала Фрида Рихард. Я по-прежнему была уверена, что он единственный подходит на роль Педро. За Эйхбергером присматривал наш фотограф Рольф Лантен, по возможности стараясь оградить его от соблазнов большого города.
Пока в Крюне заново возводили декорации для «Долины», я отправилась в Доломитовые Альпы на поиски натуры. В купе поезда «Миттенвальд — Боцен» поначалу кроме меня никого не было. Уже начав засыпать, я вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Какая-то сила помешала сразу открыть глаза. Всего за какую-то долю секунды до этого меня посетило видение, уже однажды возникавшее в моей жизни: как будто на меня с огромной скоростью надвигались две кометы с гигантскими хвостами, они столкнулись и взорвались. Я сильно испугалась. Лишь спустя некоторое время, когда волнение несколько улеглось, я разомкнула веки и увидела лицо мужчины. Незнакомец пристально, словно гипнотизируя, смотрел на меня. Он стоял в проходе, прижавшись лбом к стеклу закрытой двери, — еще молодой офицер в форме горных егерей, вероятно, ему было слегка за тридцать. В его внешности доминировало что-то дерзкое, на выразительном лице красовались шрамы. Я почувствовала какую-то необыкновенную притягательную силу, исходившую от этого человека и побоялась ответить на его взгляд. Попыталась заснуть и забыть увиденное. Только когда поезд остановился в Инсбруке, я заметила, что мужчина уже вышел.
В Доломитовых Альпах, в районе Розенгартена, на Чампеди, или по-немецки Химмельсвизе,[324] я нашла все нужные нам горные пейзажи. Выбрала и идеальное место для хижины Педро, здесь же собирались снимать и его схватку с волком. Через некоторое время мы получили согласие доктора Гржимека, а еще до этого приступили к съемкам прочих сцен. Работать с Эйхбергером было сплошным удовольствием. Его естественность перед камерой изумляла нас.
Спустя три недели работа в Доломитовых Альпах была прервана. Декорации в Крюне наконец достроили. Дорогостоящие съемки деревни общим планом с бесчисленными статистами требовалось закончить до начала зимы. А начать их мы смогли лишь в середине сентября. Слишком поздно.
Выручить могло только одно — если очень повезет с погодой. Прежде всего следовало провести групповые съемки. Мои зарнтальские крестьяне, столь великолепно зарекомендовавшие себя в «Голубом свете» и очень походившие на жителей севера Испании, согласились участвовать в съемках. Для усиления испанского колорита я еще в августе поручила Гаральду Рейнлю подыскать и цыган, молодых мужчин, девушек и детей. Он нашел их в Зальцбурге. Журналисты впоследствии утверждали, будто я лично отбирала цыган и использовала их в качестве рабов. На самом деле лагерь, в котором доктор Рейнль вместе с Хуго Ленером, одним из руководителей съемок, нашел подходящих цыган, в то время не был концентрационным. Сама я присутствовать там не могла, поскольку в это самое время находилась еще в Доломитовых Альпах, подыскивая натуру для съемок.
Цыгане, как взрослые, так и дети, стали нашими любимцами. Почти со всеми этими людьми мы встречались и после войны. Съемки, рассказывали они, были прекраснейшим временем в их жизни. Никто не заставлял их так говорить.
Пока мы работали в Крюне, я поручила Арнольду Фанку при помощи Гржимека снять в Доломитовых Альпах сцены с волком. Когда через месяц просмотрели отснятый материал в кинотеатре в Миттенвальде — Фанк потратил на съемки десять тысяч метров пленки, — стало ясно, что всё, за исключением пары эпизодов, никуда не годится. Перестраховавшись, режиссер велел оператору снимать со слишком большого расстояния. При таком удалении от камеры вместо волка можно было использовать и кошку — никто бы ничего не заметил. Я ужасно расстроилась. Но дальше все пошло еще хуже.
Через несколько дней руководитель съемок телеграфировал мне: «Волк сдох, Гржимек в отчаянии. Вынуждены прервать работу». Доктор Гржимек искренне скорбел о своем Чингизе. Дело в том, что его питомец однажды попросту объелся и у него случился заворот кишок. Мы были в полной растерянности, схватка Педро с волком — одна из ключевых сцен фильма. Нам не оставалось ничего иного, как срочно искать нового зверя.
«Роккабруна» стала тем временем популярным местом для туристов. Усиливающийся наплыв посетителей мешал работе, к тому же из кинодеревни кто-то украл ценный реквизит — лампы, решетки из кованого железа, старинные кружки, которые художники-декораторы привезли из Испании. Нам пришлось потребовать защиты полиции. А когда мы однажды утром проснулись, горы оказались покрытыми снегом. К счастью, после вторжения теплого воздуха он быстро растаял.
Но тут нас поджидал еще один сюрприз. Когда появились зарнтальские крестьяне, я едва смогла их узнать. Они сбрили свои великолепные бороды и теперь наслаждались произведенным на нас эффектом. Дело в том, что они не планировали долго задерживаться в Крюне, поскольку нужно было помогать дома при уборке урожая. Предполагалось, что съемки скоро закончатся, но из-за плохой погоды работа затянулась еще на некоторое время. Когда их просьбы отпустить домой не помогли, крестьяне и придумали эту хитрость, но недооценили нашего руководителя съемок. По распоряжению Фихтнера, гример наклеил участникам массовки новые бороды. Но мне стало жаль их, и большинство я отправила домой — с просьбой срочно прислать себе замену. В результате новых крестьян приехало вдвое больше, чем требовалось.
Для сцен верховой езды следовало срочно разыскать лошадь и дублера для Минетги. Фихтнер уже обо всем позаботился, и мне лишь оставалось лично поблагодарить генерала Дитля,[325] согласившегося предоставить нам лошадь и наездника. Когда я оказалась в Миттенвальде у казармы, то первым делом увидела гнедого жеребца. Под уздцы его держал офицер, которому предстояло дублировать Минетги. Я не поверила своим глазам: это оказался именно тот человек, который так долго рассматривал меня в поезде. На нем были все те же небрежно наброшенная на плечи накидка и сдвинутая набекрень фуражка. Выражение его лица вновь показалось мне дерзким. Стараясь не подавать виду, что творится у меня в душе, я протянула ему руку. Он также ничем не выдал, что однажды мы уже встречались. Обмолвившись несколькими вежливыми фразами, мы распрощались.
Была ли эта встреча всего лишь простой случайностью? Возникло ощущение, что на меня снова надвигается опасность. Я стремилась сделать все, чтобы больше не попадаться на глаза этому человеку. Только бы не пережить опять то, что я испытала одиннадцать лет назад, когда меня оставил Ганс Шнеебергер.
