Это было нелепо, а то, что меня внезапно захотели лишить прав на мой фильм, выглядело как издевательство. Десятки лет меня как режиссера и создателя этого документального фильма проклинали и преследовали, но сомнений в том, что сделала его я, никогда ни у кого не возникало. Так было, пока со своими претензиями не выступил Эрвин Ляйзер, использовавший для своей киноленты «Моя борьба» кадры из моего фильма, не получив права распоряжаться ими ни от меня, ни от «Транзита», правопреемника фильмов, изготовленных НСДАП и Германским рейхом.

Основанием для приговора послужил следующий аргумент: «В многочисленных письменных источниках имеются указания на то, что изготовителем фильма является НСДАП». Эти ложные данные давно опроверг господин Опитц, шеф пресс-службы УФА. В его заявлении, данном под присягой, говорится о том, что ссылки на мой фильм использовались УФА в рекламных целях. В 1934 году, когда «Триумф воли» вышел на экраны, отношения УФА и НСДАП были еще не выяснены. Поэтому тогда УФА усмотрела возможность через этот фильм улучшить эти отношения посредством интенсивной рекламы. Следующий аргумент, сыгравший в приговоре свою роль, оказался незначительным, даже наивным, и опровергался многими свидетелями. Дело касалось письменных вставок в протокол, подготовленный УФА после заключения договора о прокате фильма. Некий господин из УФА назвал меня «особоуполномоченной общим руководством НСДАП». Это могло являться его личным мнением, но не соответствовало действительности. Я уже заявляла, что по настоянию Гитлера должна была сделать фильм о партийном съезде. О внутренних разборках в партии, которые привели к тому, что НСДАП по указанию Гитлера делать этот фильм не стала, я, естественно, не могла сообщать УФА. Так и возникло подобное недоразумение.

Горькая ирония судьбы: в суде «подтвердилось», что создатели моего фильма — партийные киноотделы, в которых работали мои злейшие враги. Если бы фильм действительно являлся детищем НСДАП, УФА не нужно было бы его финансировать. У партии хватало и своих средств. К тому же с НСДАП не заключалось никаких договоров, в соответствии с которыми мне поручалась бы работа над кинолентой. Заявления тогдашних компетентных представителей НСДАП, данные под присягой, однозначно констатировали, что моя фирма являлась частным предприятием, созданным для производства фильма о партийном съезде. Даже казначей НСДАП подтвердил это под присягой.

Суд решил по-другому, но факты неизменны. Суды уже и раньше не всегда разбирались в сложных случаях, но здесь можно было говорить только о судебной ошибке.

Я попросила совета у доктора Вебера, который из-за нехватки времени не смог взять на себя процесс вместо господина Майнца. Он сказал мне, что это чисто политический приговор. На мой вопрос: «Могу ли я что-нибудь предпринять?» — адвокат ответил: «Да, безусловно. Приговор ошибочен. Решение суда не соответствует действительным обстоятельствам. Оно основывается на правовом споре Майнца с „Минервой“ и правомерно только для сторон процесса. В случае нового разбирательства суд должен полностью пересмотреть завершившийся процесс. Вам обязательно нужно предоставить новые решающие доказательства».

Я вспомнила, что предложила доктору Боле, проигравшему процесс второй инстанции адвокату господина Майнца, представить Альберта Шпеера вторым свидетелем. Шпеер присутствовал, когда Гитлер во время проведения партийного съезда в Нюрнберге дал мне это поручение, четко подчеркнув, что по его распоряжению партия принимать участие в создании фильма не будет. Доктор Боле был так убежден в положительном исходе процесса, что счел показания Шпеера излишними.

Я знала свидетеля еще более важного, чем Шпеер, только сомневалась, согласится ли он высказаться по этому делу, — это Арнольд Рэтер,[499] бывший советник правительства и руководитель киноотдела НСДАП. Все фильмы, которые создавала партия, курировались лично им. Только через некоторое время я узнала, что он еще жив, но у меня едва ли хватило бы мужества обратиться к нему за помощью. Во времена Третьего рейха он являлся моим врагом. Под его непосредственным руководством создавался первый фильм о партийном съезде, «Победа веры», причем поручение Гитлера пригласить меня режиссером он бойкотировал. Он так сильно сопротивлялся моему участию, что на короткое время даже угодил в тюрьму. Именно поэтому Гитлер отказал НСДАП в подготовке второго фильма о партийном съезде. Прошло более тридцати лет, но вызвать Рэтера свидетелем я ни разу не отважилась. А вот теперь, когда мне объявили этот ошибочный приговор, решила попытаться…

Доктор Вебер поддержал меня:

— Вы должны попробовать, так как многие полученные господином Майнцем заявления, данные под присягой, суд вообще не принял во внимание, потому что они не были заверены нотариально.

Я испугалась. Об этом мне никто не говорил. Все напоминало детскую игру. Как можно столь важные свидетельские показания заверять еще и нотариально? Однако теперь все равно было слишком поздно. Некоторые свидетели к этому времени уже скончались.

— Но, — сказала я доктору Веберу, — заявление под присягой господина Гросскопфа, самого важного свидетеля наряду с господином Рэтером, нотариально заверено! Он главный свидетель, поскольку контролировал все финансовые дела, связанные с производством этого фильма. Он подтвердил, что вел расчеты только с УФА, а с партией — никогда. Внутренние расчеты между УФА и НСДАП, которые противоположная сторона представила как доказательство, не имели с производством киноленты ничего общего, они касались только права на узкопленочное производство, действительно переданное УФА партии.

— Суд не счел нужным дать себя в этом убедить, — сказал доктор Вебер. — Обязательно попытайтесь все же привлечь в качестве свидетеля господина Рэтера.

Я принялась за дело, с тяжелым сердцем и очень небольшой надеждой. Но на сей раз меня ждал неожиданный сюрприз. Господин Рэтер ответил мне: «28 декабря 1969 года. Все мы, вероятно, осознали, что напряженные отношения между людьми в определенные времена не должны привести к чувству мести. Конечно, я готов высказаться по этому поводу».

Фантастично! Я увидела луч надежды. Несмотря на свой возраст, а ему было уже 74 года, господин Рэтер прибыл в Мюнхен и 29 октября 1970 года в присутствии нотариуса, приняв присягу, дал показания. Из-за чрезвычайной важности этого заявления для меня и ради выявления истины процитирую самые важные параграфы: