— Ты чего замолчал, Афанасий? — спросил товарища Воронин, не слыша реплик «афганца».

— Да так, в сон потянуло.

— И потянет, — подал голос Сергей. — Гроза собирается. Туча на горизонте…

Действительно, свинцовое покрывало надвигалось с юго-запада, и небо тонуло в этой дымчато-серой пелене, опускавшейся на землю. Вдали слышались раскаты грома.

— Достань-ка свою карту, Афанасий, — сказал Сергей. — Далеко ли до спуска с шоссе. — А то Николай что-то молчит.

— Не время ещё сворачивать, — отозвался Николай, в душе проклиная не ко времени взявшуюся тучу. — Я помню. Когда надо скажу.

Афанасий достал свою видавшую виды карту.

— Здесь обозначена старая дорога, просёлок, приблизительно где-то у хутора или деревеньки Пехтерево.

— Правильно, — подтвердил Николай. — Там поворот. Это через полтора-два километра. Ничего я не забыл, и зря ты на меня баллон катишь, — посмотрел он на Сергея.

Действительно, за крохотной деревенькой, в три или четыре домика, вправо шёл проселок, был он наезжен, видно, им довольно часто пользовались — сено привозили или дрова. «Жигули», урча мотором, медленно двигались по нему. Скоро въехали в лес, и от наезженной дороги осталась только просека, давняя и зарастающая, а под колёса ложилась редкая лопоухая трава.

— Эта дорога куда выходит? — спросил Сергей Николая.

— К Сухому Броду. Мы там спрячем машину и дальше поплывём на лодке по Язовке до озера.

Небо резанула молния, и окрестности потряс сильный удар грома. По крыше застучали тяжёлые капли дождя. Не проехали и ста метров, как сверху обрушился такой сильный ливень, что Сергей остановил машину.

— Не промокнут наши продукты, которые наверху? — спросил Николай, закрывая стекло.

— Не промокнут, — ответил Афанасий. — Крупу, соль, муку я в банки переложил и заклеил липкой лентой.

Они сидели в машине и ждали, когда закончится это наваждение. Дождь лил как из ведра, молнии озаряли лес, а гром сотрясал небо.

— Интересно, — сказал Николай, — освободили Нила Петровича.

— Если не освободили, то он сам уже освободился, — ответил Афанасий. — Я его не туго перевязал.

— Я к чему это спросил, — продолжал Воронин. — Если они его освободили, то за нами снаряжают погоню.

— Но они не знают, где нас искать, — горячо возразил Сергей. — Не вездесущи же они.

Минут через сорок дождь прекратился и выглянуло солнце, но лесная дорога так намокла и осклизла, что ехать по ней было небезопасно — машину на мокрой траве кидало из стороны в сторону, того и гляди, ударит бортом о дерево или пень. Приняли решение остановиться и заночевать.

— По нашим следам они нас не найдут, — сказал Сергей, загоняя машину на удобное для выезда место, — даже если будут искать. Когда мы съезжали на эту дорогу, было сухо. Дождь все следы смыл.

— Будем надеяться, на это, — ответил Николай. — Но я думаю, что это ничуть не помешает нам ночь разделить на три дежурства.

— Мысль правильная, — согласился Афанасий, надевая тёплый свитер. — Вы знаете, о чём мы не позаботились?

— О чём? — в один голос спросили Сергей с Николаем, с испугом взглянув на Афанасия и предположив, что они сделали какую-то большую промашку.

Глядя на их вытянутые лица, Афанасий оглушительно рассмеялся:

— О спальных мешках.

— Хватился, — с облегчением выдохнул Николай. — У нас на них денег бы не хватило…

— Тогда будем спать на брезенте. Ночи не совсем холодные. Я больше о вашем благе заботился, — добавил Афанасий, почувствовав в словах Николая некую иронию, дескать, военный человек, а спать хочет со всеми удобствами.

Не разводя костра, они поели всухомятку, попили кофе из термоса и расположились на ночь, оставив первым дежурить Сергея, договорившись, что завтра встанут с рассветом.

Мрачный Зашитый мчался на джипе к Стысю, не разбирая дороги, спрямляя повороты, по канавам и лужам, лишь водяные струи летели выше кабины, забрызгивая стёкла. Дождь кончился, чёрные тучи ушли на северо-восток, но из белёсой мглы продолжало мелко и редко крапать.

Зашитый спешил. Была б его воля, он этого художника и его приятелей с потрохами бы съел. Раскусили кого? Зашитого. И этот топотун, Фотограф, будь он трижды неладен, уши развесил, где-то лопухнулся, раз они его вычислили. Как этот вахмистр ловко старика прижал, выудил у него всё, что мог и смотался с корешами!

Зашитый не притормозил на глинистой скользкой дороге, и джип юзом стал стремительно уходить за обочину, к оврагу. Каким-то чудом Васька вырулил и шумно выдохнул от облегчения. Посчитав, что удача ещё не покинула его, он освободился от мрачных мыслей по поводу провала Фотографа. Чего это Зашитый переживает?! Фотограф ничего существенного не знает. Что он мог рассказать, кроме того, что его наняли следить за художником, считай, как частного детектива. Это по теперешним законам не возбраняется, хотя у него и нет лицензии на предмет частного сыска. Волдырь и Обух — люди подставные, они связаны только с Зашитым, а кто настоящий заказчик, художник с приятелями не догадываются. Единственно, что очень нехорошо, это то, что спугнули они троицу. Где теперь искать? А то обстоятельство, что они уехали, говорит о том, что икона, которую патрон ищет, в их руках… Его больше беспокоила мысль, с какими глазами он предстанет перед Стысем. Тот скажет, что это его вторая крупная промашка за последнее время. Чем чёрт не шутит, Стысь может и расторгнуть «контракт». Зашитый представил сердитую физиономию Стыся и нахмурился.

Выехав на асфальтированную дорогу, ведущую к «Камням», Зашитый открыл стекло, не боясь попасть под брызги и запачкаться. Свежий ветер прояснил голову, и он почти успокоился. Будь что будет! В последнее время он ловил себя на мысли, что стал часто нервничать, малейшую неудачу воспринимал болезненно, казалось ему, что свет рушится, поднималось давление, голова раскалывалась от напора крови. «Старею», — думал он. Скоро спишут, и придётся ему доживать остатки дней своих где-либо в тихом домике без пригляда и семейной ласки.

— Хватит о плохом, — громко приказал он сам себе и, закурив сигарету, сбавил скорость, поглядывая по сторонам на мелькавшие рощицы, поля и луга. Оказывается, здесь дождя не было — асфальт, трава за дорогой и кусты были сухие.

Чтобы поднять настроение, он даже стал мурлыкать старую песенку:

Она ушла, и с ней ушли

Тридцать метров крепдешина,

Пудра, крем, одеколон,

Два бидона керосина,

Ленинградский патефон.

Белой шерсти полушалок,

Фирмы Мозера часы,

Два атласных одеяла

И спортивные трусы.

Песня взбодрила его, и мрачные мысли покинули голову.

Выехав на берег озера, он увидел высокого старика, неспешно прогуливающегося взад и вперёд по дощатому настилу. Он, видимо, ждал катер, чтобы отправиться на прогулку. Белоснежный красавец с красной полосой выше ватерлинии приближался к пристани, идя на небольшой скорости из недальнего заливчика. Зашитый знал, что старик — отец патрона, гостивший уже неделю в загородной резиденции внука.

Стысь сидел на лужайке возле дома за белым пластмассовым столом, на такого же цвета стульчике с вычурной спинкой, положив ноги в сверкающих ботинках на другой стул. На столе перед ним стоял высокий бокал до половины налитый апельсиновым соком из вместительной бутылки с яркой этикеткой. Круглое лицо Алекса лоснилось от обильного жирного пота. В зубах дымилась дорогая сигара. Это с точностью фотоаппарата отметил Зашитый, подходя по зелёной, скошенной Петрухой траве, к Стысю. Стысь обратил на него внимание, когда он только въехал в ворота, а сейчас делал вид, что не замечает его, глядя в противоположную сторону.

Зашитый подошёл и кашлянул. Стысь медленно повернулся к нему.

— Что такой взъерошенный? — спросил он, снимая ноги со стула, но не приглашая Зашитого присесть.