Войдя в кабинет, увидел, что Пол сидит зв кресле в той же мрачной задумчивости, в которой он его оставил, невидящими глазами уставившись в одну точку. На столе стояла новая бутылка виски и высокий бокал.

— Хватит пить, — резко сказал Стефан и убрал со стола бутылку и бокал. — Весь кабинет сивушным запахом пропитал. — Он подошёл к окну и приподнял фрамугу. — Никого у нас в роду не было, кто был бы пристрастен к зелёному змию.

— На душе муторно, дед, вот и пью, — Пол осмысленно посмотрел на Стефана.

— Муторно, говоришь! Я ж тебе простым языком объяснял — оставь сундук в покое. Не нужен он тебе. От него все злоключения. Я тебя умолял — не надо нам крови и жертв. Ты меня не послушал, убил Ахметку.

— Я не убивал его, — не дав деду договорить, перебил Пол.

— Не ты лично, но по твоей милости убили… Я всё знаю. Стысь мне рассказал.

— Деньги, золото без жертв не даются, — Пол насмешливо посмотрел на деда, — или жизнью платишь или здоровьем…

— Или тюрьмой.

— Тебе лучше знать, — скривил губы Пол. — Ты её уже отведал.

— Пауль!

— Не называй меня так. Я Пол. Для всех… И для тебя также…

— Это родина твоих предков, моя тоже. Я как приехал сюда не мог надышаться воздухом, не мог насмотреться на ручейки, озерки, лесные просторы, мне мила каждая кочка на болоте, каждая заводь речки… Обращаюсь к голосу твоего разума, оставь сундук в покое. Зло рождает зло.

— Да, зло рождает зло. Я не знаю, как ты, у которого отобрали дом, землю, погубили отца, сослав на каторгу, можешь любить эту страну, этих людей…

— Ты ж любил Ольгу. Она частица этих людей.

— Она предала меня.

— Тем, что выпустила на свободу узников. Я представляю, что бы ты с ними сделал из-за грамоты. Ты бы пытал их, выворачивал руки…

— Сундук им не принадлежит…

— Я прожил здесь двадцать лет, счастливых, несмотря ни на что, лет…

— Потом гнил в лагере, дружил с ворами, скитался под чужой фамилией.

— Это моя судьба. Она у каждого одна и другой быть не может. Но её можно изменить, не отменить, но изменить, исправить… Я испил свою чашу до дна. Я глубоко сожалею, что на мне кровь двух человек. Но я не умышленно. Но кто это знает и кто этому поверит. Я б давно вернулся в Россию, если бы не этот кошмарный груз. Я каюсь. И отец мой всю жизнь раскаивался, что погубил невинного человека… Я думал, что на мне оборвётся эта кровавая цепь, я работал, честно умножая своё состояние. Ан, нет, я неправильно мыслил. Ты её возобновил…

— Ты всё о родине, о глубоких материях, о душе… — будто не слыша деда, говорил Пол. — Что такое для меня Родина? И что я для России, Руси, как высокопарно вы изъясняетесь и что она для меня! Ты женился на немке, значит, мой отец полунемец полурусский, подданный Швейцарского государства, он в свою очередь женился на еврейке. Так кто я. Русский, немец, еврей? Нет, я ни тот, ни другой и не третий. Я не признаю национальности. Человека человеком делает не нация, а он сам. Я хочу иметь сундук, и не потому, что просто хочу, а потому что он моё наследство, упущенное наследство. Мой прадед завещал тебе, ты рассказал отцу, я подслушал ваш разговор, и эта идея завладела мною. И меня теперь не остановить. Пусть всё сгорит, болота высохнут, в этом озере рухнут скалы — сундук будет мой… Ты сам выпустил джинна из бутылки…

— Я выпустил, — Стефан аж поперхнулся от таких несправедливых слов. — Я хотел как лучше. Я приехал сюда на хутор обнять Ахметку, если он жив, побывать на могилке матери, но я не хотел искать сундук.

— Я ни с кем сундук делить не буду. За него заплачена уже слишком дорогая цена, — говоря это, Пол думал об Ольге.

— Ты окружил себя шантрапой, ворьём, отребьем. Я бежал от гопников, бежал от женщины, которая меня любила, бежал потому, что её окружали уголовники…

— Я им плачу, и они делают своё дело, жёсткое, мужское…

— Пауль!

— Не называй меня этим именем. Я Пол…

— За что ты погубил Ольгу, этих людей?

Пол кинул быстрый взгляд на деда. В голове мелькнуло: «Все выведал, старый хрыч, у Алекса» Раздражённо ответил:

— Это не твоё дело.

— Не моё дело? — вскричал Стефан. — Когда внук из простой корысти вместе со своими прихвостнями убивает людей, и это не моё дело?…

— Оставь меня, дед! Не суйся в мои дела. Я не маленький мальчик.

Стефан подошёл к Полу и наотмашь ударил по щеке.

— Ты негодяй! У меня больше нет внука. Я…

Гнев душил Стефана. Он не смог больше произнести ни слова. Повернулся и вышел из кабинета.

Ошеломлённые словами Афанасия беглецы ринулись под половицу, в подпол, за Николаем. Он включил свет. Подполье было сухое, переводы поддерживали крепкие каменные столбы. По фундаменту были сделаны стеллажи, побеленные известью, на них стояли ящики и коробки, бутыли и стеклянные банки.

— Сюда! — крикнул Николай.

Он, пригнувшись, протиснулся к одному из стеллажей и попытался отодвинуть от стены. Ему это не удалось. Помог Сергей. Вдвоём они сдвинули его с места. Стала видна узкая щель, окаймлённая кирпичной кладкой.

— Лезьте сюда! — скомандовал Николай.

Под землю вёл неширокий лаз. Кое-где потолок осел и был подпёрт дубовыми стояками. Николай пропустил всех впереди себя.

— Быстрее, быстрее! — торопил он.

Освещённые скудным светом запылённой лампочки, Сергей впереди, за ним Ольга и Афанасий, пробрались в узкий коридор. Прошли несколько шагов, как наверху ухнуло, земля качнулась, и свет погас. Сверху посыпалась земля.

— Все живы? — спросил Николай шепотом.

— Живы, — ответили ему хором.

Афанасий зажёг зажигалку. Из подвала тянуло дымом. Он растекался по лазу, ел глаза, забивался в рот, нос.

— Куда этот ход? — спросил Афанасий, передавая зажигалку Сергею.

— К нашему спасению, — ответил Николай.

— А если без метафор?

— В погреб. Он за домом.

— Кто же был этот всевидящий, который знал, что нам пригодится это подземелье?

— Этого я не могу сказать по причине своего неведения. Подземелью много лет. Когда родился мой отец, оно уже существовало. Дед говорил, что когда его освободили от должности председателя колхоза, он купил этот дом в Дурове и переехал в него из села Спас-на-Броду. Дом принадлежал зажиточному крестьянину. Дед предполагал, что тот в этом подземелье прятал зерно от уполномоченных по продразвёрстке.

— Меня мало беспокоит, когда и кто его вырыл, — сказал Сергей. — Главное, он спас нас.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — предупредил Афанасий. — Сначала надо выбраться.

Скоро они упёрлись в осклизлую твердь круглых бревён, поставленных вертикально. Дым, до противности едкий и смрадный, заполнил коридор. Ольга постоянно кашляла, зажимая рот носовым платком.

— Что дальше? — спросил Афанасий, стоя у бревенчатой стены. У него, как и у остальных першило в горле, на глаза навёртывались крупные слёзы.

— Пошарь на уровне колен, — ответил Николай. — Там скоба должна быть. Потяни её наверх. Подними творило.

Афанасий так и сделал, но его усилия оказались тщетными.

— Не поднимается, — отдуваясь, сказал он. — Доски разбухли.

— Давай вдвоём.

Николай протиснулся к нему, и они потянули творило на себя. Оно не подавалось.

— Не хватает наших усилий, — пробормотал Николай. — Серёга, постарайся пролезть сюда.

Однако и Сергей им не помог. Он не дотянулся до скобы.

— Мы в мышеловке, — сказал он. — Ни вперёд, ни назад ходу нет.

— Это мы ещё посмотрим, — ответил Николай. Он стал шарить в темноте, ощупывая влажные стены. — Вот нашёл.

— Чего нашёл? — спросил Афанасий.

— Лом… Сейчас мы его подсунем под творило. Здесь где-то камень валялся… Вот он. Отойди, а то задену. Сейчас подкопаю. Вот так. Кладем лом на камень. Серега жми на конец, а мы с Афанасием тебе помогать будем — тащить за скобу. Давай на счет: «раз, два, взяли!»

Их усилия увенчались успехом — творило поднялось настолько, что можно было пролезть под ним.