Он поставил чайник на конфорку вверху самовара и подвинул Николаю тарелку с мёдом:

— Откушай! Этого года. Цветочный. На вид он грязноватый, тёмный, а вкус…

После чаю прошли в переднюю, и Николай вынес хозяину свое резюме по поводу икон: две иконы представляют художественный и исторический интерес, поэтому имеют значительную цену, остальные посредственные и дорого не стоят.

— Поэтому решай теперь сам, — заключил Николай, — продавать тебе их или нет, а если продавать, то по какой цене. Но смотри, не продешеви.

— А какова приблизительная цена, вот этих… хороших?

— Я не знаю, дед Геронт. Я здесь уже два года обитаю и отошёл от этих дел, даже приблизительно не скажу. Теперь рынок — один старается ободрать другого… Как договоритесь, так и будет.

— Да я, наверно, не буду их продавать, — сказал Геронт. — Это так, на всякий случай. Конечно, если припрёт, продашь всё, чтобы только выжить. А тебе спасибо. Я теперь хоть буду представлять, что за иконы в моём доме.

Эта встреча произошла меньше месяца назад. А буквально за неделю до смерти Геронт появился у Николая. Дело было рано утром. Сосед Воронина Нил Петрович ещё спал, а Николай, пока было прохладно, обкашивал траву у забора. Под мышкой у Геронта было что-то завернуто в мешковину. Войдя в дом, он развернул свёрток и вытащил небольшую икону, которую в прошлый раз Николай у него не видел. Размером она была не больше средней книги, в кожаном футляре, как определил Николай — походная, такие брали с собой в дальнюю дорогу.

— Несчастье произошло, — сказал хуторянин, показывая икону. — Вчера лампадку возжёг пред ликами… а эта иконка, она, вишь, без стекла, без рамки. Отошёл, а светильник, видно, близко висел — вот возжгло лик-то… А может, мне вместо масла гарного подсунули другое, кто его знает. Счас обманывают на всём пути… Нельзя ли чего сделать?

Николай повертел иконку в руках:

— В прошлый раз я её у тебя, кажись, не видел?

— Она у меня спрятана была. Это не моя икона…

— Ценности она не представляет. Писал её, по всему, какой-то, не особенно умелый художник… Постараюсь поправить. Но это дело не двух дней… Оставишь её у меня?

— Оставлю. Мне нельзя её хранить испорченную. Она должна быть такой, какая была.

— А что так? — удивился Николай.

— Я сказал давеча, что это не моя икона. Принадлежала она Антипу Маркелычу Загодину, хозяину хутора, о котором я тебе говорил. Перед тем, как его забрали в тюрьму, он отдал её мне, сказав: «Береги её! Вернусь, заберу. Если не я, то сын». Вот и берегу. Вдруг вернётся. Хотя, думаю, что не вернётся. Но берегу.

— Сколько лет прошло с тех пор, дед Геронт?

— Шестьдесят, если не больше.

Николай присвистнул:

— Его и в живых давно нет. Если бы был жив, давно б объявился.

— У него сын Степан был. Тот гораздо моложе меня… Так сделаешь, Николай?

— Сделаю так, что никто ничего не заметит. Ни ты, ни твой Антип Маркелыч, если вдруг вернётся, — посмеялся Николай. — Ещё лучше будет.

— Вот спасибо тебе. Когда зайти-то?

— Да я сам тебе завезу. А захочёшь зайти, если не увидимся, заходи недели через две. Я постараюсь к этому сроку поправить её…

Николай подъехал к дому и прервал свои воспоминания. Поставив машину в гараж, прошёл в чулан, где у него было сделано что-то наподобие мастерской. В прошлом году он расширил окно, стало светлее, казалось, даже просторнее. Подойдя к стеллажу, покопался среди вещей и достал икону, которую принёс Геронт. Прятать её было не от кого, но на всякий случай он задвинул её в укромное место, чтобы не бросалась в глаза. Сделал он это скорее по наитию, чем в целях безопасности. Сев на стул, внимательно осмотрел образ. Лик святого, действительно, был сильно обезображен огнём. Особенно пострадала нижняя часть иконы.

— Не успел отреставрировать при жизни Геронта, так сделаю после смерти, — вслух сказал Николай, забирая икону с собой. Но потом раздумал и положил её на прежнее место. — Завтра утречком и начну. Дел здесь совсем немного…

Утром Николай обратил внимание, что сосед, Нил Петрович, дома. Обыкновенно, будто по расписанию, он в это время отправлялся в лес и пропадал часа два или три. Возвращался, неся полную корзину или грибов, или ягод. Что именно, Николай не знал, потому что корзина сверху была прикрыта либо листьями папоротника, либо другой травой. Приносил сосед лесные дары часто, но Николай не видел, чтобы он сушил, отваривал или солил грибы.

После смерти Геронта, сообщив соседу о несчастье, он не прочёл в его глазах ни сострадания, ни печали. Нил Петрович лишь заметил:

— Отходил, значит, старик. Туда нам всем дорога.

— Пойдём, помянем его, — предложил Николай. — Поминки в селе будут.

— Я с какой стати пойду. Я не знал его. Чего поминать-то… — ответил Нил Петрович.

— Соседи все-таки. Я тебя на машине отвезу и привезу.

Нил Петрович отказался, сославшись на дела.

— Да отложи ты дела, — настаивал Николай, сам не зная почему. — Завтра сделаешь.

— Нет, не уговаривай, — отрезал сосед и заторопился в дом.

Это на ум пришло сегодня. Вспомнив разговор, Николай удивился, почему сосед сказал, что не знал Геронта. Он должен был его знать. И вот почему. Помнится, возвращаясь с этюдов, а было это недели через полторы после приезда Нила Петровича в Дурово, Николай увидел, как сосед разговаривал с Геронтом на лесной дороге. Потом они пошли по ней, заинтересованно беседуя о чём-то: грузный Нил Петрович и маленький кривоногий Геронт. На прощанье пожали друг другу руки. Так незнакомые люди не ведут себя.

Отбросив мысли, знал сосед или не знал покойника, Николай, решив заняться делом, прошёл в мастерскую и достал икону.

Икона была своеобразная. Липовая доска была заключена в кожаный вытертый футляр, который был вырезан со стороны лика. Изображён был Николай угодник. Углы футляра были обшиты тонким кожаным шнуром.

«Как мне её лучше вытащить, — раздумывал Николай, вертя икону в разные стороны. — Жалко футляр резать. Шнурки расплести?».

К счастью, отогнув края футляра, он сумел вытащить доску.

Эта процедура не заняла много времени, и Николай был доволен, что не испортил предмет реставрации. Вынув икону, удивился: доска была толще, чем те, которые обыкновенно использовали. И что еще его удивило, так это то, что она была скреплена поперечиной — шпоном, даже двумя, что делалось, когда икона была склеена из двух досок. Николай пытался найти следы склейки, но как не искал, не нашёл и не мог найти, потому что доска была вытесана из целого дерева. Какое-то нововведение для такой маленькой иконы! Неумелый что ли изготавливал?

Ведь должен быть смысл в таком исполнении? Николай потрогал дощечки-шпоны. Верхняя сидела крепко и не шаталась. Нижняя, как показалось Воронину, сидела в гнезде слабо. Он покачал её, и она отошла, являя щель в доске. Николай взял нож, просунул конец в отверстие и легонько нажал: перекладина, как крышка пенала, отодвинулась, обнажив глубокий паз. В нём, скрученный в трубку, лежал кусок тёмного материала. Николай поддел его и вытащил. Это был кусок жёсткой кожи, тёмный и шероховатый. Он развернул его. Из свитка выпал предмет, конической формы жёлтого цвета, похожий на кость.

Николай взял его и рассмотрел. Это был осколок, видимо, моржового клыка, с отверстием в широкой части. По бокам шли концентрические неровные линии чёрного цвета, связанные перемычками, в узкой части был искусно изображён крест, а под ним неумелой рукой дорезан маленький череп.

Николай развернул пергамент. На нём старославянскими буквами был написан текст. Пытаясь прочесть, что написано, Николай услышал стук отворяемой двери. Быстро убрав икону и содержимое тайника под стеллаж, вышел в сени. Посередине их стоял сосед. Николай был раздосадован неожиданным и несвоевременным появлением Нила Петровича, но вида не подал.

— Чем могу помочь, Нил Петрович?

Сосед внимательно посмотрел на Николая и сказал: