Написав на бланке: «Сергей, срочно приезжай. Срочно!!!» и указав обратный адрес, он отдал листок в окошко с надписью «Приём телеграмм», расплатился и вышел на улицу. Идя обратно, заглянул под полосатые навесы, под которыми торговали книгами. Их изобилие поразило Николая. Вот где было раздолье для книголюба. Но, взглянув на названия, трафаретно связанные со смертью — «Под дулом пистолета», «Кровавая драма», «За всё надо платить» в тиснённых, красивых мягких обложках и не найдя ничего для души, он отошёл от столов, вернулся к машине и поехал к магазину, где всегда брал продукты, потому что в нём они стоили чуточку дешевле, чем в других. Запасшись всем необходимым минимум на неделю, он с чувством выполненного дела поехал домой.

Деревня, как всегда, встретила его сонной дремотой, зарослями бурьяна на месте былых домов, суживающейся от обилия произрастающих сорняков улицей, по которой ездила только его машина. Подъехав к дому и заглушив мотор, Николай вышел из кабины, открыл багажник, чтобы занести купленные продукты в дом. Нагнувшись, опять почувствовал на себе посторонний взгляд. Он через подмышку посмотрел позади себя, надеясь увидеть смотревшего на него. Но никого не было. Он медленно повернулся и посмотрел вдаль — там тоже было пусто.

Он перевёл взгляд на дом соседа. Ему показалось, что занавеска на окне слабо шевельнулась.

— Что за наваждение, — сказал он вслух. — От одиночества что ли мерещится началось…

Но оторопел он больше, когда подошёл к ступенькам крыльца: резиновый половичок, под который он прятал ключи от дома, был сдвинут в сторону. Он точно помнил, когда утром клал ключи, что положил коврик ровно на прежнее место, а теперь он был сдвинут буквально на пол-сантиметра — там была заметна узкая полоска земли, влажная и свободная от растительности. «Может, сосед приходил?» — пронеслось в голове у Николая, и он оглянулся на соседское окно. Но оно по-прежнему было задёрнуто занавеской.

Дверь в сени была закрыта. Он внимательно осмотрел замок, щеколду — всё было так, как он оставил, уходя. Николай перевёл дух. Может, он сам сдвинул коврик, когда клал ключ, а теперь грешит на кого-то, прежде всего на соседа, создавая себе нервозную напряженность.

Оставив продукты на кухне, он прошёл в мастерскую. Его продолжала глодать мысль, что не мог он сдвинуть коврик. Решил проверить и мастерскую. С первого взгляда всё было на местах, ничего не тронуто, ничего не взято. Но при тщательном осмотре Николай заметил, что некоторые предметы, лежащие на стеллаже, были сдвинуты. Получалось, что кто-то их брал, а потом ставил на прежнее место. Стеллаж был пыльный и миллиметровый сдвиг в сторону был заметен. Значит, кто-то приходил в дом в его отсутствие и чего-то искал. Кто мог придти? Спросить соседа, не видал ли он кого-нибудь из посторонних, не заходил ли кто? А если это сделал сосед? Что он ему ответит? Ответит, что не видел. Лучше промолчать, будто ничего не было, а самому быть настороже, держать ушки на макушке.

Что могли искать в его доме? Ценного у него ничего нет. Если только его этюды. Постой, как ничего нет ценного! У него же икона. Икона с грамотой. Вот чего ищут. Конечно, искали икону. Хорошо, что он её спрятал.

Николай прошёл на кухню, где у него был лаз в подпол. Он закрыл наружную дверь на ключ и спустился в подвал. Здесь он хранил картошку, морковь, свёклу, соленья и варенье. Отодвинув банки с прошлогодними солёными огурцами, из ниши в фундаменте, заложенной кирпичами, вытащил завёрнутую в плёнку икону — она была на месте. Если кто и был в доме, сюда не добрался. Хорошо, что он её спрятал. Положив икону в нишу, ошарашенный произошедшим, он вылез из подпола и закрыл лаз половицей.

Его жизнь в деревне теперь приобретала иную окраску. Если Геронта убили из-за иконы, если проникли в его дом тоже из-за неё, значит, он на подозрении. Значит, Николаю противостоит целая группа людей, а может, и один человек, что, однако, мало вероятно. Видно, старик сосед из их числа? Тот или те, кто обшаривал его дом, и не найдя иконы теперь могут нагрянуть открыто и постараются попытать его на предмет пергамента. Подумав об этом, Николай даже вспотел. Икона была у него в подвале, кусок кожи он спрятал в другое место, более надёжное, там не найдут. Но это его мало утешило.

А собственно, чего он боится? Грамота не его, икона не его — отдать и делу конец. А кому отдать? Бандитам, которые убили Геронта? Геронт наверняка не знал, что в иконе находится тайник, знал об этом только хозяин иконы, который отдал её батраку. Может, он вернулся? Сам Антип Загодин не мог вернуться, даже если остался жив после лагерей. Ему сейчас было бы за сотню лет. Если только его сын, этот незнакомец тётки Веры. А зачем ему убивать Геронта? Он же его знал. Он бы пришёл к Геронту и сказал ему: «Здравствуй, дружок! Где та икона, которую отец давал тебе на сохранение?»

И Геронт отдал бы ему, потому что дал обещание старшему Загодину сохранить её. А он не отдал и не сказал, где она. Значит, это были другие, незнакомые старику, люди. А как они узнали про икону? Может, хозяин в лагере рассказал кому-то, да не кому-то, а надёжному человеку, а тот проболтался другому…Но не это главное для Николая. Теперь хранителем и хозяином грамоты является он, Николай Воронин. Он может с ней делать что угодно, сдать государству, которое его ограбило, лишив всех сбережений и права на работу, или оставить себе. Конечно, он оставит себе. Конечно, он будет разыскивать этот мурманский сундук. Только вот где и как? Для этого ему нужен будет помощник. И он похвалил себя за то, что послал телеграмму Сергею.

Сначала у него возникло желание уехать отсюда как можно быстрее с пергаментом в свою городскую квартиру. Но спешный отъезд даст много пищи для размышлений и бандиты поймут, что икона у него. Они его найдут и на квартире. Поэтому надо выждать время, ничем не проявлять себя, вести прежний образ жизни. За сохранность грамоты ему нечего бояться. А за себя он постоит до приезда Сергея. На ночь забаррикадируется в доме. Стены у него толстые, ставни прочные, допотопное ружьё есть — отсидится. А сколько времени сидеть? Обложат его, как казаки турка в Азове, — сам сдашься на милость бандитов. Приедет Сергей, возьмут и того в заложники. Тогда он отдаст им икону. Если спросят, где грамота, скажет, что ничего не знает. Её не было. Геронт отдал ему такую икону на реставрацию. Придя к таким мыслям, Николай успокоился и вышел на улицу.

Стоял тёплый июльский вечер. У соседа горел свет на кухне, но вскоре погас. Николай, прижавшись к ветхой ограде, прислушался. Но тишину наступающей ночи ничто не нарушало, кроме стрекота кузнечиков в высокой траве.

Белый «Мерседес» Сергей заметил сразу же при выезде из Москвы. Сверкающая лаковыми бортами автомашина легко обогнала несколько легковушек и тяжело пыхтящих грузовиков, обошла квадратную тёмно-синюю «Тойоту», и, мигая огнями, ушла в правый свободный ряд. Это было сделано настолько стремительно и лихо, что Сергей позавидовал её водителю. Он не успел разглядеть ни номеров, ни пассажиров, впрочем, даже иди «Мерседес» на малой скорости, он бы не увидел сидящих в салоне — стёкла машины были тонированными и за ними ничего нельзя было разглядеть.

«Хорошая тачка», — отметил про себя Сергей, приняв влево и пытаясь определить, стоит ли ему обгонять поток автомашин. Он мысленно представил свои «Жигули», старые, подлатанные, пробежавшие не одну тысячу километров, и вздохнул.

Чем дальше от Москвы, тем хуже становилось шоссе. Особенно в низинах. В таких местах дожди и паводковые воды пропитывали полотно насквозь. Тяжёлые грузовики разбивали асфальт и песчано-гравийную подушку до грунта, и полотно оседало, продавливалось, образуя колдобины. Их наспех засыпали щебнем, но шоссе от этого не становилось лучше.

Вчера он получил от Николая телеграмму. Текст, как и во всех телеграммах, был лаконичен, но какая-то внутренняя экспрессия заставила его насторожиться: «Сергей, срочно приезжай! Срочно!!!»