Всемощный гений, неоднократно упоминаемый в стихотворении, — это творческий гений поэта, который Гете ощущает в себе, и этот гений возвышает его над всем окружающим. Уже во второй строфе возникают мифологические имена, но упоминание их не отзвук классицизма; античность раскрывается теперь Гете в свете теории Гердера о народном происхождении поэзии, и прообразом такого поэта является для странника древнегреческий поэт Пиндар (V в. до н. э.), утверждавший, что поэт — пророк, который вещает истину, воспринятую им от божественных муз: иначе говоря, древнеэллинский поэт мыслится как отдаленный прообраз нынешних бурных гениев. Аполлон Пифийский — покровитель поэзии, Зевс Увлажняющий — бог богов Олимпа, громовержец; дожди, исторгаемые им из туч, увлажняют землю, и тем самым он дает природе цвести. Пиндару противопоставляются поэт любви и неги Анакреон, мастер идиллий Феокрит. Странник отдает предпочтение Пиндару, ибо лишь ему родственна по духу буря, обрушившаяся на скитальца. Среди других мифологических образов, упоминаемых в стихотворении: Девкальоновы хляби, — Девкалион, сын Прометея, после потопа, уничтожившего человечество, создал людей из типы; Бромий — одно из имен божества виноделия (Дионис, Вакх), вакхическая одержимость противопоставляется здесь мирному журчанию Кастальского ручья, считавшегося у греков источником поэзии. Финал песни — Но пыл иссяк… — частый у бунтаря Гете мотив бессилия и предчувствия поражения.

Путешественник и поселянка. — В подлиннике этот поэтический диалог называется «Странник», что связывает его с предыдущим стихотворением. По сравнению с «Песней странника в бурю» это стихотворение дышит идиллическим покоем, но и в нем сквозь мирную, казалось бы, беседу странника с поселянкой звучат типичные для «Бури и натиска» мотивы: противопоставление природы и цивилизации, скорбь о гибели прекрасных памятников культуры, созданных древними, культ природы и простой сельской жизни. Если поселянка спокойно относится ко всему, то путешественник всюду подмечает тревожные признаки надвигающегося распада, увядания, разрушения, смерти. Этот мотив воспринят Гете из «кладбищенской» поэзии английского преромантизма XVIII в. (Т. Грей, Э. Юнг). Хотя путешественнику мил идиллический быт поселянки, такая жизнь не для него, он обречен скитаться, но он надеется, что, может быть, когда-нибудь обретет такой покой и для себя. Кумы — город на юге Италии.

Песнь о Магомете. — Раньше название ошибочно переводилось как «Песнь Магомета». Но это не песня самого пророка, а гимн Али в честь своего учителя Магомета, первоначально предназначавшаяся для незавершенной драмы «Магомет». Тема песни не религиозное учение Магомета, а мощь его как гения, который уподоблен потоку, стремительно протекающему по земле. Если в «Песни странника в бурю» бурный гений раскрывается изнутри, в «Путешественнике и поселянке» — в сопоставлении беспокойного странника и всем довольной поселянки, то здесь гений (Магомет) показан вовне, в своем действии на других. Уподобление потоку выражает не только его стремительность, но и слитность с природой. Магомет-завоеватель воплощает мечту о всепокоряющем могуществе гения. Слитность с природой сочетается в нем с чувством всечеловеческого братства, — мотив, проходящий через всю поэму. Титанизм Магомета сравнивается с силой великана Атласа (Атланта), несущего на своих плечах весь мир.

Среди других больших гимнов этот выделяется своим оптимистическим звучанием. Однако, насколько мы знаем от самого Гете о замысле драмы «Магомет», эта песня должна была исполняться в момент высшего успеха героя, но вскоре пророк становится жертвой коварства и умирает от яда. Ввиду незавершенности замысла песнь в ее отдельном виде сохраняет триумфальное звучание.

Прометей. — «Прометей» — одно из вершинных произведений молодого Гете и всего движения «Бури и натиска». Это поэтический манифест творческой личности, утверждающей себя в реальном мире. Прометей Гете — не тот страдалец, который за непослушание богам был прикован Зевсом к скале, а свободный творец, создавший людей, похитивший для них огонь у богов, которых он с презрением отвергает. Стихотворение проникнуто духом смелого отрицания догматической религии. Человеку бесполезно ждать благодати свыше; им должно руководить только собственное «святым огнем пылающее сердце». Гете свойственно здесь пантеистическое обожествление природы в духе философии Б. Спинозы. Еще до напечатания список «Прометея» был получен от самого поэта Фридрихом Якоби в 1775 г. Пять лет спустя Якоби показал «Прометея» великому немецкому писателю просветителю Г.-Э. Лессингу, который неодобрительно относился к крайностям движения «Бури и натиска». Но «Прометей» ему понравился: «Стихотворение написано с точки зрения, соответствующей моей: ортодоксальное понимание божества не по мне, я его не приемлю».

Ганимед. — Образ прекрасного мальчика Ганимеда, похищенного Зевсом с земли, использован Гете для создания самого восторженного из его гимнов природе, земле и небу, благоухание и красота которых дарят высшую духовную радость человеку. Отец Вседержитель — здесь не христианский бог, а та же природа, которая для Спинозы и его последователя Гете есть высшее божество. Таким же восторженным поклонением красоте природы проникнуто в романе «Страдания юного Вертера» второе письмо героя, и это дает основание предположить, что они были написаны одновременно.

Бравому Хроносу. — «Гец фон Берлихинген» и «Страдания юного Вертера» настолько прославили молодого Гете, что Клопшток, считавшийся до того вождем немецкой литературы, проездом через Франкфурт посетил Гете. Проводив старшего поэта, Гете, возвращаясь в карете во Франкфурт, сочинил это стихотворение.

Свою поездку в карете Гете уподобил путешествию на жизненном пути. Аллегория выражает бурное нетерпение молодого поэта, стремящегося творить, жить активно, не успокаиваясь на уже достигнутом. Надо успеть сделать как можно больше, прежде чем путь приведет в Орк (греч. миф.) — преисподнюю.

Морское плаванье. — В аллегорической форме стихотворение отражает переломный момент в жизни Гете — отъезд из Франкфурта в Веймар в гости к герцогу Саксен-Веймарскому. Уподобление жизни морскому плаванию, сопряженному с опасностями, — древний поэтический мотив. Для Гете он стал актуальным, когда он из никому не известного провинциального юриста превратился в писателя с общеевропейской славой. Сознавая, что перед ним открываются широкие и неизведанные жизненные перспективы, он писал своему другу Лафатеру: «Я отныне совсем снаряжен для плавания по волнам мира — полон решимости открывать, добиваться, бороться, погибнуть или взорвать самого себя на воздух вместе с грузом» (С марта 1776 г.). Стихотворение еще связано общим настроением с творчеством Гете в период «Бури и натиска».

Зимнее путешествие на Гарц. — Написанное в манере больших гимнов, это стихотворение менее эгоцентрично, чем остальные стихи цикла. Лирический герой здесь думает о других — о крестьянах, которым охотники помогут, истребив хищных зверей, о некоем страждущем, который жаждет утешения. Стихотворение основано на реальных мотивах: Гете отстал от охотничьей компании герцога Веймарского и отправился в горы Гарца, где, между прочим, должен был увидеться с одним молодым человеком, предавшимся отчаянию после прочтения «Страданий юного Вертера». Обычное для молодого Гете прославление природы в этом стихотворении сочетается с ярко выраженным чувством гуманности.

…Вершины, внушающей страх… — Брокен.

Движение «Бури и натиска» высоко поднимало образ художника. Если в феодальном обществе на него смотрели как на квалифицированного ремесленника, то для «штюрмеров» (представителей движения «Бури и натиска») он был воплощением их понятия о гении. Образ художника-творца мысленно противопоставляется филистерам с их пошлым и бесплодным существованием, их враждой ко всему индивидуальному и выходящему за узкие рамки мещанского быта. Единство цикла стихотворений на эту тему, написанных молодым Гете, было впервые подчеркнуто советским исследователем А. Г. Габричевским (1932), а затем немецким гетеведом Э. Трунцем (1948) в редактированных ими изданиях лирики Гете. Художник — выразитель природы, он возвышается над обычными людьми, его судьба нелегка, — эти и другие темы выражены Гете в стихах, где собирательный образ творца предстает то в лице поэта, то в лице живописца. В произведениях о судьбе художника очень остро стоит вопрос о понимании его публикой, ценителями, знатоками и критиками. Сама постановка этой темы свидетельствует о том, что, отстаивая права индивидуального творчества, Гете отнюдь не был сторонником субъективизма в искусстве, ибо не мыслил себе творчества в отрыве от общества и народа. Но ему слишком хорошо было известно, как низок был культурный и эстетический уровень даже так называемых образованных людей из дворянской и бюргерской среды.