—  Где? Когда? Как они выглядели? — не обращая вни­мания на нелюбезный тон собеседника, спросил Шукаев.

—  Позавчера. Я ехал в Черкесск. На мосту через реку Кяфар — это здесь, неподалеку от завода,— Каражаев сто­ял с двумя не знакомыми мне людьми.

—  Вы знаете всех жителей аула?

—  Да, почти всех. Но это неважно... я уверен, что те были не наши...

—  Почему?

—  Калежане так не одеваются. На одном — какой-то странный восточный наряд: феска, халат. Может,— из Сред­ней Азии?

—  А второй?

—  Он стоял спиной к машине. Да я и не рассматривал его  заинтересовался тем, в феске.

—  Приметы? .

—  Немолодой,— пожав плечами, сказал директор.— Лицо — худое, длинное. Вот и все.

—  Припомните хорошенько, это очень важно.

—  Может, какая-нибудь деталь, мелочь,— вставил Ва­дим,— знаете, на первый взгляд,— пустое... А для нас — зацепка.

—  Нет  Впрочем, постойте...— директор покрутил паль­цем в воздухе около своей головы.—, Ну, да. Уши у него нелепые.,  торчат, как лопухи.

—  Что ж, спасибо. Вы нам очень помогли,— вставая, сказал Жунид.— Больше не смеем вас задерживать.

Полдня ушло на опрос соседей бондаря и других жите­лей Калежа.

Кто еще видел старика в феске? Куда мог исчезнуть Мазан Каражаев, если накануне, поздно вечером, он находил­ся дома, потчевал собственным вином сыровара? Почему так поспешно уволился?'

Пришлось съездить в больницу, повторно допросить Са-хата — не знает ли он, куда мог пропасть его вчерашний собутыльник. Сыровар несколько оправился от потрясения, в щелочках-глазках его уже не было такого явного страха. Лежал он в отдельной палате, что как нельзя более устраи­вало Шукаева.

—  Давно знакомы с Мазаном Каражаевым?

—  Давно. Семь-восемь лет будет,— охотно ответил Кабдугов.

—  Отношения между вами были хорошие?

—  А как же? Считай — кунаки.

—  О чем беседовали с ним вчера?

—  Про все говорили. Как бывает? Стакан выпил — хо­зяина похвалил, второй выпил — про урожай, третий — когда яблоки в саду снимать. Всякий разговор...

Отвечал Кабдугов спокойно, неторопливо, как любой уважающий себя горец.

— Почему ваш товарищ уволился?

Сахат долго молчал, сосредоточенно смотрел в потолок, точно рассчитывая прочитать там готовый ответ.

—  Кто его знает...— наконец протянул он и приложилтыльную сторону ладони к посиневшим раздувшимся губам.— Про то я не спрашивал. Человек сам знает, чего хочет.

—  Он не говорил, что собирается куда-нибудь после вашего ухода?

—  Нет. Не говорил.

—  У вас есть враги? Или недоброжелатели? Подозрева­ете кого?

—  У кого же их нет, врагов? — деланно зевая, сказал Сахат и отвернулся к стене.— Устал я, начальник. Голова болит.

—  Еще один вопрос. Вы не встречали в районе Калежа пожилого человека в феске и среднеазиатском полосатом халате?

Кабдугов резко дернулся на постели и застонал, видимо, от боли в ноге, потом быстро, нервно заговорил по-русски:

— Зачем приставал, начальник? Разве я сам себя бил? Разве сам себя стрелил? Почему дышать не даешь, болеть не даешь? Надо абреков искать — ищи, зачем меня давить? Масло надо давить, сыр надо давить, больной человек отды­хать надо!

—  Полегче, Кабдугов,— вы говорите с майором НКВД,— не утерпел младший лейтенант.

—  Ничего,— успокоил его Жунид.— И снова к Сахату: — Значит, не встречали?

—  Нет. Не видал. Не видал, не знаю...

Врач, стоявший сзади Шукаева, положил руку ему на плечо и слегка нажал, давая понять, что допрос придется прекратить.

Солнце позолотило верхушки лесистых гор, окаймлявших аул с юго-запада, когда после многочисленных бесплодных расспросов одному из них повезло. Опрашивая колхозного чабана, приходившего ночью в Калеж за продуктами, Арсен Сугуров услыхал, наконец, долгожданное «да». Да, видел бондаря Мазана Каражаева минувшей ночью. И не только видел: тот ночевал у него в чабанском домике, в семи-вось-ми верстах отсюда, на горном пастбище. Что-нибудь говорил? Нет, ничего особого не говорил. В геологоразведку утром пойдет, на работу наниматься — слышал, там рабочие руки нужны.

—  Где стоит геологоразведка? — нетерпеливо перебил его Арсен.

—  Аул Бгидес знаешь? Оттуда дорога в ущелье Кяфар — километров пять-шесть от пастбища будет. Отсюда ближе. Если машина есть, езжай в Бгидес по дороге, там покажут

Было уже около пяти вечера, когда они, наскоро пере­кусив провизией, которую извлек из багажника запасливый шофер, двинулись по направлению к аулу Бгидес. Младший лейтенант по совету Жунида отправился в райцентр: нужно было срочно произвести баллистическую экспертизу.

— Послушай,— сказал Дараев, откинувшись на спинку сиденья,— может, ты хоть изредка будешь изменять обыкно­вению и делиться с нами своими догадками? Например, мне хотелось бы знать, как это все связано с чохракской исто­рией?

Жунид недовольно засопел: он не любил, когда к нему приставали с расспросами раньше времени, до того, как раз­розненные факты сложатся в его голове в более или менее стройный ряд, а собственные домыслы получат хоть некото­рое подтверждение.

— И мне хотелось бы знать,— проговорил Шукаев недо­вольным тоном, но тут же сделал над собой усилие: все-таки спрашивал не кто-нибудь, а его лучший друг и соратник.— Ладно. Скажу. Только не вздумайте заранее выстраивать версию... она пока не выстраивается...

—  Ум — хорошо, а три лучше,— извиняющимся голо­сом сказал Вадим Акимович.— Авось, и мы с Арсеном будем тебе полезны.

—  Так вот,— сказал Жунид, окончательно отбросив ко­лебания.— Сахат Кабдугов — тот самый человек, жена ко­торого в свое время вышила фуляровые платки как опозна­вательные знаки для старой лисы Хахана Зафесова, упокой аллах его грешную душу, собственного мужа и еще троих, чьи имена Хахан так и не назвал тогда. Кстати, допрашивал я его при тебе.

—  Стой... стой! — инициалы — посередине платка были С. К. Кажется, я вспоминаю...

—  Ну, и отлично. Фуляр, если помнишь, был изъят при обыске у ротмистра Унарокова. Кабдугов, судя по тому, что нам удалось установить давным давно, порвал связи с коно­крадами, да и ремесло это основательно подзабыто за послед­ние годы. Но у меня есть подозрение...

—  Какое? — не выдержал молчавший до сих пор Сугуров.

—  Не старые ли дружки наведывались к Сахату прошед­шей ночью? Как-никак он был причастен к их аресту.

—  Ты знаешь, я ведь совсем не в курсе дела. Что с ними со всеми стало? Столько лет прошло.

Шукаев посмотрел на часы.

—  Скоро приедем на место. Поэтому я коротко. Ты прав, тебе следует оживить в памяти чохракское дело Так вот   — Буеверов, Бекан Кабалов и Аушев, у которого мы нашли карабаира, отсидев разные сроки, сначала в Чите, а затем — в Сиблаге, были освобождены первыми. Ляляму Бадаеву — по ходатайству мусульманской азиатской- лиги — срок был сокращен вдвое. Он освободился и уехал, кажется, в Дагес­тан. Одноухий Тау, или Рахман Бекбоев...

—  Правая рука Асфара,— вставил Вадим.

—  Точно. Он отсидел, по-моему, восемь лет   Живет в районе Черкесска и ни в чем дурном, вроде бы, не замечен. Азамат Мамакаев — бывший главарь банды в Чечне — рас­стрелян по приговору Верховного суда РСФСР. Просьба его о замене смертной казни пожизненным тюремным заключе­нием была отклонена. Кто еще?.. Так... продолжают отбывать сроки Хапито Гумжачев, контрабандист Паща-Гирей Акбашев,

бывший белогвардеец Ивасьян, Хахан Зафесов умер в тюрьме. Что же касается цыган — Феофана третьего и Парамона Будулаева, то я, к стыду моему, ничего о них не знаю. Надо бы выяснить...

— Ты и так великолепно осведомлен,— сказал Дараев.

— Поморочили они нам с тобой головы,— улыбнулся Жунид.— И не только нам с тобой.

Вадим Акимович наклонился к плечу Жунида и, как вид­но, хотел о чем-то епросить, но передумал. Шукаев увидел его голову в зеркале, укрепленном вверху передней стенки кабины.

— Ну, что еще тебя интересует?

— Да ладно...

— Спрашивай, раз хотел.