—  Мы охотно поможем,— сказал Шукаев.

Допрос и осмотр места, где произошло покушение, за­няли около двух часов.

Пострадавший оказался технологом маслосырзавода Са-хатом Кабдуговым, старожилом аула.

Имя это, в первый момент показавшееся Шукаеву незна­комым, тем не менее, помимо его воли, заставило работать его память, хранившую сотни лиц и фамилий, десятки раз­личных событий, связанных с многолетней следственной прак­тикой и отделенных иногда друг от друга расстоянием в не­сколько лет. Однако на этот раз ассоциации были настолько смутными, что он отбросил всякие попытки вспомнить, зная по опыту, что, если когда-либо и слышал о Сахате Кабдуго-ве, то это всплывет со временем без особых усилий с его стороны.

Сыровар пришел в себя, обвел присутствующих мутным взглядом из-под набрякших век и, увидев жену, спросил по-черкесски, с трудом шевеля распухшими губами:

—  Ничего... не украли?

—  Нет, нет! — торопливо ответила она.— В дом не вхо­дили, убежали сразу...

Сахат Кабдугов был грузен и коротконог. Маленькие заплывшие глазки беспокойно бегали, скользя по лицам, точно кого-то искали. В них постепенно стиралось, исчезало бес­смысленное выражение, сменяясь растерянностью и страхом.

Шукаев с разрешения младшего лейтенанта и врача по­ручил Вадиму Акимовичу взять показания у пострадавшего и его жены, а сам с одним из милиционеров занялся осмот­ром двора.

Выяснить удалось следующее.

Сахат Кабдугов работал на маслосырзаводе со дня его основания, технологом был назначен полгода назад, так как, несмотря на отсутствие специального образования, показал себя неплохим работником. Недавно его посылали на курсы производственников в Кировабад.

Жил он тихо, ни в чем предосудительном замечен не был, подозрительных знакомств, вроде бы, не поддерживал.

В доме, кроме него и жены,— еще его старуха мать, боль­ная, немощная, почти не поднимающаяся с постели. Един­ственный сын Кабдуговых — в армии.

В ночь покушения сыровар возвращался домой после двенадцати: засиделся за стаканом вина у приятеля, бондаря того же завода Мазана Каражаева.

Решив сократить путь,— Каражаев жил на противополож­ном конце аула, растянувшегося вдоль реки на несколько километров,— Сахат пошел задами, но, будучи изрядно на­веселе, запутался в чужих огородах, растревожил аульных псов и, спасаясь от них, где-то свалился через плетень и разбил в кровь губы. Словом, к дому он вышел примерно во втором часу ночи, перепачканный, с расцарапанной физионо­мией.

Встретили его неизвестные, когда он уже брался за руч­ку калитки.

Двое.

Луна была затянута тучами, и относительно их внешности Кабдугов ничего определенного сообщить не мог. Один из нападавших был намного выше другого, это сыровар успел заметить. Высокий размахнулся и со словами: «Получай, подлюка, за Чохрак!» ударил его чем-то твердым. Счастье Кабдугова, что он плохо стоял на ногах. Как раз в ту секун-ду он покачнулся, и удар скользнул по темени.

Сахат упал в пыль, но тут же вскочил и — куда только хмель подевался — с завидной для его состояния и комплек-ции легкостью перемахнул через забор. Вслед грохнул выст-рел. Сахат упал во двор с простреленной выше колена ногой и ударился грудью о сложенные штабелем колотые дрова. Уже теряя сознание, он услыхал гул машины.

Одного слова «Чохрак» Шукаеву оказалось довольно, чтобы вспомнить.

Сахат Кабдугов!

Старый связник умершего в тюрьме Хахана Зафесова! Того самого Хахана, который знал все о похищении карабаи-ра, не одобрял своих бывших сообщников, но никого не вы­дал, верный воровскому закону, пока Шукаев не припер его к стенке. Стоп!.. Там был еще какой-то условный знак, по которому они узнавали верных людей! Ну да, фуляровый платок с монограммами, вышитыми женой Сахата!.. Два име­ни — самого Хахана и Кабдугова были Жуниду известны. Ос­тальных старый хитрец Зафесов не выдал. Так и унес с со­бой тайну в могилу.

Что же это? Случайность? Или через столько лет ему снова попадают в руки детали давным-давно забытого дела?

Как бы там ни было, а теперь Шукаев с еще большим тщанием лазал по всем закоулкам двора, обследовал каждую пядь земли у ворот и по обе стороны туфового забора.

И был вознагражден за упорство.

Пуля застряла в саманной стенке коровника.

Он долго ходил возле забора, пытаясь представить себе, откуда стреляли, и определить направление ее полета. Вна­чале ничего не выходило: по всем законам баллистики, пуля должна была, пробив мякоть ноги Кабдугова, устремиться вверх, потому что ограда была довольно высока.

Младший лейтенант, присоединившийся к Жуниду, как бы прочел его мысли.

— Вряд ли стоит искать пулю. Выстрел, очевидно, был произведен снизу вверх...— как все молодые криминалисты, говорил он суховато — казенным языком: «произведен», «являлся», «не имеется».

Шукаев не ответил, рассматривая фигурные туфовые плиты с отверстиями, из которых был сложен забор.

— А если?

— Что?

— А если стреляли уже после того, как Кабдугов пере­лез через забор? Если стреляли через одну из этих дырок? — он поискал глазами на другом конце двора: там — коровник, амбар, в стороне, чуть позади амбара,— плетенка уборной.

Коровник был недавно обмазан глиной, и это облегчило поиски. Достав перочинный нож, Жунид ковырнул вмятину с растрескавшимися краями и, подставив ладонь, извлек пулю Она сидела неглубоко.

Подошел Дараев, закончивший с допросом.

—  Смотри,— сказал Жунид, раскрывая ладонь.— По-мое­му, из парабеллума. Хотя, конечно...— он обернулся к млад­шему лейтенанту, смотревшему на него с восхищением   — нужна баллистическая экспертиза. Обязательно.

—  Где ты ее нашел? — спросил Дараев.

—  В самане. Возьмите,— он протянул пулю младшему лейтенанту.— Приобщите ее к делу по всей форме

Тот ушел в дом.  

— Вадим, у меня есть все основания не очень-то дове­рять Кабдугову и его семейке,— сказал Жунид, когда они остались одни.— Допроси-ка еще раз старуху и жену. Разу­меется, сделай так, чтобы не обидеть этого мальчика,— он кивнул вслед удалявшемуся младшему лейтенанту.— Если будет трудно... Напомни им Хахана Зафесова.

Вадим Акимович посмотрел на него с удивлением.

—  Ты думаешь?..

—  Потом объясню. Разве тебе ни о чем не говорит на­звание — Чохрак?

Дараев потер лоб.

—  Чохрак... Чохрак. Постой... неужели?..

—  Да,— сказал Жунид.— Не думаю, чтобы это было случайностью. Давай, время не терпит. Я еще покопаюсь...

Но дальнейшие его поиски ни к чему не привели. Боль­ше никаких следов ночного происшествия не было Брать ищейку не имело смысла — во дворе и на улице все было истоптано десятками ног. Жуниду очень хотелось обыскать дом, но он решил пока воздержаться: покушение ведь про­изошло на улице.

Когда Сахата Кабдугова положили в машину, чтобы вез­ти в райбольницу и толпа стала медленно расходиться, Жу­нид кивнул Арсену и Вадиму

— Пошли. Едем к Мазану Каражаеву.

Младший лейтенант местной милиции сел в свой «газик» и поехал вперед, чтобы показать дом бондаря.

Бондаря маслосырзавода Мазана Каражаева, черкеса пя­тидесяти пяти лет от роду, одинокого вдовца, похоронив­шего недавно жену, дома не оказалось. На заводе им сказа­ли, что он уволился позавчера по собственному желанию, а где он теперь, никто объяснить не мог. О взаимоотношениях

Кабдугова и Каражаева тоже ничего нового узнать не удалось: встречались, иногда выпивали вместе, по работе сталкивались не особенно часто: мастерская Мазана — в стороне от це­хов.

Жунид уже собирался уезжать в райцентр и, скорее для формы, чем в силу необходимости, задал директору завода еще один вопрос:

—  Скажите... этого, бондаря вашего, ни с кем из посто­ронних не видели? Я имею в виду людей, не принадлежащих к числу жителей Кал ежа?

—  Я видел,— сухо сказал директор, недовольный, что разговор снова возобновился. Тут — последний день месяца, надо давать предмайский план, с завода не вывезено еще несколько десятков тонн готовой продукции, не хватает ма­шин, а он, вместо того, чтобы заняться организацией погруз­ки, сидит в кабинете и отвечает на вопросы, вовсе не отно­сящиеся к покушению.