—  Хватит! — загремел Ивасьян.— Не желаю больше слышать об этих дельтах. Распорядитесь лучше, чтобы им свя­зали руки, и предупредите: никаких разговоров во время сле­дования в Краснодар!

—  Есть,— повернулся, чтобы идти, Дараев, но задержал­ся в дверях: — Надо бы, Тигран Вартанович, заняться еще выяснением личности осведомителя, который приходил к жене участкового. Пожелал, видите ли, остаться в тени...

—  Мести боится. Вот и все. Оставим это,— махнул ру­кой Ивасьян.

Дараев вышел.

Через полчаса они уже ехали в «пикапе» по направле­нию к Краснодару.

После двух морозных дней снова наступила дружная от­тепель. Неяркое солнце по-весеннему пригревало окрестные деревеньки и аулы, одинокие курганы вдоль дороги и сам проселок, порядком раскисший и грязный. «Пикап» подбра­сывало на ухабах. Машину вел Дараев. В кузове сидели арес­тованные и конвоир.

Дорога вилась по левому берегу Кубани. Лед уже тро­нулся, и по реке плыла грязная ноздреватая шуга.

Дараев молчал, размышляя о возможном исходе дела. Его не оставляли сомнения, которые прежде он просто сумел бы отмести, как ненужные. Почему они не давали ему покоя теперь, он и сам не понимал. Может, предчувствие? Так ведь чепуха все это... В конце концов, разумеется, не так важен этот чертов лом. Да и отпечатки... У Чухова и Лялева най­дены похищенные товары, и браконьеров, пожалуй, нетрудно будет припереть к стенке. Главное, чтобы все прошло без задоринки. Надо бы намекнуть Ивасьяну, чтобы он придер­жал Панченко. Дотошный эксперт обязательно сунется со своими оттисками, ломом и прочими мелочами. Вадим Аки­мович осторожно намекнул об этом начальнику.

—   Чепуха! — беззаботно отмахнулся тот.— Панченко свое дело сделал. А мы с этими типами церемониться не будем. Предъявим обвинение и — в прокуратуру...

В город прибыли к концу дня.

—   Арестованных — под стражу,— распорядился началь­ник угрозыска,— а вас, Вадим Акимович, прошу ко мне. Вос­кресенье ведь сегодня! Значит, отдыхать! Не станем нарушать традиции — обмоем удачу!

Забежав по дороге в магазин, Дараев купил духи (он отлично знал, что Клавдия Дорофеевна любит подарки, а Ивасьян смотрит на это сквозь пальцы).

— Здравствуйте! — встретила их хозяйка.— Наконец-то. Благодарю, Вадим Акимович (это относилось к приношению Дараева). Раздевайтесь! Устали, поди, с вашей адовой рабо­той!..

— Кто-нибудь был? — шепотом спросил Тигран Вартанович жену, когда они проходили в комнату.

— Утром Шагбан барашка привез. Сказал — заглянет через недельку. Потом заходил Шукаев с женой. Тебе мароч­ный коньяк принесли. А знаешь — жена у него хорошенькая.

Кабардиночка...

— Ладно. Потом,— слегка нахмурился Ивасьян. Ему не переставало казаться, что Клавдия Дорофеевна слишком уж симпатизирует новому его подчиненному.

Сели за стол. Акулина Устиновна показала себя во всем блеске. Из дареной баранины получился отличный шашлык. Был и знаменитый холодец с хреном.

— Ну что ж! — поднял рюмку хозяин дома.— За успеш­ное окончание афипского дела! Так, что ли, Вадим Акимович?

— Присоединяюсь,— поддержал Дараев, искоса погля­дывая на чересчур откровенное декольте Клавдии Дорофеевны.

Разговор вертелся вокруг недавних событий. Дараев боль­ше молчал, слушая разглагольствования начальника и размыш­ляя о своем. Потом вспомнил, что ему тоже, видимо, надо сказать что-то, и поднял свою рюмку:

—  Тигран Вартанович! Я счастлив, что могу просто, без обиняков, высказать сейчас то, что думаю. Я горжусь, что работаю под. вашим руководством, и очень рад, что мы с вами не только начальник и подчиненный, но и добрые товарищи. И я хочу выпить за дружбу.

Тост был принят всеми с видимым удовольствием. Дара­ев вскоре стал прощаться, уверяя, что ему пора.

— Ну-ну, не будем задерживать,— улыбнулась Клавдия Дорофеевна.— Грех сейчас похищать вас у жены: ведь в вашем семействе, если не ошибаюсь, ожидается прибавление?

— Да, действительно... До свиданья. Большое спасибо за гостеприимство.

Тигран Вартанович вышел с гостем в коридор.

—  Хочу вас предупредить,— сказал он, закуривая.— Не откровенничайте слишком с Шукаевым. Кто знает, что он за человек!

— Я понимаю,— наклонил голову Дараев.— Лучше по­больше слушать, чем много говорить. И, если позволите, я во всем хотел бы, так сказать... ну, советоват-ься... с вами..

Ивасьян едва заметно улыбнулся и молча кивнул.

Накануне возвращения опергруппы Ивасьяна из Афипса Шукаев привез жену в Краснодар.

Весь день прошел в хлопотах. Приехали они на полуторке, погрузив на нее все свои немудреные пожитки. Дело в том, что женился Шукаев незадолго до отъезда в Москву и моло­дые не успели еще ничем как следует обзавестись.

Зулета поначалу дулась, с тоской оглядывая грязноватые облезлые стены и неровный потолок, из которого выпирали обмазанные глиной дранки, потом раздобыла у соседей вед­ро с известкой и, обвязавшись передником, принялась за побелку. Жунид беспомощно вертелся вокруг нее, то бегая за водой, то выдергивая из стен торчащие гвозди. Впрочем он не жаловался. Никто не мешал ему смотреть на Зулету, быть рядом с ней, возле нее. А все остальное — и дело Ма­рии Сысоевой, и весь угрозыск вместе с его начальником,— все это для него сейчас не существовало.

Потом, когда понадобилось расставлять вещи, он один ворочал и втаскивал на ступеньки и громоздкий комод, и старый дубовый стол, дар отца Зулеты, и массивную желез­ную кровать. И если бы их домашний скарб был сделан не. из дерева, а из чугуна, и тогда Жунид справился бы без посторонней помощи. Зулета оживилась и весело хохотала, глядя, как он, перемазавшись свежей известкой, пыхтя, во­зит по полу все эти вещи и, отойдя назад, любуется потом делом своих рук. Было в нем что-то бодрое, заразительное, отчего и у Зулеты поднималось настроение.

Потом, когда они, наконец, закончили и Зулета, стоя перед зеркалом, снимала передник, Жунид подошел сзади и обнял ее.

—  Ты у меня самая красивая,— заговорщически шепнул он.— Я тебя спрячу и никому не стану показывать, чтоб не украли...

—  У тебя украдешь,— засмеялась она.— Ты же — сыщик. Ты все равно найдешь и запечатаешь в конверт, как вещественное доказательство...

Он не ответил, рассматривая ее в зеркале.

Зулета действительно была хорошенькой. Небольшого роста, хорошо сложена. К ней как нельзя более подходило то мужское определение некоторых женщин, которое выра­жается в двух словах: «с изюминкой». Ее нельзя было назвать полной, но никто бы и не сказал, что она худая. Круглые покатые плечи, ровный матовый цвет лица, крупный волан черных кос над чистым лбом и красивые темные глаза, по­луприкрытые сейчас метелками густых ресниц. Изгиб розо­вых, слегка припухлых губ придавал ее личику чуть-чуть плутовское выражение. Не чувствовалось, правда, в нем глу­бокой мысли, освещающей обычно человеческий облик каким-то властным внутренним светом. Но ослепленному Жуниду и в голову не приходило искать у Зулеты изъяны.

Управившись, они пошли бродить по городу. Жунид за­хватил с собой давно припасенную бутылку коньяку и при­вел жену к Ивасьянам познакомить ее с семьей своего на­чальника. Потом они получили в распределителе паек Жуни-да и вернулись домой. Зулета развела огонь в печке и вози­лась с ужином, а он просматривал газеты, ловя себя на том, что по два раза перечитывает одни и те же строчки и поверх газеты следит за неторопливыми движениями жены.

Передовая «Правды» была посвящена весенней посевной кампании. Жунид не стал ее читать и пробежал международ­ный обзор, задержавшись на заметке о недавней отставке Гинденбурга и приходе к власти главы национал-социалист­ской партии Гитлера, и оторвался от газеты.

—  Не нравится мне то, что происходит в Германии,— сказал он.— От фашистов добра не жди.

—  Я в политике не понимаю,— отозвалась Зулета.

—  А зря,— благодушно заметил Жунид.— Без полити­ки теперь и шагу не ступишь. Кстати, Зулета, я хотел бы вернуться к нашему разговору о твоей учебе. Все теперь учатся. Надо бы и тебе. Что такое сельская школа?.. Специ­альность тебе нужна...