Дараев влетел так поспешно и неожиданно, что Жунид вздрогнул. Он все еще стоял у шкафа, рассеянно шаря в кармане в поисках папирос.

— Есть! Нашел! — хлопнув дверью, закричал Вадим Аки­мович.— Ты, Жунид,— гениальный сыщик, и вообще мы с тобой молодцы!

— Что? Что ты нашел?

— Вот!  Смотри! — Дараев расстегнул портфель и торжественно извлек оттуда аккуратно обернутую белой бу­магой книжку, раскрыл ее на бумажной закладке и сунул Жуниду под нос.— Смотри! Аккуратный парень. Пилипчук Ана­толий. Ни одной помарочки, переплет не порван, никаких ка­рандашных писулек и чертиков,— а семьдесят восьмой стра­ницы нет! Вырвана. Грубо, неаккуратно...

Это была «Родная речь» для IV класса. Жунид снял оберт­ку. Действительно, учебник содержался в образцовом поряд­ке. А страницы не было.

— Кто? — тотчас спросил Жунид.

— Погоди, дай отдохнуть,— повалившись на диван, ска­зал Вадим Акимович.— У меня уже «мальчики кровавые в глазах», и ноги меня не держат.

— Не тяни, ради аллаха,— взмолился Жунид.

— У-у-фф! — выдохнул Дараев и самодовольно усмехнул­ся.— Вдова, тридцать шесть лет, сын перешел в пятый класс девятой школы, отличник, первый ученик, учителя не нахва­лятся. Фамилия — Пилипчук. Свой домик. Кроме них, есть квартирант...— Вадим Акимович сделал паузу, изобразил интригующий загадочный взгляд и, не выдержав, хохотнул: — Ха-ха! Ни за что не догадаешься!..

— Ну!

— Не нукай, не запряг!

— Вадим, я тебя стукну!

— Не имеешь права! Я, понимаешь, трудился, как каторж­ный! Могу же я хоть немного пококетничать?

— Иди к дьяволу! — заорал Жунид, хватая его за ворот­ник! — Давай, говори, а то душу из тебя вон!

Они повозились, дружески обменявшись несколькими тумаками, потом Дараев, отдышавшись, уже спокойно и по-деловому договорил:

— Алексей Буеверов. Бывший наш знакомец по станице Гаевской. Живет у Пилипчук с момента своего освобождения. Отсидел, как тебе известно, пять лет. Работает в шашлыч­ной от ресторана «Кубань» на базаре.

— Ты что — был там?

— Нет. Не мог же я лишить тебя удовольствия побывать там вместе со мной. Это пока данные адресного стола и то, что мне могла рассказать учительница Анатолия Пилипчука.

— Едем!

— Едем!

Вдова Пилипчук. Исчезнувший квартирант. В шаш­лычной. Каретный сарай сослужил свою службу. Ночная слежка. Взаперти. Почти Дуглас Фербенкс. Переполох у Щеголевых.

Домик вдовы Анастасии Пилипчук стоял на ©крайне Черкесска, у самой дороги, по которой Жунид больше меся­ца тому назад ездил с Дараевым и Сугуровым в Зеленской район.

Старенький забор из покоробленных дождями, иссушен­ных солнцем досок, скрипучая покосившаяся калитка. Дом тоже деревянный, порядком обветшалый, снаружи оббитый шелевкой, с которой давно облупилась краска, и нельзя было узнать ее первоначального цвета. Резные наличники на ок­нах, ржавые петли наружных ставен, из которых сохранилась лишь одна половинка на боковом окне, такое же дряхлое крыльцо с тремя стертыми дощатыми ступенями. Не чувство­валось здесь мужской хозяйской руки. Бочонок под водосточ­ной трубой, летняя печка, обмазанная глиной, сарайчик и не­сколько кустов смородины в палисаднике. В глубине двора — могучий старый тутовник, закрывавший своей густой тенью и дом, и часть улицы.

Анастасия Ивановна Пилипчук,— в меру полная, мило­видная казачка с глубокими добрыми глазами, в цветастой вышитой кофте с короткими рукавами и сатиновой юбке, скромно, но в то же время с неприметным щегольством об­тягивающей ее порядком раздавшийся стан и широкие бед­ра,— была не на шутку испугана, узнав, что к ней пожало­вали из милиции.

—  Живем тихо, одиноко,— с мягким украинским акцентом, грудным взволнованным голосом говорила она, жестом приглашая их в комнату.— Так что ж могло случиться?

—  Вы не волнуйтесь, Анастасия Ивановна,— сказал Жунид, садясь на предложенный ею стул в чистой малень­кой горнице, обставленной так, как это делается р деревнях на Украине. На стене, под полочкой с зеркалом,— множест­во фотографий в одной большой рамке, расшитые крестом рушники, стол посередине, тоже накрытый узорчатой льня­ной скатертью. В темном со следами былого лака шкафу — аккуратно расставленная посуда.

Дараев пришел вслед за Жунидом минут через пять с двумя понятыми — соседями вдовы, мужем и женой, кото­рые робко уселись на деревянный топчан, застеленный горс­кой кошмой.

— Мы...— Жунид остановился, подбирая выражение. Анастасия Ивановна сидела молча напротив него, и два пун­цовых пятна медленно разливались по ее еще свежим белым щекам.— Мы должны задать вам несколько вопросов в свя­зи... в связи с делом, которое сейчас расследуем...

Дараев достал бумагу, ручку и приготовился писать.

— Сразу хотим предупредить вас,— продолжал Жунид,— что нужно говорить только правду: ложные показания вле­кут за собой уголовную ответственность...

Он нахмурился, злясь на себя за этот официально-бюро­кратический тон, за формальности, которые — он был в этом убежден — не всегда и нужны. Вот сейчас ему совершенно ясно, что эта степенная, приятная женщина не может быть замешана в чем-то предосудительном; он давно не видел та­ких чистых открытых, таких располагающих глаз. Но... служба и эмоции — разные вещи. Эмоции и свое личное впечатле­ние к делу не подошьешь.

—  Я... я завсегда...

—  Очень хорошо. И еще раз прошу — не волнуйтесь.

Речь пойдет о вашем квартиранте Алексее Петровиче Буеверове.

—  Он... он... его нету.

—  Где он? — быстро спросил Дараев.

—  Позавчера як ушел на работу — так и не було.

—  Что вы можете о нем сказать?

—  Та что же могу?.. Не знаю. Человек, вроде, самостоя­тельный, немолодой уж. Пятьдесят семь ему. Тихий, уважи­тельный...

—  У него бывал кто-нибудь?

Она отрицательно покачала головой.

—  Та ни. Одинокий он. Вдовый.

—  Совсем никто?

Она пожала плечами, потом опять покраснела.

— Ой, нет, вру. Был чернявый такой. Черкес — не чер­кес Дюже суровый, глаза такие, шапка горская на нем и это... Ну...

— Что?

— Ухо перекошенное... От того уха, еще страшней он мне глянулся...

—  О чем они говорили? — бросив многозначительный взгляд на Вадима Акимовича, спросил Шукаев.

—  А не знаю  В комнату ушли Говорили тихо. На стол я хотела накрыть,— Алексей Петрович не велели.

—  С чемоданчиком он был,— робко вставил приглашен­ный в качестве понятого сосед вдовы — Я видал его.

—  Как выглядел чемодан?

—  Невеликий, новый, ровно только из магазина

—  Не заметили — тяжелый он был, чемодан?

—  Не. Пустой. Махал он им легонько.

—  Когда он приходил?

Анастасия Ивановна сдвинула свои густые темные бро­ви, припоминая.

—  Кажись, после праздников... Ну, да: в аккурат после праздников...

—  Значит, второго мая? — поднял голову Дараев.

—  Та ни. Третьего уж. С утра. Часов восемь, считай, було.

—  У вашего квартиранта есть брезентовый плащ с капю­шоном?

—  А як же. Они в ем на работу в дождь ходят

—  Он охотой занимается?

—  Ни, ни разу ни бачила.

—  После прихода человека, о котором вы говорите, как Буеверов провел оставшуюся часть дня?

—  Они вместях ушли.

—  Когда?

—  Та скоро. Тот с полчаса, может, побыл.

Анастасия Ивановна еще показала, что третьего мая квар­тирант ее отсутствовал до полуночи. Явился выпивши, хотя это случалось с ним не часто, и сразу лег спать.

Предъявленный вдове учебник сына она сразу узнала, но о том, когда и при каких обстоятельствах была вырвана стра­ница, ничего сказать не могла.

При осмотре комнаты Буеверова, выходившей окнами во двор, они не обнаружили ничего подозрительного, кроме не­скольких крупинок лороху в щели подоконника .Вадим Акимович осторожно выдул черные крошки из щели и собрал в бумажный пакетик.