Акбашева за кисть руки, рывком швырнул его через себя.

—   Бросьте нож! Не шевелиться!

Акбашев застонал и бросил кинжал под ноги Шукаеву Дараев уже обезоружил толстого мужчину, выбив у него из рук железный прут толщиной в палец. Тот стоял с подняты­ми руками и оторопело моргал.

Задержанных отвели в угол. Вадим связал им руки.

Шукаев вытер пот со лба и позвал понятых, все еще не решавшихся спуститься в подвал. Только после вторичного приглашения они с опаской слезли вниз.

—   Подойдите ближе,— подозвал их Дараев.

—   Это похоже на застенок,— с глухой яростью в голосе сказал Жунид.— Ты только взгляни, до чего может дойти человеческая гнусность...

Вся эта подвальная пыточная мастерская была приспо­соблена для того, чтобы делать неузнаваемыми похищенных лошадей, коров и других животных. На рога коров густым слоем намазывалась горячая мамалыга, после чего рога туго-натуго обматывались парусиной, чтобы после такого пропа-ривания выгнуть их в обратную сторону   Самым диким и варварским способом уничтожался след от тавра на заднем бедре лошади. Ремнями привязывался к телу коня, в том месте, где стояло тавро, полуведерный бочонок без дна. В него наливалась кипящая жидкость из шуана, оказавшаяся обык­новенным молоком. Молочный пар начисто вываривал тавро, а когда обожженная кожа заживала, на пораженном месте вырастала пушистая гладкая шерсть.

Осмотрев копыта гунтера, Дараев обнаружил, что под­ковы на них были переставлены задом наперед. Значит, ло­шадь украдена совсем недавно и сделано это, чтобы сбить со следа возможную погоню.

Жунида заинтересовал сам подвал. Стены его, обшитые досками, до того закоптились, что он не сразу отыскал мас­сивную дубовую дверь, ведущую наружу. Открыв ее, увидел густой кустарник и услышал шум мельничного колеса: рядом протекала река. Сожце уже садилось. Жунид вышел и обо­шел сарай с задней стороны.

Построен он был на краю небольшого обрыва, которым оканчивался двор усадьбы Акбашевых. Стенку обрыва густо обступили кусты облепихи. Отсюда по неприметной, заросшей сухой травой тропке и вводили конокрады лошадей в подвал. Перекрытием служили толстые дубовые бревна и полуметро­вый слой земли. Над подвалом и был поставлен сарай ско­рее для маскировки, чем как подсобное помещение. Дымоход начинался от перекрытия и, проходя через сарай, заканчивал­ся под самой черепичной крышей. Длинный прочный часто­кол отгораживал все сооружение и другие хозяйственные постройки от обрыва, спускавшегося к реке.

Все это внесли в протокол.

—  Теперь пошли,— сказал Шукаев и, велев участковому вывести из подвала лошадей и бычка, приставил к люку де­ревянную лестницу.— Пожалуйста, вперед, господа хоро­шие,— зло скомандовал он.— Акбашев и... Бекан Кабалов, если не ошибаюсь?..

—  Надеюсь, вам известно, что дача ложных показаний влечет за собой тюремное заключение сроком до...

—  Знаем, начальник, обязательно знаем,— с готовностью ответил Кабалов.

Допрос Жунид вел в комнате председателя сельсовета. Уже стемнело, и на столе горела керосиновая лампа с над­треснутым стеклом. Она коптила, и Дараеву поминутно при­ходилось подкручивать фитиль.

Бекан Кабалов, тучный коротышка с круглым плутоватым лицом, щурился и подобострастно заглядывал в глаза Жуни-ду. Тот несколько минут молча рассматривал его, решая, как себя вести. Скорее всего Кабалов — только скупщик краде­ного. Значит, надо припугнуть.

—   Ну, так кем же вас считать, гражданин Кабалов,— не спуская с него глаз, сурово спросил Жунид,— скупщиком ворованных лошадей или помощником главаря банды Акбашева?

Бекан заколыхался на стуле, отрицательно тряся головой.

—  Нет, начальник, нет! Какой главарь банда! Зачем дело шьешь? Я покупал, я честный покупщик, больше никто!

—  Будете говорить без утайки?

—  Будем, обязательно будем!

—  Кому продали карабаира?

Бекан икнул и оторопело уставился на Шукаева. Потом справился с собой и залебезил:

—  Ой-ой! Крепкий начальник... Куда по следу пришел, куда далеко пришел...

—  Отвечайте на вопрос, Кабалов.

—  Паша-Гирей сказал увести коня из Абухабля.

—  Куда вы его дели?

—  В Баксан. Мухтару Бацеву променяли за одиннадцать лошадей.

—  Тоже краденых?

—  Не знаю, начальник. Спроси Мухтара,— глазки Кабалова воровато забегали.

—  Не увиливайте! Чьи лошади?

—  Кенже. С рудника.

—  Те, о которых я говорил, когда приехал из Нальчика! Помнишь? — воскликнул Дараев.

—  Видимо, это они. Кому же вы их перепродали, Каба­лов?

—  Цыганам. Колхоз «Труд ромен». Где Минводы — там колхоз.

—   Опишите приметы карабаира. Скупщик снова оживился:

—  Царский конь. Ноги тонкие, длинные... шерсть, как бархат. Звезда на лоб... белый звезда. Грудь могучий...

—  С этим жеребцом были еще лошади. Где они?

—  Семь кобыл и три... жеребка. Тоже Баксан пошли.

—  Из Чохрака угнали восемь, Зухра разбилась,— зна­чит, они,— шепнул Вадим.

— Они, они, черт побери! Не зря мы с тобой хлеб едим!

— А откуда лошади и бычок, которых вы уродовали в подвале? — спросил Бекана Дараев.

— Казачий колхоз... отсюда сорок верст будет,— неохот­но ответил Кабалов и подался к столу.— Только не знаю, кто угнал, начальник. Никогда не знаю. Мое дело купи, деньги дай... а откуда конь — спрашивать нету, не надо..

—    Ладно. Хватит. Дай ему подписать протокол, Вадим. Но толстяк не умел расписываться. Пришлось читать протокол вслух, потом он припечатал бумагу собственным пальцем, деловито помазав его чернилами. Его увели.

... Акбашев держался надменно. На вид ему можно было дать лет сорок восемь, но, как выяснилось, ему недавно ис­полнилось сорок. Полукочевая, полная опасностей жизнь, частые кутежи, беспорядочные знакомства с женщинами рано состарили его крупное лицо с орлиным носом и наглыми красивыми глазами. Черные волосы серебрились на висках, резкие глубокие морщины перечертили лоб. Он носил усы, слегка обвисшие книзу, и остроконечную бородку. На щеке темнел шрам, напоминавший по форме клинописный значок с древней ассирийской таблички.

Зная, что Акбашева разыскивает Ляпунов, но не имея  понятия, по какому делу, Жунид ограничился тем, что дал Паше-Гирею прочитать показания Кабалова. Паша-Гирей не­брежно просмотрел их и махнул рукой:

—  Трусливая свинья. Раскололся в два счета...

—  Вы подтверждаете его показания?

—  Да. Какое это имеет значение.

—  Бравируете, Акбашев?

— Нет. Трезво смотрю на вещи. Отрицать очевидное — грубо. Юлить и дрожать — тоже ни к чему. Есть более ра­зумный стиль поведения...

— А именно?

Акбашев ухмыльнулся прямо в лицо Жуниду.

— Бежать, начальник, бежать...

— Не выйдет...

— Увидим.

... На другой день утром обоих арестованных, изъятые из подвала Акбашева вещественные доказательства и лоша­дей в сопровождении присланных Дышековым людей полу­торка увезла в Баталпашинск. Жунид отправил Дыбагову телеграмму: «Арестованы известный контрабандист Паша-Гирей Акбашев и оптовый скупщик краденых лошадей Бекан Кабалов тчк Поставьте известность Ляпунова тчк Следы ка-рабаира ведут Баксан тчк Завтра выезжаем Нальчик тчк Подробности почтой тчк Шукаев».

Почти два года не был Шукаев на своей родине. С тех самых пор, как ездил туда за женой, чтобы перевезти ее в Краснодар.

Нетрудно представить себе, с каким чувством он подъез­жал к Нальчику. Все треволнения последних месяцев, горь­кие мысли о Зулете, которые по-прежнему не оставляли его,— все отошло на второй план, сгладилось, уступив место удив­ленно-радостному ощущению молодости и свежести. Так, наверное, бывает всегда, когда человек после долгой разлу­ки с родным домом вновь попадает туда, где прошло его бо­соногое детство, где он стал юношей, где встретил первую любовь. .

Маленький пузатенький автобус с брезентовым откидным верхом, напоминавший более поздних своих собратьев, полу-чившиХ меткое название «трясогузок», заносчиво катил по дороге, громыхая плохо закрепленным на моторе капотом.