Жунид и Вадим болтались на заднем сиденье, где неимо­верно трясло, но оба этого не замечали: один — захвачен­ный воспоминаниями, другой — новыми впечатлениями.

Стояло ясное ноябрьское утро, довольно теплое и голу­бое. Справа, вдали от дороги, над темными, покрытыми ле­сом спинами гор возвышался своими двумя сахарными голое вами ослепительный Эльбрус. Возле его вершин, как всегда, курились.легкие ватные облачка. А впереди, за двумя некру­тыми подъемами, которые им предстояло преодолеть, лежа­ло возле небольшой горной речушки родное село Шукаева. От него до Нальчика — рукой подать.

.. Нальчик накануне семнадцатой годовщины Октября не был похож на сегодняшний. Не было тут ни новых зданий всем известной теперь «Стрелки», ни заводов и фабрик, раз-бросанных по его окраинам, ни проспекта, обсаженного де-ревьями, ни асфальтированных улиц и площадей.

Но и тогда народ совсем юной республики готовился встретить праздник Великой революции во всеоружии трудовых успехов. На улицах люди вывешивали транспаранты и лозунги, маляры поспешно добеливали здания, пионеры уби­рали школьные дворы и под барабанный бой и пронзитель­ные звуки горна учились маршировать, чтобы красиво и строй­но пройти перед трибуной на праздничной демонстрации.

Из Баталпашинска Жунид созвонился с органами наль­чикской милиции, теперь они с Дараевым точно знали, где им искать Мухтара Бадева. Он сидел в нальчикской тюрьме.

Известие это поначалу раздосадовало обоих друзей. Зна­чит, о том, что карабаир и остальные чохракские лошади находятся у Бацева, имя которого назвал им скупщик Каба-лов, нечего было и думать. Осужден Бацев, наверное, «на всю катушку», и терять ему нечего. А стало быть, он может за­хотеть сказать им, где находится карабаир, а может и не захотеть. И ничего с ним не поделаешь.

Визит к начальнику нальчикского управления милиции отнял у них около часа. Шукаеву пришлось рассказать во всех подробностях о деле, которое привело их в Кабардино-Бал­карию, информировать о том, что Бацев принимал участие в похищении лошадей с Кенженского рудника, более подробные сведения о чем имелись у Дышекова в Баталпашинске. По­том начальник управления позвонил в ОГПУ, в ведении ко­торого была в те времена тюрьма, и следователи получили разрешение на допрос Мухтара Бацева. Их должен был встре­тить заместитель начальника тюрьмы по режиму Устирхан Шебзухов, человек, хорошо известный Жуниду. Когда-то он учился в Ленинском учебном городке.

Выйдя из управления, Жунид размышлял над тем, что предпринять, если Бацев заартачится и откажется говорить. Мысли его перебил Дараев:

—  Ну, надеюсь, мы с тобой не заблудимся?

—  Выдумал,— весело ответил Жунид.— Да мне здесь каждый домик знаком. Минут через двадцать доберемся.

—  Слушай,— после некоторого молчания заговорил Да­раев.— Как ты все-таки утерпел и не сошел, чтобы зайти домой, к отцу, когда мы проезжали мост?

Шукаев вздохнул и покачал головой.

—  Это мы успеем потом. Сначала — дело.

—  А мои старики давно померли,— сказал Дараев.— Я еще мальчишкой был, лет девяти...

—  Ты в детдоме воспитывался?

—  Да. Давно я никого из наших не встречал. Поразъеха­лись, поразлетелись все... кто — куда. В Краснодаре только Женя Кондарев... Мы и учились вместе...

Жунид с любопытством посмотрел на приятеля.

—    Как ты решил стать криминалистом? Дараев улыбнулся.

— С детства мы с Женькой бредили сыщиками. Сколько двоек хватали из-за этих Пинкертонов, Холмсов, Лекоков и прочих. Урок идет, бывало, а мы книгу под крышку парты подложим и читаем, сквозь щель. Одну строчку только вид­но. Прочел ее — и двигаешь книжку...

— Романтично...

Вадим слегка нахмурился.

— Поднапортила мне в жизни эта книжная романтика. Воображал себя выдающимся сыщиком... И взрослым стал, а все избавиться не мог. Казалось мне, что я пуп земли. Самый умный, самый проницательный...

— Чего это ты занялся самобичеванием?

— Да так, вспомнилось...

Несколько минут они шли молча. Посредине длинной улицы росли акации, образуя своеобразный бульвар, по кра­ям которого оставалась проезжая часть, вымощенная булыж­ником. Улица так и называлась когда-то Бульварной, а теперь ее переименовали по имени местного революционера.

... Тюрьма, расположенная на окраине города, на обры­вистом левом берегу реки, была обнесена высоким деревян­ным забором с двумя сторожевыми вышками по краям.

Во внутреннем дворе стоял небольшой кирпичный домик, в котором размещалась вся администрация. Их принял замес­титель начальника тюрьмы по режиму плотный молодой кабар­динец. Смуглое, добродушное лицо его было чисто выбрито.

— Жунид! Вот встреча! Кого-кого, а тебя не ожидал уви­деть!

— Гора — с горой, Устирхан,— пожал ему руку Шукаев.— Познакомься, Вадим, это товарищ Шебзухов — Бог здешних благословенных мест!

— Все шутишь! Рассказывай, зачем приехал.

— Видишь ли,— сказал Жунид, садясь.— Подробно рас­сказывать, пожалуй, дня не хватит. Я — коротко. В Адыгее похищены лошади: семь конематок, три жеребчика и племен­ной рысак карабаир. Похитителей мы нашли. Они арестова­ны. А вот лошади... Последний известный нам человек, ко­торый получил их, это Мухтар Бацев... Сейчас он — твой по­допечный.

Шебзухов пригладил редкие волосы, прикрывавшие ран­нюю лысину.

—  Ясно. Видишь ли, Бацев позавчера осужден. И мы ждем только вагонзака

[29]

, чтобы отправить его в лагерь. Так что вам повезло: завтра Бацева вы бы уже не застали.

—  Я хочу его допросить.

—  Понимаю. Сейчас им разносят завтрак, придется не­много подождать. Пошли пока в зону. Посмотрите наше хо­зяйство.

—  Ну что ж. Пойдем.

... Двор был большой, квадратный, со всех сторон окру­женный постройками и высоким забором. Длинное саманное здание кухни, крытое черепицей, но еще не оштукатуренное, темно-серый блок, протянувшийся из одного конца двора в другой. Там размещались камеры, общие и одиночные, и кар­цер.

Повсюду было чисто, даже разбиты клумбы, заросшие почерневшей травой и высохшими, сморщенными от недав­них морозцев остатками цветов.

—  Ну, расскажи хоть, как живешь,— поинтересовался Шебзухов.

Но Жунид не умел и не любил рассказывать о себе.

—  Да так. Ни плохо, ни хорошо,— ответил он и перевел разговор на другое.

О чем бы они ни говорили, голова Жунида была забита иным. Бацев. Вот кто интересовал его сейчас.

—  За что он сидит?

—    Кто? — не сразу понял Шебзухов.

—  Бацев.

—  Изнасилование с последующим убийством.

—  Ты не мог бы в общих чертах охарактеризовать его

—  Почему же... могу. Ну, во-первых, он туберкулезник... Профессии не имеет. Пил, воровал. Судим дважды до этого дела. Отбывал наказание. Обозлен на всех и вся. Подобные типы хотели бы, верно, чтобы на земле вообще не было здо­ровых и счастливых людей, потому что они, видите ли, боль­ны...

—  Смел? — спросил Шукаев.

—  Разве такие бывают смелыми? — вступил в разговор Вадим Акимович.— Своя шкура ему дороже всего...

—  Точно,— поддержал Шебзухов.— Трус, каких мало

Так, завтрак, по-моему, кончился. Идите ко мне в кабинет, а я распоряжусь, чтобы его привели.

Бацев вошел в кабинет развинченной походкой, слег­ка покачиваясь на нескладных ногах. Арестантская роба была маловата этому высокому худому детине. Из рукавов фуфай­ки торчали чуть ли не по локоть волосатые руки.

—   Обрати внимание, Вадим,— шепотом сказал Жунид, разглядывая заключенного.— Дегенеративный тип.

На сером, землистого оттенка, лице Бацева застыла иди­отская усмешка. Он, конечно, сразу сообразил, что зачем-то понадобился приезжим, а значит, есть шанс покуражиться

—   Зачем звал, гражданин начальник? — по-русски спро­сил он Шебзухова.

 — Стань как следует,— строго сказал Шебзухов.— Пе­ред тобой сотрудники уголовного розыска Адыгеи!

—   А мне — хоть персидские султаны! Здравия желаю, граждане сотрудники!