—  Что у вас, лейтенант? — спросил Гоголев.

—  Товарищ полковник (Виктора Ивановича неделю на­ зад повысили в звании), разрешите обратиться к товарищу майору!

—  Обращайтесь,— сдержал улыбку начальник управле­ния.

—  Сядьте, лейтенант,— не дал ему продолжать в том же официально-уставном тоне Шукаев.— Сядьте и расскажите покороче, что там, у Паритовых.

—  Вот,— вместо ответа, сказал Абдул и, достав из на­ грудного кармана гимнастерки коробочку, положил ее на стол.

В коробочке лежало два кольца с большими сверкающи­ми камнями.

—  Бриллианты, надо полагать? — Гоголев вопроситель­но посмотрел на Маремкулова.

—  Поддельные! — с нескрываемым торжеством заявил Абдул.— Паритова сама отдала. Просила только запротоко­лировать, что она не скрыла.

—  Вы уверены, что камни не настоящие?

—  Да. Я возил кольца в Госбанк, там есть специалист Он сказал — стекляшки.

—  К Чернобыльскому не пытались попасть?

—  Не пустили врачи.

—  Как он там?

—  Сказали, ему немного лучше. Но вставать не разре­шают.— Сияя, Абдул поднялся со стула.— Я могу идти?

—  Нет. Оставайтесь,— сказал Гоголев, несколько удив­ленно глядя на подчиненного. Таким он еще не видел Абдула Маремкулова.

—  Спасибо, Абдул,— Шукаев тоже встал и пожал ему руку.— Я надеюсь, вы оформили документально эти кольца?

—  Конечно. Какой разговор!

—  Ну, и отлично. Вы едете с нами в Дербент,— сказал Шукаев.— На финальное действие нашей пьесы... Во всяком случае, нам хотелось бы, чтобы оно стало финальным,— тут же поправился он.

—  Я готов! — торжественно заявил Маремкулов.

—  Ну, вот и порядок. Сейчас мы с Вадимом Акимови­чем еще быстренько наведаемся в санчасть.

—  К Бекбоеву? — спросил Гоголев.

—  И к нему.

—  Надо бы выяснить, успел ли цыган предупредить сво­их, что Нахов арестован,— сказал Дараев.

—  Обязательно. Собственно, они уже должны были за­шевелиться: Буеверов там, значит, им известно, что Щеголевы и Рахман у нас. Мы все время отстаем,— согласился Жунид.— Кроме того, у меня есть желание еще раз повидать

Чернобыльского. Если позволят врачи.

—  Вряд ли,— усомнился Гоголев.— Инфаркт все таки.

Снова раздался негромкий стук в дверь.

—  Войдите!

На этот раз пришел Арсен.

Пистолет ТТ за номером 1524 был зарегистрирован на имя начальника пожарно-сторожевой охраны Шахарской ткац­кой фабрики Исхака Кумратова. Кроме отпечатков пальцев на рукоятке и курке, принадлежавших Парамону Будулаеву, были еще чьи-то на стволе. В картотеке регбюро не нашлось ни­чего похожего.

Перед уходом в санчасть Жунид зашел в регбюро сам и попросил как можно скорее, в пределах полутора часов (было уже половина девятого), дать ему сведения обо всех прошед­ших по картотеке лицах, в составе имени которых была бы частица «хан». Посоветовал начать с дел десятилетней дав­ности.

—  Трудненько будет,— неопределенно сказали ему.

—  Сделаете?

—  Постараемся.                                                        

—  Очень нужно,— просительно сказал Шукаев.— Про­сто необходимо. Если не успеете, телеграфируйте мне в Дер­бент.

... Как и предсказывал Гоголев, к Самуилу Чернобыль­скому их не дустили.

—  Ему ни в коем случае нельзя волноваться. Не могу, не имею права,— категорически отказал главврач.— К Бекбоеву пожалуйста. Боюсь, что мы старика не сумеем спасти.

Последние сутки — на кислородной подушке.

—  Он без сознания?

—  Временами приходит в себя. Потом снова впадает в забытье.

—  Что ж. Нельзя — так нельзя. А Бекбоев мне не ну­жен. Приставьте к Чернобыльскому сиделку: если скажет что-нибудь, пусть даже бессмыслицу какую, обязательно записать надо.

—  Хорошо. Сделаем. А сиделка дежурит.

... У Будулаева они задержались всего на несколько ми­нут. Он лежал небритый, апатичный, даже не повернул го­ловы при их появлении.— Жунид и Вадим сели на стулья, стоявшие у изножья кровати.

—  Будулаев!

—  Чего?

—  Вы умеете писать?

На равнодушном, припухлом от сна лице цыгана промель­кнуло некое подобие заинтересованности.

—  Грамоту знаю. А что?

—  Где вы находились, когда Семен Дуденко арестовал Нахова?

—  Слушай, майор,— грубо ответил Парамон.— Я все сказал. Чего еще надо?

—  Где были, я спрашиваю, в момент ареста Нахова? И перестаньте увиливать, Будулаев. В прошлый раз вы разго­варивали охотнее...

—  И зря. Все одно — хана,— он отвернулся к стене и засопел.

Парамона и его настроение легко можно было объяснить. По словам врача, рана воспалилась, пришлось делать вторич­ное рассечение, чтобы избежать сепсиса. У цыгана поднялась температура — нужен был красный стрептоцид — новое и редкое по тем временам лекарство. Жунид пообещал, что че­рез Гоголева стрептоцид будет доставлен из аптекоуправле­ния — никак нельзя было допустить, чтобы единственный стоящий свидетель умер от гангрены. И так им не везет: уже третий лежит в санчасти и все трое плохи.

— Сегодня к вечеру будет  новое лекарство,  Будула­ев.— Лекарство дорогое. Но мы его для вас не пожалеем, потому что нам нужно обезвредить шайку. И помните: вы нам нужны и, мы будем о вас заботиться, пока вы нам помогаете. Вздумаете идти на попятный — выкарабкивай­тесь, как знаете. Поняли? — Прием был недозволенный, Жунид это отлично понимал, но другого выхода сейчас не было. Если он станет церемониться с цыганом, как того требуют все нормы и правила, то неизбежно промедлит, не выяснит всего, что ему нужно и... может наделать неиспра­вимых ошибок в Дагестане.

Будулаев повернулся, застонал, сжав губы.

—  Ну, чего?

—  Отвечайте! И поскорее.

—  Я был напротив,— тихо сказал цыган.— На чердаке. Там трехэтажный дом на другом конце площади. Видел я, как Зубера в машину садили.

—  Предупредил своих?

—  Ага. Как же еще?.. Телеграмму дал барону,— он ус­мехнулся, потрогал свой вспотевший лоб.— Так вот зачем про грамоту спрашивал, майор...

—  Из какого почтового отделения вы дали телеграм­му? — спросил Вадим Акимович?

—  Почем я знаю. За базаром там...

—  Понятно. Мы проверим.

—  Валяйте.

Затерянный в горах уголок. Старик. Как крысы на то­нущем судне. Омар Садык во всем его блеске. Трапеза. Фе­офан третий надеется быть хитрее других. Конец цыган­ского барона. Бегство  Риты.

В сороковые годы на Кавказе были еще уголки, куда редко заглядывали туристы и охотники, не говоря уже о дру­гих любителях побродить, потому что места эти лежали обык­новенно в стороне от горных аулов и удобных дорог Един­ственный вид транспорта, возможный здесь, были лошади или неторопливые, но удивительно выносливые ослы, на которых навьючивали поклажу, а сам путник чаще вышагивал рядом, держа в руках сучковатый ореховый посох.

Козьи тропы, размытые дождями и потоками дороги усе­яны скатившимися с гор валунами, небольшими, размером с кулак, и огромными осколками породы весом в добрый деся­ток тонн.

В одном из таких уголков, затерянных среди нагромож­дений скал к юго-западу от Дербента, в верховьях безымян­ной горной речушки, пересыхавшей почти полностью в зной­ные летние дни и возрождавшейся с осенними ливнями, со­хранились древняя сторожевая башня и остатки нескольких давным-давно покинутых и разрушенных саклей, прилепив­шихся к склонам.

Горы в этом месте ущелья расступились, словно разре­занный надвое слоеный пирог, оставив посередине долины место для гигантского вздутия скал, которое, словно полуост­ров, одним узким своим краем соединялось с западной сте­ной ущелья. В центре его на высоте птичьего полета лежал плоский пятачок удобной для возделывания, брошенной те­перь земли размером с хорошую городскую площадь, а у об­рывистого склона заканчивался взмывающим вверх зубцом, на котором, как верный страж теснины, торчала старая баш­ня с выщербленными, выветренными боками.