Поскольку Итляшева до сих пор официально никто не допрашивал из опасения вызвать гнев Коноплянова, решив­шего вопрос по обыкновению с плеча: «Охотничий гай — и баста!», Вадим Акимович составил протокол по всей форме в присутствии двух соседей, согласившихся быть понятыми.

На этот раз им повезло больше, во всяком случае у Жунида был вид человека, который впервые за долгое время почувствовал, наконец, что он на верном пути. Оживился он, когда Итляшев заговорил о трех незнакомых мужчинах, по­казавшихся ему подозрительными.

— Чем они обратили на себя ваше внимание? Зверолов не понял вопроса и недоуменно смотрел на Дараева. Густые брови охотника поднялись вверх, придавая его сухому, аскетического склада лицу сходство с большой, сильной, но доброй птицей. Доброту и спокойное достоинст­во, как у многих людей, которые проводят долгие дни в лесу, наедине с природой, излучали глаза Итляшева — задумчиво-неподвижные, внимательные, глаза человека, который никог­да не лжет.

—  Почему они вам не понравились? — упростил вопрос Шукаев.

—  В лицо не смотрят,— негромко ответил Итляшев

Неторопливо достал кисет с махоркой, свернул цигарку.— И один к одному не подходят...— говорил он по-русски доволь­но хорошо, правильно строил фразы.

—  Как это — «не подходят»?

—  Барсук со змеей рядом не живут,— охотно объяснил он.— Лиса с волком — нет. А эти... вышли к дороге — сра­зу видно — чужие один к другому, совсем не подходят.

—  Вы запомнили их?

Итляшев слегка пожал плечами и бросил снисходитель­ный взгляд на Дараева.

—  Я охотник.

—  Тогда — как они выглядели?

Итляшев откашлялся, полез в карман суконной куртки за носовым платком, степенно вытер тонкие губы и стал рассказывать с той же спокойной обстоятельностью, которая сквозила в каждом его движении. По его словам, на одном из встретившихся ему неизвестных была одежда с чужого плеча. На угловатом высоком человеке, лица которого он не видел, потому что тот, сморкаясь, прикрыл его носовым плат­ком, мешковато сидел комбинезон, какие носят железнодорож­ники и мастеровые паровозных депо. Глаза Итляшев запом­нил: маленькие, бегающие и злые. Второй — ниже среднего роста, грузноватый, в брезентовом плаще с капюшоном и охотничьей винтовкой, но не охотник. На вопрос Жунида, почему Итляшев сделал такой вывод, зверолов ответил: «Сы­тый. Толстый, Руки чистые, белые. Ружье плохо держит. Не охотник». Третий... тут Итляшев неожиданно развел рука­ми — не знаю, мол, что и сказать.

—  Не рассмотрели его?

—  Почему не смотрел? Все видел, все помню. Однако, крашеный он.

—  Как это — «крашеный»!? Что вы имеете в виду? — не утерпел Шукаев.

—  Брови крашены, борода. Под папахой седые виски, а борода и брови черные, как будто сажей намазал. Чужой весь, не настоящий.

—  Грим,— прошептал Жунид.

—  Как сказал? — спросил зверолов.

—  Нет, ничего. Продолжайте.

Итляшев слегка насупился. Не любил, видимо, когда его перебивали. Посмотрел на притихших, скромно сидевших в углу на стульях понятых, как бы призывая их в свидетели, что не по его вине затягивается дело, и коротко, но с преж­ней степенностью, закончил:

— Тот, крашеный, мешок на спине держал. В мешке — баул. Все.

— Почему вы решили, что это баул? — подался к нему Жунид.

— Оглянулся я, когда они прошли. Сначала думал — коробка, потом, смотрю, ручка торчит.

— В мешке был четырехугольный предмет?

— Конечно.

— Тогда не баул, а чемодан?

— Не знаю. Разве это — не одно?

— Не совсем,— доставая чистый лист бумаги, сказал Дараев,— баул другой формы.

— Значит — чемодан.

— Ружье какое?

— Бердана.

— Вы не разговаривали с этими людьми?

— Я здоровался. Приветствовал, как положено. Не отве­тили. Мимо прошли. В глаза не смотрели.

— В котором часу это было?

— Тень от деревьев была,— сказал Итляшев. Вадим и Жунид переглянулись.

— А точнее не можете вспомнить? Часов при вас не было?

— Не носим. Зачем часы? И так скажем. Сейчас... Кап­каны проверил, домой пошел. Идти — два часа, немного боль­ше, чем два. Дошел, разделся, руки помыл еще... смотрел — четыре часа было — значит...

— Значит, вы встретили их в половине первого, или где-то без четверти час?

— Так.

Это Жунид тоже записал в свой блокнот.

— Ну, что же. Спасибо вам,— Шукаев встал и протя­нул охотнику руку.— Большое спасибо вам, дорогой товарищ Итляшев. Благодаря вашей наблюдательности нам удалось установить нечто очень важное.

Итляшев тоже поднялся, с видимым удовольствием по­жал руку Жуниду.

— Сейчас жена стол соберет, ужинать будем. Барашек есть, паста есть. Гостями будете.

— Нет  Благодарим, но — не обижайтесь — времени у нас в обрез,— сказал Дараев, протягивая зверолову прото­кол для подписи.— Вот здесь подпишите... и вы,— повернул­ся он к понятым.

— Да. Мы должны ехать, вы уж нас простите,— поддержал друга Жунид.— Для застолья не время сейчас — банди­тов ловить надо.

Вопроса не последовало. Итляшев был не только наблю­дателен, но и сдержан.

Когда они сели в машину, Шукаев довольно потер руки.

— Наконец-то хоть что-то конкретное,— сказал Вадим Акимович. У него тоже поблескивали глаза.— И этого чело­века не допросили по горячим следам. Какое головотяпство.

— А что «наконец-то»? — хитровато улыбаясь и глядя сбоку на Дараева, спросил Жунид.

— Опять чемодан,— сказал Вадим и погрозил другу паль­цем.— Нечего прикидываться, ты не хуже моего понимаешь, что деталь, которая в третий раз попадается нам по пути, не может быть случайной. Сам же меня пристыдил!

О чемодане говорили буфетчик столовой, где после по­лучения денег обедали Барсуков и Кумратов, пасечник Юсуф и, наконец, Итляшев...

— Значит?..

— Значит, по крайней мере один из людей, фигурирую­щий в показаниях этих трех лиц,— преступник. Он был с ними в столовой,— тогда фибровый чемодан был еще пуст; он тащил чемодан в мешке — по-видимому, еще пустым; и он же держал его На коленях, сидя на бричке, проезжавшей мимо пасеки Юсуфа. Вот тогда чемодан, пожалуй, уже был набит деньгами...

— Уж не фантазируете ли вы, доктор Ватсон? — усмех­нулся Жунид, поддразнивая друга.

Тот не уловил шутливой интонации и принялся доказы­вать свою правоту.

— Пойми, Жунид,— в показаниях Итляшева все чрезвы­чайно важно: и чемодан, и берданка, если ты заметил, и за­гримированный третий. Я почти уверен, что эта троица и убила обоих. Они же — похитили деньги.

— Ладно, сдаюсь,— замахал руками Шукаев.—. Я хочу только, чтобы ты заметил себе: праздновать еще, ох, как рано. Мало знать все эти мелочи — убийц найти надо. Скоро ме­сяц, как совершено преступление, а у нас пока — одни ме­лочи.

— Разве наша вина, мы всего третий день, как начали...

— Слабое утешение. Ладно. Поехали.

— Куда теперь? — спросил Арсен таким тоном, точно его вовсе не заинтересовал только что услышанный разговор.

Шукаев посмотрел на часы. Половина десятого

—  В аул Хабль. Я не засну спокойно, пока не побываем у Кумратова.

—  Я тоже,— сказал Дараев.

Шукаев собирается думать. Поиски трупа Кумратова. Новые сведения. Рахман Бекбоев отбывает в неизвест­ном направлении. Секрет материального благополучия сыровара Кабдугова. Кому Исхак Кумратов отдал свое охотничье ружье? За какое звено тянуть? Версия, более или менее стройная. Машина или мотоцикл?..

За три дня, истекшие после первой рекогносцировки, про­веденной Шукаевым и Дараевым в районе Псыжского моста, где был обнаружен труп Барсукова, а затем — в станице Ольгинской и ауле Хабль, в доме Кумратова,— за это время информация по делу так разрослась, что Жунид ощущал на­стоятельную потребность в уединении, которое помогло бы ему сосредоточиться и без помехи обдумать план дальнейших действий.

Так бывало всегда: на каком-то этапе расследования, когда накопленные сведения начинали наслаиваться одно на другое и внешне представлялись совершенно разрозненными, не укладывающимися в стройное целое, он чувствовал, что ему необходимо на несколько часов спрятаться от посторонних глаз, речей и советов, чтобы разложить все по полочкам и попытаться навести порядок в хаотическом нагромождении фактов. Без этого он не мог двигаться дальше. Часы, потра­ченные на такое вот углубленное размышление, часто при­носили ему гораздо больше, чем целые дни самых деятель­ных поисков и поездок. Сумбурное, казалось бы, не поддаю­щееся никакой систематизации скопление материала — так бывает, когда неумелый строитель свезет на возведение дома кирпичей, досок и гвоздей во много раз больше, чем следу-^ет,— после разумного и спокойного распределения на нуж­ное и ненужное, неизменно обретало определенность и само по себе указывало направление следующего шага.