Здороваясь и глядя в глаза старика, Вадим все понял. Внешняя холодность встречи вовсе не означала, что отец не­доволен приездом сына. В глазах у Халида блеснули слезы радости. Но, верный стародавним кабардинским обычаям, он не должен был обнаруживать своих чувств при посторонних. То же самое повторилось и в доме, когда появилась мать. Она подавила светящуюся в глазах нежность к сыну и только не­надолго прижалась седой головой к грубому сукну его пальто. И тут же смущенно отпрянула, бросив извиняющийся взгляд на мужа.

Когда закончилась веселая церемония раздачи подарков, прерываемая восклицаниями и одобрительными возгласами, мать исчезла на кухню стряпать, а мужчины уселись в комна­те на тахте и на стульях — вести свой мужской разговор. Хозяин из уважения к гостям говорил по-русски, ни разу не позволив себе перейти на кабардинский язык.

Из младших Шукаевых дома оказался только Аубекир, колхозный агроном, очень похожий на старшего брата, разве что немного плотнее его.

Кунацкая, в которой они сидели, была обставлена просто, но уютно. У стены — тахта, над ней — ковер, увешанный ору­жием, в углу, у небольшого окна, до половины задернутого белой занавеской,— шкаф для посуды, этажерка с книгами и журналами, над ней — круглый черный репродуктор, посреди­не комнаты — прямоугольный стол и венские стулья.

Говорили об урожае, о том, что нынче хорошо уродила кукуруза, о стаях лошадей, которых выращивает местный ко­незавод, о ценах на рынке, о пуске гидроэлектростанции в Тамбуково.

А потом последовало угощение. Да какое! Вадим Дараев еще ни разу в своей жизни столько не ел и не пил. Между прочим, он впервые попробовал гедлибже

[31]

и пришел в восторг от этого «гениального», как он выразился, изобретения кабар­динской кухни.

Запомнился ему и торжественный ритуал в конце пир­шества, когда тамада

[32]

(конечно, им был Халид) встал и при­нялся священнодействовать над блюдом с только что подан­ной к столу бараньей головой. По неписаным застольным законам голову следовало разделать таким образом, чтобы каждый из гостей получил свой кусок с добрым и непремен­но символическим словесным напутствием от тамады. Напут­ствие это никак невозможно было приготовить заранее или заучить на все случаи жизни. Никогда ведь не знаешь, кто сегодня придет к тебе в гости. А то, что уместно сказать одному, совсем нелепо может прозвучать для другого. И в обязанности тамады входило умение импровизировать.

Халид ловко вынул мозг, положил его на тарелку и, раз­делив пополам, протянул Вадиму и Жуниду.

—  Вы оба,— сказал он,— наш уважаемый и дорогой рус­ский гость и мой старший сын, делаете работу трудную и очень нужную людям. И чтобы делать ее хорошо, нужно ду­мать — много думать, тогда сумеешь отличить плохих людей от хороших. Так примите же это, будьте мудры и прозорли­вы и да сопутствует вам удача!

Потом хитро посмотрел на шофера и, отделив от головы глаза, протянул ему.

— От остроты твоего глаза зависит твое уменье водить автомобиль. Будь же всегда зорким, сынок.

— А ты, младший сын мой,— обратился старик к Аубекиру,— ты человек земли. Ты агроном и должен слышать голос земли. Он разный: летом, в жару, он сухой и звонкий, когда пашня просит влаги, весной он едва различим, когда поля ждут первой борозды. А ты услышь его вовремя и ска­жи людям, когда нужно пахать, сеять и поить землю  Возь­ми это, сын мой! — и Халид протянул Аубекиру бараньи уши...

Под конец Дараев уже плохо соображал. Отказываться от чарки во время очередного тоста было нельзя, он пони­мал это, и не заметил, как его разморило. Жунид и Аубекир уложили Вадима спать.

... Перед сном Жунид побродил по дому. Все оставалось здесь по-прежнему, во всем чувствовалась хозяйственная рука матери. И только не было в комнате брата маленькой фото­графии Жунида в металлической рамке, которая прежде всегда стояла на маленьком столике у окна, где они в детстве гото­вили уроки. Портрет на стене висел, а фотография исчезла.

—  Я отдал ее Зулете, сын,— услышал он за своей спи­ной голос отца   Старик вошел неслышно и, проследив за взглядом Жунида, все понял

—  Она была здесь?

—  Зулета? Да.— Халид подошел ближе и положил руку на его плечо— Она ждет малыша.,  твоего...

Жунид резко обернулся:

—   Это еще неизвестно, моего или чужого...

Отец покачал головой.

—  Если человек падает и хочет встать, надо помочь ему подняться  Я верю ей, -сын... это будет твой ребенок. И она хочет подняться.

—  Значит, Зулета все тебе рассказала?

—  Да — Халид медленно пошел к дверям в свою полови­ну, но на пороге задержался.

—  Ты мужчина. И тебе трудно. Это я понимаю... Но у Шукаевых в роду еще не водилось, чтобы семья перестала быть семьей. Подумай об этом. Только не спеши и не горя­чись..

—  Чем она сейчас занимается? — глухо спросил Жунид.

—  Работает в Нальчике. В амбулатории. И учится в ме­дицинской школе.

- Где?

—   В Краснодаре. Кажется, это называется — заочно. Ну доброй ночи. Ложись. Час поздний.

После ухода отца Жунид долго не мог заснуть. Значит Зулета приезжала сюда. Выпросила у стариков его фотогра­фию. У нее не было своей, он ведь не слишком любил сни­маться. Впрочем, при его работе это и не рекомендовалось. Эх, Зулета, Зулета. .

Через сутки, когда, преодолев на управленческой полу­торке несколько десятков километров, они прибыли в Тамбу-ково, селение светилось огнями Строители сдержали свое слово, и к семнадцатой годовщине Октября электростанция дала первый ток.

Настроение в селе царило праздничное люди бродили по улицам, шумно разговаривали, в каждом окне горел свет

Но в Тамбуково следователей подстерегала неожидан­ность. При пуске электростанции разрядом тока был убит Салим Суншев. Обрывалась последняя нить. Других имен И адресов у Шукаева не было, если не считать предположения

Хапито Гумжачева, что карабаир находится где-то за Тере­ком. Тупик.

... Вернулись в Нальчик поздно ночью. В управлении ми­лиции лежала телеграмма на имя Шукаева:

«Результате допросов задержанных вами лиц выяснил некоторые дополнительные данные тчк Сообщаю наиболее важные тчк Тау Бекбоев находится банде Азамата Мамакае-ва окрестностях Грозного тчк Монограммы платке Зафесова прочтены тчк Язык арабский тчк Установлена еще одна явка зпт поселок Докбух Лялям Бадаев тчк Желаю успеха тчк Охтенко».

— Что будем делать, Вадим? — спросил Шукаев, когда они вышли из управления.

— Сейчас, я думаю, доберемся до твоего дома и завалимся спать. А утром решим.

— Это само собой. А все-таки?

— Ты ведь решил уже, зачем спрашиваешь?

— Хочу знать твое мнение.

—   Надо ехать в Грозный. Кстати, ведь там Денгизов?

Жунид улыбнулся. Когда люди долго бывают вместе, они начинают понимать друг друга с полуслова.

—  Там,— сказал он.— Расследует дело об убийстве пред­седателя сельсовета в Бай-Юрте. Мамакаевская банда орудует в тех же местах...

19. К БАЛАН-ТУЛХИ-ХАНУ ПРИХОДИТ ГОСТЬ

Когда заместитель начальника управления милиции Се­веро-Кавказского края Колосунин на совещании у Тукова в Насипхабле говорил о том, что ликвидация уголовных банд в те годы была насущной политической задачей, он нисколь­ко не преувеличивал.

Установление Советской власти в двадцатых годах вызва­ло на Кавказе острую классовую борьбу, как, впрочем, и в Других районах страны. Причем эмиграция контрреволюцион­ных элементов захватила Кавказ в меньшей степени, чем Центральную Россию, и здесь осталось гораздо больше вра­гов новой власти. К тому же, вербуя сторонников, они разжигали национальную рознь, усиленно проповедовали панис­ламизм. В этом и состояли особенности классовых битв на Северном Кавказе.

В тридцатые годы здесь развернулось массовое колхоз­ное движение, было ликвидировано кулачество, стали разви­ваться социалистическая промышленность и культура. Вот тог­да-то и подняли головы остатки недобитых белогвардейских банд, замаскировавшиеся кулаки, муллы, внешне безобидные ревнители мусульманства, а на деле — ярые враги советско­го строя. Но об открытом выступлении они не могли и ду­мать. Вот почему идеологи старого мира постепенно скати­лись в болото уголовщины. Конокрадство, убийства из-за угла сельских активистов, грабежи, барышничество, валютные операции, контрабанда,— все было принято на вооружение теми, кто не хотел сложить оружия и вместе со всем наро­дом строить социализм.