—   А я после совпартшколы служил, в войсках ОГПУ. Потом демобилизовался и сюда,— сказал Дараев.

Снова — пауза.

—  Как Краснодар? Нравится? — спросил, наконец, Вадим Акимович.

—  Ничего,— неопределенно ответил Жунид.

—  Ладно. Не буду мешать,— поднялся Дараев.— Рад был познакомиться. Желаю удачи!

—  Спасибо!

«И чего приходил? — подумал Жунид, когда его новый сослуживец вышел.— Может, хотел что-нибудь попросить да постеснялся? А в общем, видно, человек симпатичный».

Между тем Дараев уже входил к Ивасьяну.

—  Здравствуйте, Тигран Вартанович!

—  Здоров. Садись.

—  Был сейчас у Шукаева.

—  Ну и как?

—  Парень, по-моему, серьезный,— честно признался Ва­дим.

—  Не знаю, не знаю,— с досадой перебил его Ивасьян.— Поживем — увидим! А сейчас о деле...

В Елизаветинскую Шукаев приехал в первый день Пасхи.

В маленькой беленой церквушке надтреснуто заливались колокола, из ворот церковного дворика выходили закутанные в вязаные платки старухи, бородатые казаки, истово крестясь и нараспев говоря «Христос воскресе!», лобызались с ро­дственниками и знакомыми. По улицам табунами бродили молодые чубатые парни, уже изрядно навеселе. Кое-где раз­давались звуки гармошки, в одном из домов горланили: «Каз-булат удалой, бедна сакля твоя...» На кирпичной стене ста­ничного Совета висело объявление, написанное от руки, на листе серой оберточной бумаги:

«Товарищи станичники! В два часа сегодня будет лекция под названием: «Религия — опиум для народа». Явка строго обязательна».

Жунид отпустил линейку, на которой приехал, смахнул клочком газеты пыль со своей полевой сумки и вошел в стан-совет. За столиком у окна двое сельисполнителей играли в шашки. На ходу поздоровавшись с ними, он открыл дверь с табличкой «Милиция». За облезлым столом возле единствен­ного окна сидел пожилой милиционер. Он, видимо, дремал до появления Жунида, потому что в ответ на его приветствие вскочил и сонно заморгал.

—   Мне нужен участковый уполномоченный.

—   Я и есть! Стефан Дорофеев! — козырнул тот

Шукаев сел, не дожидаясь приглашения, и, достав из сумки бумагу, предписывающую местным властям оказывать всяческое содействие нредъявителю, протянул ее Доро­фееву.

Прочитав, участковый еще раз. почтительно вытя­нулся.

—  Садитесь,— поморщился Жунид.— Давайте поговорим. Кажется, вы первым начинали расследование по делу об изнасиловании Марии Сысоевой?

—  Так точно! Но я... знаете...

Дорофеев сбивчиво стал рассказывать. Он действитель­но первым выезжал на место происшествия, допрашивал по­терпевшую. Однако следствие сразу зашло в тупик. Очевид­цев не было, приметы насильников, указанные Сысоевой, были слишком расплывчаты. И участковый, получив распоряжение передать дело в другой район, сделал это с поспешностью, не оставлявшей сомнений в его нежелании продолжать по­иски.

—  Мне нужны Семен Дуденко и Мария Сысоева,— ска­зал Шукаев, когда он кончил.

—  Дуденко по этому делу не проходит.

—  Это мне известно. Позовите его сюда, но так, чтобы никто не знал.

—   Ясно. Так я пойду?

       -Да.

... Отсутствовал участковый примерно полчаса. Вскоре в комнатушку вошел Семен.

—  Ну, здоров, здоров,— протянул ему руку Шукаев.— Что-нибудь узнал?

—  Порядок, дядько Шукай,— выпалил Семен возбужден­но.— Тут недалеко вид нас есть аул Хантук. Так там живет учительница, двоюродная сестра моего дядьки. У нее сын есть. Ленькой зовут. Они до нас приезжали. Ленька видел фулиганов...

—  Хулиганов,— поправил Жунид.

—  Все одно. Так вот слухайте сюды...

Оказалось, что в тот день, когда неизвестные напали на Марию Сысоеву, Ленька находился поблизости. Девушка отправилась на островок собирать грибы. Лодку она прича­лила к лесистому берегу. Ленька Кудрявцев собирался пере­плыть в своем челноке на другой берег с ведерком линей, которых он наловил с рассвета на островке. Неподалеку от берега есть заводь, хорошо видная из-за кустов. Там двое чернявых парней распутывали снасти и переговаривались. До него долетели обрывки фраз. «Бо пшаш дог»

[5]

,— сказал один. Эту адыгейскую фразу Ленька знал. Потом он расслышал еще, как один из «рыбаков» обращался к другому, называя его Пако

[6]

. Остального он не понял. Лиц не запомнил: кусты мешали смотреть. Неизвестные тоже его не заметили. Когда в Хантуке стало известно о происшествии на островке, Ленька -сразу связал это событие со своей встречей, но никому не сказал, побоялся.

—  С Марией ты не разговаривал, случайно? — забеспо­коился Жунид.

—  Ни. Она парней стесняется...

—    Она видела Леньку, когда он уплывал с островка?

     -Да.

—  Ну что ж, молодец. Плохо, конечно, что Ленька твой их не разглядел, но и то, что он сообщил, важно. Ладно, Рыжик, обещаю тебе всяческое мое содействие, когда будет суд над Буяном Прутковым и его шайкой... А в военную школу ты, наверное, попадешь...

Отправив Семена и взяв с него слово молчать обо всем, Шукаев достал протокол допроса Сысоевой. Итак, один слегка косил, другой... о другом, собственно, ничего неизвестно. Кто-то из них носит кличку Пако. В том, что это кличка, сомне­ваться не приходилось. Таких имен у адыгейцев нет Русско­го едва ли окрестили бы так...

Снова появился Дорофеев.

— Мария Сысоева уехала в Краснодар,— извиняющим­ся тоном сказал он.— Не повезло вам.

— Жаль,— сказал Шукаев.— Ну что ж поделаешь. Ска­жите-ка мне вот что. Из документации следует, что вы дважды ее допрашивали. И ни разу не задали вопроса: встретился ли ей кто-либо, когда она привязывала лодку

Дорофеев испуганно посмотрел на Жунида.

— Она вроде говорила, что какой-то парнишка уплывал на челноке с острова.

— Почему этого нет в протоколе?

— Виноват, не отразил. Посчитал за мелочь.

— Нет в нашем деле мелочей,— с досадой сказал Жунид.

— Виноват. И потом...

— Что потом?

— Начальник приказал всю доследственную переписку отослать в Тахтамукаевский район...

— Мм-да,— протянул Жунид.— Теперь уж поздно разводить руками. Вот что. Свяжитесь-ка с аптекарем, отцом девушки. Пусть в четверг его дочь будет дома. Я до этого времени пробуду в ауле Хантук. Проверю всех рыболовов и грибников, которые бывают на островке.

—  Будет сделано.

—  Еще одно: расскажите, что из себя представляет ха­тенка, о которой упоминается в показаниях Сысоевой?

—  Это бывший полевой стан соседнего колхоза...

—  Стан на острове?

—  Так он же не был островом раньше. В позапрошлом году Кубань разгулялась. По ложбине, где вербовая роща, получился рукав, и посреди реки кусок рощи остался остров­ком. Бригадный домик и теперь там стоит на полянке. Бра­коньеры в нем иногда ночуют. А с тех пор, как рыбнадзор облавы начал устраивать, безлюдно стало в хибаре...

—  Ясно,— сказал Жунид, пряча документы в сумку Больше ему нечего было здесь делать. Ничего нового Доро­феев сообщить не мог

До Хантука участковый доставил Жунида по реке. Кубань несла глыбы льда, и лодочник, отталкиваясь от них веслами, ловко выгонял плоскодонку на быстрину. Шукаев молчал, разглядывая окрестности. На высоком правом берегу маячи­ли одинокие ветлы, за ними простиралась степь. Слева ле­жали невысокие холмы, пересеченные неглубокими балками и оврагами. Вдали, примерно в километре от них, виднелся посреди реки островок, заросший вербой Там и стоял где-то в зарослях похилившийся бригадный домик.

Жунид вздохнул Временами ему не хватало привычного пейзажа предгорий. В его родной Кабардино-Балкарии тоже есть степная равнина, но она окружена зеленым полукругом гор, над которыми всегда сверкают на солнце снеговые вер­шины. Из небольшого, в несколько десятков дворов селения, где он родился, хорошо были видны белые домики Нальчика в гуще зелени и эти горы Посредине ослепительно сверкала корона Гюльчи, сбоку от нее — Коштан-Тау, похожая на ги­гантскую пирамиду, чуть правее заслоняла все глыба Дых-Тау