Твой отец Сэмми Макдональд".

Рори несколько раз перечел эти сбивчивые,  горькие строки. Совершенно очевидно,  что мать простудилась насмерть,  отправившись на поиски гуся. Но  обстоятельства ее  смерти затемнялись тайной ее жизни.  Рори столько месяцев  знал,  что  она  намерена вернуться в  Глазго,  но  даже  и  не подозревал,  что тут замешан некий мужчина.  И в голове не укладывалось, чтобы у его матери был роман.

Но почему она вышла за Сэмми и кто такой этот Джон Уатт? Если навести справки в Глазго,  все,  наверное,  хотя бы от тети прояснится;  но Рори знал,  что никогда не станет наводить никаких справок.  Он повинен в  ее смерти,  значит, он не вправе тревожить странную тайну ее жизни. Но один немаловажный факт был вполне ясен. Его мать, очевидно, сочла необходимым выйти замуж за нелюбимого.

В этот вечер П. Л. не вышел к ужину, и Рори увидел его за столом лишь на   следующий  вечер.   За   это   время   Рори   зарегистрировался  на университетской бирже труда,  имел беседу с  предпринимателем и подыскал себе работу на вечернее время в будние дни и на выходные.  Будет нелегко поставить об этом в известность П. Л.

Профессор  сидел  за  столом  напротив  него  и  молча,   комичный  и беспомощный, как ребенок, поглощал ужин. Наконец Рори заговорил.

— Ну, что слышно о Турди? — осведомился он.

— Ее и след простыл, — еле слышно ответил П. Л. — Воробушков тоже, но их можно заменить.  А  Турди незаменима.  Она гений.  -  Потом он быстро поднял глаза и продолжал:  — Но место свободно,  Рори.  Разумеется,  мое предложение по-прежнему  в  силе.  Получу  новых  воробьев и  начну  все сначала. Никакие вахтеры не в силах помешать мне.

Рори смотрел на  него,  недоумевая,  как мог он  некогда восторгаться этим человеком.  П.  Л.  решительно ничему не научился.  Он, как всегда, собирается упрямо прошибать стенку лбом.

— Я уже нашел работу,  — осторожно заметил Рори. — Покамест только по вечерам  и  выходным.  Закончу семестр и  магистерский экзамен сдам,  но работать биологом не желаю.  В июне целиком перейду на работу в фирму на полную ставку.  Мне  еще  не  поздно попытать силы  на  новом  поприще и сделать себе другую карьеру.

— И что это такое? — спросил П. Л.

— Новая  фирма.  Называется  "Заповедные  леса  Севера",  -  медленно продолжал Рори,  -  огромная организация по  строительству летних вилл в северных лесах. Говорят,  им нужен биолог...  Огромное дело. Там у них и собственный аэродром  будет,  а  виллы  по  пятьдесят да  по  сто  тысяч долларов,  не  для  каких-нибудь  заурядных  миллионеров...  Только  для мультимиллионеров.

Лоб у П. Л. лихорадочно задергался.

— Ну, а ты-то тут при чем?

— Ну,  там сплошные дебри... озера, заросли. И вот кто-то из заправил компании решил,  что  раз это северные леса и  все такое,  то  в  отделе планирования непременно должен быть лесничий,  или  биолог,  или как там еще.

-  Но  какого черта им понадобился именно ты?  Рори отнюдь не склонен был  подробно  распространяться об  этом.  Вопросы  П.  Л.  застали  его врасплох.

-  Они хотят,  чтобы я  провел обследование дичи и  лесных участков и потом сказал им,  как превратить дебри в  улицы,  лужаечки,  аэропорты и площадки для гольфа,  не  распугав при этом дичь.  Тут весь смак в  том, что,  как они утверждают, в этих виллах будет полное сочетание городских удобств  с  дикой  прелестью девственной северной  природы.  Насколько я понимаю,  вся  эта  публика имеет  весьма  относительные представления о девственной  северной  природе:  оставят  несколько  деревьев,  напустят ручных оленей да еще нароют прудов с лебедями и фламинго.

П. Л. пожал плечами.

-  О  господи!  Идея,  достойная промышленных тузов!  Им так же нужен биолог,  как,  скажем, звездочет! Все это чистейшая показуха... еще одна коммерческая приманка.  Не  хватает только на  воротах начертать:  "Вали сюда,  богатый сброд!  Мы  дадим  вам  садовников для  ухода  за  вашими садиками и  дипломированного эксперта по  вопросам биологии для ухода за естественным садом, окружающим вас".

— Я отлично знаю,  что это чистейший фарс, — нетерпеливо сказал Рори. -  Но для меня это прекрасная возможность пробиться с помощью биологии в общество деловых людей.  Это крупная,  разветвленная организация,  и там есть  масса  возможностей выдвинуться.  Покамест я  нужен им  только как биолог,  но  мне  говорили,  в  дальнейшем может подвернуться и  кое-что получше.

Кое-что получше!  — взорвался П.  Л.  — А разве в самой биологии мало дела?  Раздвигать  границы  человеческого  познания,  расширять  научное понимание окружающей нас  среды...  той основы,  на  которой воздвигнуто наше  индустриальное  общество.  Ты  не  смеешь  проституировать хорошую научную подготовку ради продажи участков помешанным на деньгах магнатам.

— Смею.  И уже занимаюсь этим.  История с гусем пошла мне впрок. Я не создан для биологии.

— С  тех  пор как ты  встретил свою крошку-скво,  ты  ведешь себя как настоящий псих и болван.  — П.  Л.  встал из-за стола, волосы у него над лбом возмущенно задергались.  -  Нетронутые дебри севера...  с  розовыми фламинго,   доставленными  из  Флориды!   Чертовы  кретины!  И  если  ты опустишься до всей этой публики, станешь таким же пошлым ублюдком, как и все они!

Несколько дней  после этой  перепалки Рори сомневался в  правильности своего  решения.   Но  потом  получил  послание,   развеявшее  последние сомнения.  Это  было  официальное письмо от  управления по  охране живой природы штата Иллинойс.  Гусыню канадской породы с  желтой лентой на шее видели среди тысяч других канадских гусей в  урочище близ озера Хорсшу в дельте Миссисипи,  в  Южном Иллинойсе.  Гусыня держалась от других гусей обособленно,  говорилось  в  письме,  и,  по-видимому,  была  одиночкой. Белощекого гуся подле нее не было.

Это  было похоже на  неприятное,  издевательское напоминание о  лете, проведенном  в   Кэйп-Кри,   и  кончине  матери.   Письмо  из  Иллинойса разбередило старые  раны,  всколыхнув прежние угрызения совести.  Теперь Рори с  нетерпением ожидал июня,  когда он наконец приступит к работе на новом  месте  и  навсегда расстанется с  прошлым -  с  биологией и  теми мучениями, которые она ему принесла.

Один-два  раза  в  каждые  десять  лет  таинственный мор  нападает на охотничьи угодья мускек-оваков,  дичи остается во  много раз  меньше,  и всех,  кто питается мясом, подстерегает в этих краях голод. Волки и лисы тощают и в поисках пищи рыщут далеко от своего логова.  Изо всех жителей этих  мест  легче других людям,  которые могут поддержать себя подледной охотой — ловят рыбу и бобров.

Но порой случается, что бесснежье и мор совпадают, приходятся на одну и ту же зиму. Лишенные снежного покрова, реки и озера промерзают до дна, трудно  становится ловить  рыбу,  трудно  охотиться  за  бобрами.  Тогда призрак   голода   начинает   витать   и   над   мускек-оваками.   Голод представляется им  естественной  приметой  всякой  зимы,  но  постоянное затяжное голодание ведет  к  голодной смерти,  и  нелегко  сказать,  где кончается одно и начинается другое.

Те  из  мускек-оваков,  кто  ушел не  слишком далеко,  возвращаются в фактории и  получают там кредит в  Компании Гудзонова залива или пособие от государства.  Но семьи,  угодья которых намного отстоят от побережья, оказываются перед трудным выбором.  Нелегко охотиться в пути;  ежедневно продвигаясь  вперед,   невозможно  поставить  рыболовные  сети.  Нередко кажется,  что  именно  в  зимнем лагере наилучшие шансы  продержаться до весны,  до  прилета гусей,  этого внезапного и  драматического окончания голодной поры. Поэтому они ждут и надеются. Но ждут порой слишком долго.

В эту зиму Биверскины решили ждать.  После рождества Кэнайна потеряла всякое  представление  о  времени;  прошло  много-много  недель,  и  она полагала, что теперь, должно быть, середина февраля.