— Это  было  бы  для  меня честью и  удовольствием,мистер Макдональд. Только, пожалуйста, без мартини. От него я совсем теряю голову.

Рори взглянул на нее с полуулыбкой:

— Бьюсь об заклад, что вы особенно хороши, когда теряете голову.

Взяв топор, он пошел в лес за дровами. Когда он вернулся, Кэнайна уже расстелила на  земле  одеяло и  разложила на  нем  провизию.  Она  сняла мокасины и закатала брюки выше колен.

— Приятно сунуть босые ноги в песок, — объявила она.

— На вид тоже приятно. Я имею в виду ваши босые ноги. А выше они тоже такие красивые?

— Это  секрет.  Если  бы  я  знала,  что  вы  будете  проявлять такое любопытство,  я  надела  бы  длинное белье.  Вы  слыхали когда-нибудь  о Роберте Геррике?

— Это поэт, английский поэт.

— Да.  Кроме того,  он  был священником и  был лишен сана за то,  что предпочитал писать стихи про девичьи ножки, а не читать проповеди.

— К такому проповеднику я отношусь с величайшим почтением.  Ну, и что же он сказал о девичьих ножках?

— Попробую вспомнить,  -  Кэнайна уставилась в песок.  — Что-то вроде этого:  "В сапожках низких поспешает рьяно отважная охотница Диана и..." Да,помню,  помню:  "... и для очей нескромных труд не тяжек узреть изгиб ее прелестных ляжек".

Рори  засмеялся.  Он  снова взглянул на  мягкие линии скрытых брюками стройных ног.

— Изгиб прелестных ляжек,  — повторил он.  — Великолепно сказано.  Вы понравились бы моей матери,  она тоже обожает английских поэтов и  часто цитирует их. Как это вы помните такую муру?

— Когда я  училась в  школе,  чтение было моим единственным занятием, кроме уроков.  Ваши люди позаботились об  этом.  Я,  знаете,  была,  что называется, не слишком популярна в обществе.

"Зачем она вечно возвращается к этому?" Рори стал колоть дрова. Она и впрямь очень похожа на его мать.

Он  развел костер.  Кэнайна вошла по колено в  воду -  там вода была, кажется,  уже незамутненная — и зачерпнула в котелок воды.  Наискось над костром Рори вогнал в землю кол и подвесил котелок. Потом они уселись на край одеяла и принялись за еду, приготовленную Джоан Рамзей.

Костер потрескивал,  время от времени Рори подбрасывал в  него дрова. Озеро Кишамускек сверкало синевой,  а  там,  где бродяга ветер,  налетая порывами,  теребил водную гладь,  виднелись серые пятна ряби. Рори вновь вспомнилась  пастьба  на   Гусином  острове,   синее   море   вокруг   и потрескивающий торфяной  костер;  вроде  бы  похоже,  только  вот  между Кэнайной и  Пегги  Макнил  мало  было  сходства.  Украдкой он  следил за Кэнайной.   Доведется  ли  ему  когда-нибудь  в  жизни  встретить  такое странное,   противоречивое  и  сложное  существо?   Она  была  одним  из культурнейших людей,  которых он когда-либо встречал или встретит,  но в окружении такого первобытного бескультурья,  которое он  опять-таки едва ли еще когда-нибудь и где-нибудь увидит.

Вода в котелке закипела.  Кэнайна сняла котелок с огня, всыпала чай и поставила рядом с костром. Минуту спустя стала разливать чай по кружкам.

— С молоком и сахаром? — спросила она его.

— Да, с молоком и сахаром.

Принялись за чай.  Кэнайна сидела,  прижав колени к груди, ее гладкие смуглые  ноги  дразнили Рори,  который откровенно уставился на  нее,  не зная,  что делать дальше.  Она рассматривала пальцы своих ног, по-детски вороша ими песок, потом медленно повернула к нему лицо и улыбнулась.

— Что вы никак не можете успокоиться?  Бросьте размышлять обо мне,  — сказала она ему.  -  Наслаждайтесь пикником.  Снимите свои башмаки — так приятно, когда песок под ногами.

Он  начал расшнуровывать высокие ботинки,  то  и  дело оглядываясь на нее. Сняв ботинки и носки, сунул ноги в теплый песок.

— Неужели вам нравится здешнее житье — в хибарке, где нет ни постели, ни ванны? — спросил он.

— Нет. Но я заставлю себя полюбить его.

Ага,  подумал он,  бесспорно,  это намек. Если она настаивает на том, чтобы вести животное существование, он может играть и в эту игру.

Протянув к ней пальцы,  он взял запястье одной из ее рук,  обвивавших колени,  и нежно потянул к себе.  Неожиданно у нее появилось испуганное, удивленное выражение.  Понемногу он  привлек ее к  себе,  ощутил упругую округлость груди. Потом, продолжая сидеть, опрокинул навзничь на одеяло, крепко  прижав  ее  плечи  к  земле  обеими  руками.  Ее  длинные волосы спутанной массой рассыпались по  одеялу,  темной,  точеной рамой оттеняя смуглую,  экзотическую прелесть  лица.  Глаза  ее,  по-восточному слегка суживающиеся к вискам, были полузакрыты.

-  Ты  самая красивая девушка из всех,  что я  видел,  -  сказал он с нежностью.  -  Я  говорил так  другим,  но  сейчас впервые говорю чистую правду.

Он  быстро склонился к  ней  и  поцеловал.  Теперь она совсем закрыла глаза. Губы ее слегка приоткрылись и крепко прижались к его губам. Потом он растянулся на одеяле рядом с  ней и притянул к себе ее стройное тело. Она  отпрянула,  сопротивляясь,  но  это  продолжалось  всего  несколько секунд,  потом она обмякла и  прильнула к  нему.  Несколько минут лежали так,  и  он  чувствовал лишь мягкую,  хрупкую тяжесть ее тела и  быстрое стаккато ее дыхания.

Он медленно просунул руку ей под свитер — пусть сопротивляется,  если захочет.

Она схватила его запястье и тесно прижалась плечом к его плечу, чтобы задержать его руку.  Он  застыл в  ожидании.  Потом она вновь обмякла и, безмолвная,  лежала рядом с ним,  не сопротивляясь и все еще не открывая глаз.  Его  рука  вновь начала пробираться вверх.  Теперь она  отпустила запястье,  медленно  отодвинулась  от  его  плеча,  и  рука  Рори  могла двигаться беспрепятственно.

В этот момент Рори понял,  что стоит еще совсем немного нажать,  и он может овладеть ею.  Вся способность к сопротивлению, которая была у нее, теперь ослабла. И в тот же самый момент он понял, что довольно.

Тому,  что он  испытал в  следующий миг,  он  так никогда и  не нашел удовлетворительного объяснения.  Было не физическое бессилие, ибо чресла его  пылали  огнем  желания;   нельзя  было  объяснить  это  и  каким-то психологическим торможением,  хотя  в  таком  истолковании он  улавливал некое смутное правдоподобие.  Мелькнуло мимолетное воспоминание о матери и  сознание того,  что обе по  умственному развитию и  образованию стоят неизмеримо выше того жалкого и  косного окружения,  в котором принуждены жить.  Он знал только одно: Кэнайна готова отдаться ему, и сам он жаждет ее, как ни одну девушку прежде, но странная то ли сила, то ли слабость — он  сам  не  мог  сказать что  -  сдерживала его.  Непонятно почему  все получалось иначе, чем он замышлял.

Он вынул руку, расправил свитер. Сел.

— Прости меня, Кэнайна.

Она  села,  не  отвечая.  Сильно тряхнула головой,  чтобы  расправить спутавшиеся волосы,  и  безмолвно уставилась на  озеро.  Потом  медленно обернулась к  нему.  На  мгновенье  глаза  их  встретились,  но  она  не улыбнулась. Потом она дотронулась ладонью до котелка.

— Еще совсем теплый, — сказала она. — Выпьем по чашечке?

— Да, пожалуйста.

— С молоком и сахаром?  Простите, что снова спрашиваю, но я абсолютно не помню.

Под  вечер они  вернулись в  Кэйп-Кри,  и  Рори больше ни  о  чем  не уславливался с  Кэнайной.  На обратном пути с озера Кишамускек они почти не разговаривали.  Когда он причалил большое каноэ в  Кэйп-Кри,  Кэнайна спрыгнула на берег и на миг обернулась к Рори:

— Спасибо, — сказала она. — Для меня это был чудесный день.

И тут же убежала к индейским хибарам по береговому откосу.

За  ужином  Рори  вкратце  рассказал  Рамзеям  о   том,   как  прошло путешествие и как они нашли Белощека с подругой.

— Вы не говорили с  Кэнайной про возвращение обратно?  Не поискать ли ей вновь места в школе? — спросила Джоан Рамзей.

— Да, говорил. Но не сумел ее переубедить. Она твердо решила остаться здесь.