Я надеюсь, что герои этого романа выглядят реальными людьми, но я надеюсь также, что никто из моих читателей не заподозрит, будто они действительно реальны Это художественное произведение, и все его действующие лица — вымышленные люди, за исключением гуся, который, естественно, не что иное, как вымышленный гусь.

Ф. Б.

Исполинский пояс субарктических хвойных лесов, который простирается по всему северному краю, — решающее экологическое свойство, общее для двух наших стран, вашей и моей.

Состоящий из зимостойких хвойных деревьев: ели, сосны, лиственницы и пихты, этот самый обширный в мире сплошной лесной массив в основном, за исключением нескольких небольших районов в Скандинавии и на Аляске, расположен в пределах Советского Союза и Канады. Леса эти поразительно схожи повсюду, и они, общее наше наследие, сыграли важную роль в формировании истории и характера обеих наших стран. Даже и называются наши леса одинаково в обоих наших языках-канадцы давным-давно уже пользуются вашим словом "тайга" как своим. Это суровая и требовательная земля; земля, взрастившая в обеих наших странах породу сильных и крепких людей. В этом романе рассказывается о некоторых коренных жителях этого края и о больших диких гусях, с которыми тесно связаны судьбы людей.

В частности, это история умной и тонкой девушки-индианки, которая родилась в лоне одной культуры, воспитывалась в иной, а затем, чуждая и той и другой, была отвергнута ими. Кроме того, это история молодого и очень честолюбивого биолога, занимающегося изучением гусей; еще это история гуся,  заброшенного бурей за Атлантический океан,  - его удивительный и  героический пример  помог  сломить ложные расовые перегородки, разделявшие юношу и девушку.

Но это также и история самой тайги. И я очень рад, что "Чужак с острова Барра" выходит в стране, где, как и у нас, раскинулись бескрайние просторы романтических северных лесов.

Фред Бодсворт

Дикий гусь мгновенно проснулся: даже сквозь сон он уловил перемену в поведении моря. Накануне последние гуси из его стаи улетели к своим гнездовьям во фьордах Гренландии, и с тех пор его мучило беспокойство и необычная тревога. Он остался один, и ему не хватало спокойствия и уверенности, столь обычных в стае, где всегда стояло на страже несколько птиц, и проснулся он в тот самый миг, когда на него обрушился первый мощный и гладкий атлантический вал.

В отличие от большинства диких гусей белощекую казарку нельзя назвать птицей заливных лугов и болот, это морская птица, птица окаймленных солью прибрежных скал и отмелей.

Белощек был из прошлогоднего выводка и, хотя ему не исполнилось и года, уже прекрасно знал все, что положено, о волнах и ветре, приливе и отливе. Это-то живое знание и разбудило его сейчас. Ибо даже сквозь сон он понял, что внезапно нахлынувший вал, такой похожий на все другие океанские волны, был чем-то совершенно иным и зловещим.

Он нахлынул с запада, без всякого предупреждения, по тихому и спокойному до того морю, а вслед за ним ровной, непрерывной чередой катились новые и новые волны высотой в тридцать футов — пологие синевато-зеленые водяные холмы огромной длины, с плоскими гладкими спинами вместо острых вспененных гребней.

Большую часть своей жизни Белощек провел, борясь с такими вот атлантическими волнами,  но  теперь какое-то странное беспокойство овладело им:  валы нежданно вздымались среди спокойного моря при полнейшем безветрии. Воздух был тяжел и неподвижен. Бессильные на вид, волны двигались с мощной и таинственной внутренней силой: казалось, само море бежало от далекого и яростного волнения, разыгравшегося где-то посреди океана.

Всякий раз, когда Белощек взмывал вверх на горбе волны, у восточного горизонта виднелась синяя холмистая гряда, похожая на дремлющее морское чудовище, вновь исчезавшее в пучине, как только он соскальзывал с водной кручи в ложбину. Это были Внешние Гебриды, острова, узенькой цепочкой протянувшиеся с севера на юг, подобно бусинам разорванного ожерелья, массивный волнолом из песка и  камня,  защищающий северо-западное побережье Шотландии от неистовой ярости океана. К западу от Гебридских островов, на всем двухтысячемильном пути до самого Лабрадора, ни один клочок суши не нарушает мрачного однообразия океанских просторов, и огромные валы, которые с грохотом бьются о западный берег Гебрид, обрушиваются на него с чудовищной силой всего Атлантического океана.

Неподалеку от южной оконечности этой цепи лежит Барра, пустынный скалистый остров, источенный ветрами и ливнями, приливами и отливами моря, которому неведом покой. Это крохотный островок, в самом широком месте миль десять, не больше, но беспокойные воды, омывающие его берега, каждую осень дают приют крупнейшей в мире колонии казарок, которые собираются здесь на зимовку.

Белощекие казарки — птицы средней величины, около двух футов длиной от клюва до хвоста, с очень четкой окраской, состоящей из черного, белого и серого цветов. Спинка серая, бока и брюшко белые. Грудь, шея и голова у них черные, но спереди на голове резко выделяется большое круглое белое пятно. По этому удивительному белому пятну, которое ясно видно издалека, и можно распознать этих птиц. Но еще удивительнее необычная для гусей привязанность белощеких казарок к морю.

Большинство диких гусей — птицы болотистых лугов и низин, но казарки лишь изредка забредают далеко от хлестких океанских волн. Оперение их постоянно, будто инеем, покрыто солью, и грохот прибоя вечно звучит в их ушах. Даже в пору гнездования они держатся вблизи от моря, выводя птенцов на каменистых уступах прибрежных скал и на склонах фьордов северной Гренландии, бок о бок с беснующимся океаном.

Первые казарки возвращаются на Барру, то есть на Внешние Гебриды, в начале октября. Они прилетают с севера и движутся над морем низким клином с неровными, волнистыми краями, напоминая, когда они только появляются на горизонте, клочья серого дыма. С возбужденным гоготанием, похожим на тявканье своры мелких собачонок, распластав широкие крылья, они опускаются прямо в заросли ламинарий и морской травы на отмелях у берегов Барры. Некоторые из них летят дальше, пока не достигнут Внутренних Гебрид, Клайда и болотистой низины Сольвей, но большая часть стай никогда не залетает южнее Барры. Тут они зимуют, разыскивая по ночам корм на поросших морской травой низинах, а каждое утро улетают на целый день в открытое море, где и отдыхают. Стаи летят в сторону открытого моря до тех пор, пока самая высокая точка Барры — Хивэл-Хилл — не превратится в бледный серовато-синий бугорок на горизонте, тогда они опускаются на воду и, высоко покачиваясь на волнах, до наступления сумерек легко и грациозно бороздят громадные атлантические волны. Так они проводят большую часть жизни — вдали от берега, в открытом море.

В апреле, когда гебридские фермеры начинают пахать  свои песчаные поля, белощекие казарки улетают на север к фьордам Гренландии.

В начале мая, когда на Барре пышно цветут примулы и колокольчики, последние казарки покидают остров. Но стояла уже середина мая, а один гусь все еще оставался на острове.

Это был оставшийся без пары холостяк. Гуси достигают половой зрелости лишь во вторую весну своей жизни, поэтому в мае в местах зимовий всякий раз  задерживаются стаи годовалых холостяков,  в  которых еще не пробудилась вешняя жажда странствий. В ту весну, после того, как в апреле Барру покинули взрослые птицы, способные к размножению, здесь на месяц оставалась целая стая, с сотню, а то и более казарок. Хотя физически они и не были готовы к гнездованию и выведению потомства, в них все же проснулись первые зовы полового влечения. Самцы возбужденно подпрыгивали и становились в позы, добиваясь благосклонности самок, и потом,  присмотрев себе пару,  в  драке с соперниками отстаивали облюбованную подругу. Разделившись на пары в первую весну, они не расстаются всю жизнь, и даже когда смерть разлучит их наконец, редко бывает, чтобы оставшаяся в живых птица стала подыскивать себе нового спутника жизни.