Предсказание Джоан  Рамзей,  что  враждебность со  временем ослабеет, постепенно сбывалось.  В школе свыклись с ее присутствием;  ее больше не высмеивали и  не дразнили -просто не замечали.  Она постоянно была одна. Даже в толпе она чувствовала себя чужой и одинокой.

Единственное, чему это пошло на пользу, были школьные занятия. Часами просиживала  Кэнайна  в  городской  библиотеке,  читая  все  подряд,  от детективных романов до "Критики чистого разума" Иммануила Канта, которой она,   конечно,  не  понимала,  но  тем  не  менее  читала.  Она  горячо пристрастилась к  поэзии  и  порой  по  субботам сидела весь  вечер  над антологией,  вновь и вновь перечитывая понравившиеся стихи.  Времени для занятий было достаточно,  и  по отметкам она всегда принадлежала к числу трех-четырех лучших в классе учеников.

Все пять лет ее школьная жизнь текла без особых перемен.  Каждое лето она ездила в  ту же школу,  где на нее вновь обрушивалось знакомое бремя издевок  и  социального  остракизма.  Она  могла  бы,  если  бы  хотела, пользоваться большим успехом у  мальчишек,  но они хотели видеться с ней только наедине.  Никто не приглашал ее туда, где были бы другие люди, и, хотя Кэнайне хотелось с кем-нибудь подружиться,  она неизменно отвергала их  предложения,  и  каждую осень  через месяц-другой мальчишки,  как  и девчонки, переставали обращать на нее внимание.

Труди Браун больше не  вернулась в  пансион Сэди.  Она  была  на  год старше  Марджори и  Кэнайны,  но  провалилась по  нескольким предметам и осталась на  второй год.  И  это  .привело ее  в  тот класс,  в  котором Марджори и Кэнайна завершали свое пребывание в школе.

Теперь Кэнайна много  раздумывала о  своем  будущем.  Она  не  знала, собираются ли  Рамзеи  и  в  дальнейшем оплачивать ее  образование.  Она знала,  что,  возможно,  это последний год. Но как бы то ни было, она не хотела возвращаться в Кэйп-Кри, потому что давно уже не чувствовала себя частью той жизни;  но знала она и то,  что,  какую профессию ни изберет, какие способности ни  проявит,  нелегко будет приспособиться к  обществу белых.  Порой она спрашивала себя,  стоят ли приобретенные ею знания тех денег,  которые тратят Рамзеи.  Но никогда, даже в мгновенья глубочайшей подавленности,  не  приходило ей в  голову бросить школу:  горячая жажда знаний,  пытливость и любознательность, ученье ради ученья, безразлично, найдут ее  познания какое-либо применение или  нет,  неизменно влекли ее вперед.

Быстро промелькнул последний школьный год.  Последняя экзаменационная работа была написана в  конце июня,  и  с ней пришли к своему печальному завершению школьные годы Кэнайны.  Когда она  в  последний раз  вышла из школы,  она не  испытывала ни  радости,  ни  огорчения,  только смутное, беспокойное чувство неизвестности. Как-то сложится теперь ее жизнь?

Лето она провела в  Кэйп-Кри.  В  начале августа по почте ей прислали аттестат зрелости. Джоан Рамзеи с гордостью изучала ее аттестат.

— Я знала,  что ты закончишь прекрасно... — Она помолчала, подыскивая слова.  — Могу сказать только,  что очень горжусь тобой. Тебе бы пойти в университет.  Но  нам это не  по  средствам.  Ты  девушка,  да к  тому ж индианка, так что вряд ли сможешь найти работу, которая была бы тебе тут подспорьем.

И вновь Джоан Рамзеи помолчала и, скрывая свою нерешительность, вновь взяла аттестат и углубилась в него...

-  Боюсь,  -  продолжала она,  -  тебе придется выбрать одно из двух: стать медицинской сестрой или учительницей. Что бы ты хотела — поступить в больницу и учиться на медсестру или в учительский колледж?

На  тот случай,  если представится возможность,  Кэнайна все обдумала заранее:  став  учительницей,  она  останется ближе  к  книгам,  ближе к духовному миру, который так увлекал ее.

— Мне бы хотелось в учительский колледж, — ответила она. — И надеюсь, что  когда-нибудь я  смогу отблагодарить вас  за  все,  что вы  для меня сделали.

Джоан Рамзей положила руку на плечо Кэнайны.

— Этот аттестат, — сказала она, — лучшая благодарность за все.

Кэнайна  подала  заявление  в  Блэквудский  учительский  колледж,  ее приняли;  в  сентябре она  вновь  поселилась в  пансионе Сэди  Томас,  в комнатушке окнами во двор. 

Кэнайна надеялась,  что в учительском колледже ей будет легче, потому что студенты старше и серьезнее школьников.  Она была уверена,  что,  по крайней мере,  в  этом  последнем году  ученья  сможет принять участие в жизни своей группы.

В первое утро занятий все собрались в большом зале.  Кэнайна отыскала местечко в самом конце и осмотрелась.  Она обнаружила кое-кого из старых школьных знакомых, и среди них двух неразлучных подруг — Марджори Болл и Труди Браун,  которые с  первого дня превратили в ад ее школьную жизнь и теперь сидели плечом к  плечу на  шесть-семь рядов впереди.  На  кафедру поднялся директор колледжа доктор Карр,  и  гул голосов мгновенно затих. Это был рослый человек со строгим, неулыбчивым лицом и толстыми, пухлыми губами, которые, когда он говорил, двумя красными полумесяцами обрамляли обнажавшиеся  зубы.   Доктор  Карр  перечислил  предметы,   которыми  им предстоит  заниматься  на   протяжении  учебного  года,   и   представил преподавателей.  Затем сообщил,  что студенты будут разделены на  десять групп в алфавитном порядке.

— В первую группу, — сказал он, — входят все,чьи фамилии начинаются с первых трех букв.  Эта труппа может сразу же отправиться в комнату номер один на первом этаже.

Кэнайна Биверскин встала и вышла из зала.  За ней последовало человек тридцать пять.  Среди них Труди Браун и Марджори Болл.  Идя по коридору, Кэнайна слышала,  как  Труди  и  Марджори разговаривали почти у  нее  за спиной.

-  Ну  уж нет.  Ее еще не хватало.  Где это видано?  -  донесся голос Марджори.

Они поравнялись с ней,  и Кэнайна улыбнулась,  сделав вид, что ничего не  слыхала.  Марджори схватила Труди  за  руку  и,  не  останавливаясь, поволокла ее за собой. Потом быстро обернулась и посмотрела на Кэнайну.

— А я-то думала, что в июне мы видели тебя в последний раз, — сказала она.

В  первые  недели  Кэнайна сознательно держалась в  сторонке,  решила поначалу повременить,  чтобы уж  знать про себя,  кого из них,  таких же ветреных и  инфантильных,  следует избегать.  Время от  времени Марджори называла ее  "скво с  залива Джемса",  выбирая обычно для этого моменты, когда  поблизости  оказывалось достаточно слушателей,  но  никто,  кроме Труди, не обращал на это никакого внимания. Она не слышала, чтобы другие ее сокурсники насмехались над ней,  прохаживаясь насчет ее расы,  и была уверена,  что в колледже, как она и надеялась, все станет на свои места. Через месяц она решила,  что может без опасений попытаться принять более активное участие в студенческой жизни.  Кэнайна вступила в драматический кружок  и  получила роль  в  спектакле,  который  готовили к  рождеству. Репетировали по два раза в неделю. Роль была маленькая, но репетиции, по окончании  которых  все   вместе  пили  кофе,   давали  ей   возможность познакомиться  с  той  стороной  школьной  жизни,  которая  до  сих  пор оставалась  закрытой  для  нее.  Никогда  не  испытывала Кэнайна  такого счастья, как в эти дни.

Однажды утром в  конце октября,  когда Кэнайна вошла в класс,  еще не было  девяти.  Она  положила портфель на  свой стол.  Марджори,  которая стояла  через  проход у  своего стола,  коротко глянула на  Кэнайну,  но ничего не  сказала.  А  Кэнайна поспешила из  класса,  чтобы  уточнить у девчонки из  драмкружка время вечерней репетиции,  и  вернулась лишь  со звонком.  Студенты начали рассаживаться по  местам.  Вошел доктор Карр с суровым  и  постным  по  обыкновению выражением лица  и  быстрыми шагами прошествовал к своему столу.

— Доктор Карр, — очень громко сказала Марджори, — у меня украли ручку с карандашом — весь набор.

Доктор Карр расспрашивал Марджори, поначалу не веря ее словам, но она настаивала,  что  набор всего лишь несколько минут назад лежал у  нее на столе и  с  тех  пор  никто не  выходил из  класса.  Угрюмым пристальным взглядом уставился директор на класс, сжал свои толстые губы.