— Мисс  Биверскин,  -  вновь  начал он,  -  вам  отлично известно,  я полагаю,  что школьная администрация неохотно берет на  работу индианок. Но,  возможно,  вы  готовы  предложить  нам  нечто  большее  в  качестве доказательства вашей квалификации,  чем  обычно согласны нам  предложить белые девушки.

Кэнайна смотрела на  него  в  замешательстве.  На  лице  его  застыла улыбка, и улыбка эта была ненавистна ей.

— Да что там,  пошли,  ты ведь уже не ребенок?  -  сказал он.  — Если останусь доволен — место за тобой.

— Если я  не  гожусь,  пока вы  сидите где сидите,  мне не нужна ваша работа, — объявила она. — Я учительница, а не проститутка.

— Благодарю,   мисс   Биверскин,   -   сказал  он,   снова  становясь обходительнейшим джентльменом.  -  Я  вскоре приму решение и письменно о нем вас уведомлю.

Он ушел.  Кэнайна даже не двинулась со стула,  чтобы проводить его до дверей.  Дрожа всем телом, терзаясь отчаянием и сомнениями, она осталась сидеть на своем стуле.  Неужели индианки и  в  самом деле потаскухи,  за которых их  принимают белые  мужчины?  Или  это  еще  одна  из  выдумок, пущенных  в  обиход,  дабы  подкрепить теорию  расовой  неполноценности? Кэнайна слишком мало  общалась с  людьми своей  расы,  чтобы ответить на такой вопрос.

В  это  лето она писала множество писем по  газетным объявлениям,  но наступил  сентябрь,   а  попытки  получить  место  учительницы  пока  не увенчались  успехом.  Она  знала,  что  супруга  Рамзей  догадываются об истинном положении вещей,  но ей было слишком больно распространяться на эту тему в  письмах.  Она раздумывала,  не  поступить ли  ей на работу в интернат для  индейцев в  фактории Мус,  но  вскоре  отказалась от  этой мысли. Индейцы считают, что белые искусны в одном, а индейцы в другом, и сочетать это  невозможно.  К  учительнице своей расы  они  не  питали бы никакого доверия. И без того было трудно убедить индейцев посылать детей в школу. Ее присутствие, она не сомневалась, лишь еще больше подорвет их доверие к школе.

В  Блэквуде,  если не считать Сэди Томас,  у нее не было друзей.  Она могла бы обзавестись приятелями, но то мнение об индианках и в том числе о ней, которое, по-видимому, молодые люди разделяли все как один, пугало ее,  и  она их  избегала.  Возвратиться в  Кэйп-Кри ей даже в  голову не приходило — она все еще надеялась найти место учительницы.  Но она знала также,  что не  может больше обременять Рамзеев и  должна позаботиться о собственных средствах к существованию.

Лучшее предложение,  которое она  получила,  было место официантки за пятнадцать долларов в  неделю в  небольшом ресторанчике примерно в  двух кварталах от  пансиона Сэди  Томас.  От  этих денег мало что  оставалось после оплаты жилья и  питания,  но она сообщила Джоан Рамзей,  что нашла работу и не нуждается больше в финансовой поддержке. О том, что у нее за работа, она умолчала.

С  самого начала работа эта вызвала в ней отвращение.  В ресторанчике вечно  околачивалась орда  молодых людей;  они  просиживали там  часами, потягивая кока-колу и почитывая комиксы. С первого же вечера они стали с нею заигрывать,  перешептываясь между собой.  А  трое из  них с  места в карьер друг  за  дружкой пытались назначить ей  свидание.  В  этот вечер смена ее  кончилась в  одиннадцать,  она  пулей вылетела из  ресторана и побежала домой, пока кто-нибудь не увязался за ней. Задыхаясь, вбежала в свою комнатушку,  и тут в глаза ей бросился диплом учителя,  который два месяца горделиво красовался на  стене.  Она  со  злостью сорвала его  со стены и сунула в ящик комода. Никчемный клочок бумаги.

Она  проработала  в  ресторане  до  самой  весны.   Единственным  его достоинством было  то,  что  он  находился неподалеку от  пансиона  Сэди Томас,  и,  хотя за ней часто увязывался кто-нибудь из парией, ей всегда удавалось попасть домой прежде, чем навязчивый спутник успевал с помощью шаблонных приемов сколько-нибудь продвинуться по стезе ее обольщения.

Она продолжала внимательно просматривать газеты, но в разгар учебного года учителя нигде не требовались. Однако в начале мая она наткнулась на объявление,  где говорилось,  что маленькая деревенская школа неподалеку от Кокрена ищет учительницу.  В тот же день после полудня, перед началом смены,  она отправила по  указанному адресу письмо.  И  несколько дней с нетерпением ожидала почты.

Восемь дней спустя пришло приглашение,  Кэнайна с волнением прочитала его.  В  письме  сообщалось,  что  в  школе  пятнадцать учеников разного возраста,  они занимаются по программе всех восьми классов и  ей положен оклад в  сто двадцать долларов в месяц.  Ее предшественница уволилась по состоянию  здоровья,  в  настоящий момент  школа  закрыта.  Письмо  было подписано председателем школьного попечительского совета  Ральфом Биком, который  предлагал встретить Кэнайну  на  вокзале в  Кокрене,  если  она предупредит телеграммой о прибытии своего поезда.

Вечером того же дня Кэнайна взяла расчет в ресторане, наутро написала Джоан Рамзей о школе,  купила билет и отправила мистеру Бику телеграмму, что  прибудет завтра к  концу  дня.  Потом купила пару  новых-ирландских полотняных чемоданов — старый,  подаренный Рамзеями совсем истрепался, и в  нем  сломался замок.  Эти два покрытых пластиком,  обшитых по  ребрам воловьей кожей чемодана стоили около двадцати пяти долларов.  Собственно говоря,  такие расходы были ей не по карману,  и на них вместе с билетом ушли почти все ее сбережения. Вечером она уложила вещи.

Одежда и  прочее добро уместилось в  два  новых чемодана,  кроме них, набралось еще две картонки книг.

На  следующий день  мистер  Бик  встретил  ее  на  перроне.  Это  был низенький подвижный человек с  седыми  щетинистыми волосами,  торчавшими из-под клетчатой кепки.  Он быстрым шагом направился к  ней,  как только Кэнайна ступила на платформу.

— Мисс Биверскин? — спросил он.

— Да. А вы мистер Бик?

Он  кивнул,  и  они  пожали друг  другу  руки.  На  нем  был  рабочий комбинезон и резиновые сапоги.  Видимо,  фермер. Дождавшись, пока выдали багаж,  он повел ее к маленькому грузовичку,  поставил чемоданы в кузов. Они сели в кабину и покатили.

Окрестности Кокрена  представляют собой  плоскую  глинистую  равнину, небольшой островок  пахотной  земли,  затерянный среди  бессчетных тысяч квадратных миль лесов и болот. Многие фермы, мимо которых они проезжали, находились в  жалком  состоянии  и  выглядели  совсем  захиревшими.  Они проделали  уже  немалый  путь,   когда  мистер  Бик  внезапно  остановил грузовичок.

— Вот она, наша школа.

Это была маленькая, очень старая на вид школа, стены которой покрывал потускневший от времени и потрескавшийся толь. Никогда в жизни не видала Кэнайна такого убогого школьного здания.  Но  это была ее школа,  и  она испытывала волнующее чувство радости и гордости.

— Уже поздно, — сказал мистер Бик. — Осмотр помещений давайте отложим на завтра.  А  воя мое хозяйство,  -  продолжал он,  кивком показывая на ферму,  стоявшую у  дороги примерно в  двухстах ярдах от школы.  Дом был невелик,  но его недавно покрасили в  красный цвет,  и вид его говорил о большем достатке,чем на фермах, которые она видела по дороге.

— Прежняя учительница жила у  нас.  Но  вы осмотритесь здесь и,  если захотите, можете поселиться у кого-нибудь еще.

— Я думаю, я хотела бы остаться у вас.

Он  включил  газ,  и  грузовик  стал  медленно  взбираться  вверх  по разбитой,  грязной дороге по направлению к ферме.  Мистер Бик дал гудок, и, когда Кэнайна вылезла из кабины, на веранду вышли маленькая женщина и два  подростка.  Мистер Бик  представил Канайне жену  и  сыновей,  потом вместе с мальчиками отнес ее чемоданы и книги в комнату наверху.

— Вы сможете начать завтра утром? — спросил мистер Бик.

— Да.

Он повернулся к мальчишкам.

— Пошли,  — сказал он. — Оповестим всех, что школа открывается завтра в девять утра.

Кэнайна осталась одна  и  вскоре услышала,  как  грузовичок выехал на дорогу и, дребезжа, удалился.