В отношении своих племянников, если они не «вступили» в часть империи отца, император, памятуя о том, как он иногда обходился с сыновьями собственного брата Карломана, права которого просто проигнорировал, требует почетного обращения. Им постоянно приходится ожидать правового разбирательства. Казнь, отсечение конечностей или ослепление, а также заточение в монастырь как меры наказания не рассматриваются. Насколько необходима эта заповедь, чуть позже показали действия Людовика Благочестивого во имя того, чтобы окончательно убрать с дороги своего племянника Бернгарда и нейтрализовать единоутробных братьев Дрогона и Теодориха, заточив их в монастырские кельи.

Текст заканчивается ярким пассажем, в котором снова решительно выделяется полученная от Бога командная власть отца и императора над сыновьями и «народом» и подчеркивается обращенное в будущее и, таким образом, изменчивое содержание политического завещания. Наученный собственным опытом, Карл, видимо, представлял себе те трудности, которые принесет раздел империи трем братьям, старший из которых к тому же был не женат и не имел наследников.

Простившись с Пипином и Людовиком, император через Мозель и Рейн направился в пфальц Нимвеген, где постился и провел все пасхальные дни 806 года. Важнейшим итогом этого пребывания стал значительный капитулярий в виде инструкции для королевских эмиссаров, теперь во все возрастающей степени принимавших на себя ключевую функцию связующего звена между имперской верхушкой и региональной администрацией, с одной стороны, и знатными семействами, с другой. «Каждый из вас, — гласит прагматическое вступление капитулярия, — в своем административном районе должен проявлять максимальную заботу о том, чтобы прозорливо творить порядок и распоряжаться согласно Божией воле и нашему повелению». Император действует на стороне Божией, над ним и его волей довлеет сакральная аура.

На первом месте по значимости повеление потребовать от тех, кто до сих пор не принес монарху клятву верности, исполнить ее. Кроме того, все должны заявить о согласии с недавно обнародованным будущим разделом империи «во имя согласия в мире», то есть признать форму раздела и связанные с ним задачи. Император вновь вступает как господин всего народа как бы в личные отношения с каждым отдельным членом «gentes» и «nationes». На тогдашнее трансперсональное государственное восприятие эпохи накладывается фактор личной привязанности правителя к своим соотечественникам, которые в современном понимании не являются верноподданными и субъектами.

Другие главы вновь обращаются к теме защиты церкви, образа жизни духовенства, монахов и монахинь. Заходит речь об охране церковной собственности от ее расхищения и продажи. Иудеи не должны бравировать тем, что они могут все скупить. Нельзя позволить им пребывать в этом состоянии эйфории. В предписаниях евреи впервые упоминаются как профессиональные торговцы. В этом качестве они пользовались особым покровительством двора, а именно Людовика, который из-за этого резко спорил с архиепископом Лионским Агобардом, однако щедрой рукой раздаривал привилегии поставщикам своего двора. Вместе с тем в Нимвегенском капитулярии император опасается осквернения культовых предметов в руках евреев, но вовсе не делает акцент на ограничении их торговой активности или даже их культовых привычек.

К этому параграфу добавляются, как всегда бессистемно, предписания по обеспечению и надзору за воинским призывом, а также по нежелательному «притоку» и высылке беглых холопов и разбойников в удаленные районы.

Вновь прослеживается важный элемент «разложения» структуры правления и ее основ, которое Ф.Л. Гансхоф считал определяющим моментом на заключительном этапе пребывания Карла у кормила власти. Он это объясняет таким образом, что все большее внимание уделяется проблеме аренды земли из королевских владений, которая как казенная собственность или «бенефиций» отдавалась в аренду сторонникам власти, но из-за бесхозяйственности утрачивала свою значимость, превращаясь в свободный от феодальных повинностей аллод сановников или вассалов, а также попадала в третьи руки в результате манипуляций с дарением и выкупом.

Монаршья заповедь призывает покончить с таким позорным явлением, как нищенство, и возлагает на каждого «преданного» своему правителю обязанность кормить «своих бедных» из доходов от арендованной земли или от собственных владений. Странствующие нищие, безусловно, представляли угрозу для общества. В этой связи также заявляет о себе политический принцип, основанный на уважении труда и порядка: если они не работают руками, о предоставлении им чего-либо не может быть речи, и это в русле библейского изречения: «Кто не работает, тот не ест!»

Затем капитулярий обращается к потребностям экономики и торговли, уже в который раз настаивая на запрете создания новых таможенных постов. Затрагиваемая тема свидетельствует о значительном расширении торговых связей на реках и дорогах, что подталкивало влиятельных соседей с прилегающих территорий к нелегальному наращиванию своих доходов.

Последующие разделы, посвященные алчности, накопительству, «позорному стяжательству» и денежному ростовщичеству в нарушение антимеркантильных стереотипов, проникнутых духом канонических положений, опять-таки служили напоминанием о затронувшем страну голоде как массовом бедствии. Ко всем са-новинкам, а также к королевским и церковным обладателям бенефициев обращен призыв проявлять заботу о своей «семье», памятуя о том, что порукой этой заботы являются их собственные владения. Если же Богу будет угодно, чтобы возникли дополни тельные запасы после уборки урожая, их надлежит продавать согласно обязательному прейскуранту. Как и в 794 году, он возрастает в следующей нарастающей последовательности: овес, ячмень, полба, рожь и, наконец, пшеница, причем цена за один шеффель не должна превышать соответственно два, три, четыре и шесть денариев. Бросается в глаза, что в противоположность франкфуртскому диктату об установлении цен теперь к зерновым культурам добавляется полба и что «в очищенном виде» на нее, как и на пшеницу, разрешается назначать более высокую цену. Это «очищение» на дворах производителей, по-видимому, следует расценивать как еще один показатель эффективности расширяющегося производственного землевладения и его потенциала, ориентированного на реализацию излишков. В этом же контексте Карл считает необходимым вернуться к обязательности новой меры шеффеля. Этот шаг показывает трудности преодоления локальных и региональных весовых единиц по аналогии с единым стандартом на вес и содержание металла в монете в целях единообразного урегулирования. Последующие столетия продемонстрировали полную несостоятельность этой фактически несвоевременной меры.

Кроме того, по праву обращается внимание на то, что принципы церковного запрета на ростовщичество были включены в королевские и затем императорские капитулярии. При этом не просматривается ни осознание распределительной функции торговли, ни понимание реальной экономической сути того, что для своего пропитания, для инвестиций и транспортных затрат, для финансовых накоплений и, наконец, для выплаты вознаграждения за работу торговец вынужден в определенной степени наращивать издержки производства. Да и таможенные пошлины можно было выплачивать только из «прибавочной стоимости».

В этом контексте наблюдается явное сближение понятий «процент» и «ростовщичество». Предоставление займа (или ссуды) только тогда является справедливым делом, когда при его возврате не требуют проценты; «позорная выгода» (ростовщичество) имеет место, когда происходит накопление благ путем мошеннических махинаций. По-видимому, основной упрек адресовался тем, кто не без умысла скупал зерно в тяжелые времена, чтобы затем чрезвычайно выгодно продать его с нормой прибыли сто и более процентов. Торговая сделка «пе§о1шт» в противовес ростовщичеству имеет место тогда, когда что-то приобретается или для собственного потребления, или для раздачи другим. Впрочем, об условиях этого «разделения» текст ничего не сообщает. Если, начиная с первого Никейского собора, церковные уставы пытались удержать прежде всего духовенство от вовлеченности в недобросовестную коммерческую деятельность, то теперь на горизонте замаячило глобальное «теоретическое» осуждение вообще всяких деловых отношений. На практической стороне дела это отразилось не очень сильно, поскольку данные принципы оказались откровенно неподобающими и оторванными от жизни. Еще во времена Лютера кое-кто активно ратовал за правильные цены и допустимые проценты. Тем не менее модифицированные максимальные цены 784 и 806 годов дают основание сделать однозначный вывод, что якобы распространенный в эпоху Каро-лингов «допотопный» принцип меновой торговли является не чем иным, как глупым мифом, который любовно насаждали мистификаторы того времени.