— Он видел тебя насквозь. С его точки зрения, ты слишком силен. И питаешь тайные амбиции.

Александр самодовольно ухмыльнулся и посмотрел на Москву-реку и громаду Кремля за нею.

— А он, оказывается, проницательнее, чем я думал.

— Гитинов не дурак, иначе не стал бы президентом. Так что винить в возникших трудностях следует тебя, а не его. — Тон баронессы был резок.

Александр поспешно повернулся спиной к вертолету, будто Мурзин и экипаж могли увидеть выражение его лица или, хуже того, подслушать разговор.

— Неужели твоя жизнь ничему тебя не научила? Неужели так сложно усвоить простое правило? Никогда, никому, ни за что не показывать, что у тебя на уме. — От библиотечных окон баронесса направилась в глубь библиотеки.

— Ты хоть в состоянии представить, чего стоило вытащить тебя на то место, которое ты сейчас занимаешь? — продолжила она. — Я говорю не только о годах, которые потребовались, чтобы выковать твой характер. Не только о годах физической и иной, очень специфической подготовки с целью сделать из тебя сильного и жестокого человека, достойного стать государем всея Руси. Я говорю еще и о политических маневрах. — С каждым словом злоба ее росла. — Кто почти два десятилетия обрабатывал триумвират — вместе и по отдельности? Кто втирался в доверие к этим людям, кто проникал в их мысли, разбирался с их проблемами, давал им деньги, много денег? Кто убедил их в том, что единственный способ стабилизировать страну и укрепить ее национальный дух — это восстановить монархию? Кто убедил их потребовать от сэра Питера Китнера отречения в твою пользу? — Гнев баронессы достиг высшего накала. — Так кто же?

— Вы, — еле слышно пробормотал он.

— Да, я. А значит, слушай меня внимательно, особенно сейчас. В отношениях между президентом и триумвиратом по сей день сохраняется немалая враждебность. Напоминаю, что именно эти трое оказали давление на обе палаты парламента, чтобы тот принял решение о реставрации монархии. Они пошли на это, поскольку я убедила каждого из них, что такой шаг в наилучшей степени служит не только интересам России, но и их собственным целям. Только поэтому они применили свое влияние и устроили все, как нужно.

А президент, в свою очередь, с самого начала в частном порядке высказывал опасения, что ты затмишь его на политическом небосклоне. И эти страхи отчасти подтвердились, когда ты удостоился столь огромного внимания со стороны всего общества. Он прекрасно понимает, что такое быть знаменитостью. В голове у него засела мысль о том, что у тебя уже слишком много влияния.

И очень плохо то, что за три недели до коронации ты дал ему новый повод для беспокойства. Подумай, что будет, если ему удастся выдать свои страхи за обеспокоенность проблемами государственной безопасности. Что, если он станет убеждать других в том, что ты самодовольный тип с большим разрушительным потенциалом? Если эта идея найдет хоть какой-то отклик в парламенте или у кого-нибудь из всемогущей троицы? Тогда не помогут ни мое влияние, ни твоя популярность. Все может рухнуть в один момент. Не исключены досрочные парламентские выборы, которые положат конец монархии, не успевшей даже возродиться. Для президента Гитинова такие выборы, — тут тон баронессы стал ледяным, — будут подарком судьбы.

— Что же мне делать?

— Президент любезно согласился откушать с тобой чаю. Встреча назначена на шесть вечера в Кремле. Сказано, что за чаем ты принесешь ему извинения за любое непонимание, которое вчера могло возникнуть между вами, и самым недвусмысленным способом заверишь его в том, что у тебя нет никаких иных амбиций, помимо служения на благо российского народа. Я достаточно ясно все объяснила, — спросила она и после некоторых колебаний смягчила тон, — мой милый?

— Да.

— Так ты уж постарайся.

— Хорошо, матушка, — пробубнил Александр.

В трубке послышался щелчок, но он какое-то время продолжал прижимать телефон к уху. Его захлестывала ненависть. Он ненавидел ее, Гитинова — всех. Ведь это он царевич, а не кто-то другой. Так какого же черта они донимают его, сомневаются в нем самом и его намерениях? Тем более после того, как он все выполнил, согласился на все их требования.

Перед ним маячил темный силуэт вертолета: дверь открыта, лопасти винтов медленно вращаются. Так что же делать — наплевать на Мартена и отослать вертолет обратно? Внезапно картина оживилась: из вертолета выпрыгнул Мурзин и быстро засеменил навстречу. В руке он сжимал переговорное устройство. Определенно что-то случилось.

— Что там?

— Коваленко. Тот самый инспектор из МВД, специалист по расследованию убийств, который был с Мартеном в Давосе. Замечен в Санкт-Петербурге сходящим с московского поезда.

— Мартен с ним?

— Сначала был один, но через какое-то время на вокзале его догнал какой-то человек.

— Кто это был — Мартен?

— Возможно, но тот мужчина был гладко выбрит и с короткой прической. Мартен, когда проходил паспортный контроль, был с бородой и длинными волосами.

— Считаете, бритва и ножницы ему не по карману? — съязвил Александр, ощущая одновременно, как в груди ухнуло сердце. Его обдала волна страха, от которой внутри противно затикал метроном. — Где же теперь этот Коваленко и его друг?

— Не знаем, ваше высочество. Заметивший его наш человек поначалу даже сомневался, стоит ли вообще докладывать, не то что идти за Коваленко следом. Ведь отслеживать приказано было другого. Мы навели справки в МВД — Коваленко числится в отпуске. Жена это подтверждает. Говорит, что уехал вчера на Урал, побродить там с палаткой. Причем уехал один. Кажется, в рамках какой-то оздоровительной программы.

— Санкт-Петербург далеко от Урала, — побурел Александр от бешенства. — Мы же распорядились отстранить Коваленко от этого дела. Почему он вернулся?

— Не знаю, ваше высочество.

— Так выясните! И на этот раз узнайте точно, в каком именно отделе министерства он работает, кому конкретно подчиняется.

— Слушаюсь, ваше высочество.

Александр на долю секунды задержал разъяренный взгляд на полковнике и отвел глаза. Мурзин заметил, как лицо царевича исказила гримаса, словно от внутренней боли. В следующую секунду Александр снова поднял глаза.

— В Санкт-Петербурге поднять на ноги всех, — холодно приказал он. — Коваленко и человека, который с ним, разыскать немедленно.

10.57

Москва скрылась внизу под пышной периной облаков. Резко взмыв, вертолет завис ненадолго, словно осваиваясь в небе, и взял курс на Царское Село.

«Матушка» — так Александр назвал баронессу. Он не называл ее так с самого детства и сейчас не знал, почему у него вдруг вырвалось это слово. Со злости или просто так. Да, она прочитала ему нотацию по поводу Гитинова. А если бы он прибыл в Царское Село? То, что баронесса в припадке ярости превзойдет саму себя, не вызывало сомнения. Ее совершенно не будет интересовать причина его приезда, как, похоже, ни капли не волнует неожиданное появление Николаса Мартена. Личные чувства и заботы Александра не имеют для нее никакого значения, да и, если вдуматься, никогда не имели. Питеру Китнеру она отомстила. Теперь все ее помыслы о монархии и только монархии. А может быть, так всегда и было?

«К черту Ребекку!» — изрекла она. А вот это уж слишком. Ни баронессе, ни кому-либо другому не позволено посылать Ребекку куда-либо. И сам он вовсе не намерен терять любимую из-за ее брата.

Резко повернувшись к Мурзину, он повысил голос, чтобы перекричать рев двигателей:

— Как только прибудем на место, у царицы необходимо изъять сотовый телефон. Будет спрашивать зачем — скажете, что снова меняем номер, только теперь нужно перепрограммировать сам аппарат. И никаких звонков к ней не пропускать — ни по какому-то другому телефону, ни по стационарной линии. Если захочет позвонить сама, разъяснить, что возникли проблемы с центральным коммутатором. Над устранением поломки работают. Ни при каких обстоятельствах не допускать контактов с кем-либо, кто находится за пределами дворца. И саму из дворца не выпускать. Но в то же время не давать ей никаких поводов для беспокойства. У нее не должно сложиться впечатление, что происходит нечто чрезвычайное. Приказ ясен?