Проблемы неохватные, крайне сложные — правительство составляло конкретные планы их решения, но те всякий раз оказывались безуспешными. Глубже изучив ситуацию, триумвират пришел к выводу, что если Россия хочет стать действительно мощным, экономически прогрессивным и влиятельным государством, то ей нужна общепризнанная, духовно объединяющая сила, которая сразу же позволит народу ощутить себя единым целым со своими особыми ценностями.

И эти трое увидели ответ в восстановлении императорской семьи на российском троне в форме конституционной монархии. Как и в Англии, декоративное царствование было бы практически безвластным, но, опять-таки по английскому образцу, изобиловало бы помпой, церемониями и благоволением к подданным. Все это должно было быстро придать эмоциональный заряд российскому обществу. Национальный дух нуждался в новом и сильном подъеме, и лучшей основы для такого подъема невозможно было придумать. Едва доводы в пользу реставрации монархии были четко сформулированы и официально представлены в парламент, троица дружно оказала на законодателей мощное давление, с тем чтобы гарантировать принятие своего проекта.

Гитинова эта идея не вдохновляла совершенно. В триумвирате он видел силу, враждебную его администрации. Влияние этих людей представлялось ему темной, непреходящей угрозой для основ его власти. Таким образом, проект возвращения монархии казался не более чем политическим маневром, с помощью которого троица желала достижения каких-то своих целей. К тому же план был откровенно опасен. Ведь при поддержке столь влиятельных людей царствующая особа, какой декоративной она ни казалась бы поначалу, со временем могла подорвать авторитет президентства. Да и их собственное влияние оказалось бы размытым, если монарх станет излишне авторитетным.

Дело приняло еще более тревожный оборот, когда стало известно, что Китнер отрекается от престола в пользу старшего сына. Это означало, что президенту в борьбе за симпатии граждан придется конкурировать не просто с коронованной особой, а с царем, который молод, красив и чрезвычайно харизматичен. Да еще и сказочно прекрасная жена в придачу. Царствующие супруги, больше похожие на кинозвезд, мигом вознесутся на пьедестал, а вся мировая пресса годами будет славословить их, называя русской суперпарой наподобие Джона и Жаклин Кеннеди. Александр — истинный представитель царской фамилии, прямой наследник трехсотлетней династии Романовых, такой для всех будет служить живым символом нации. Его признает каждый — и самый дряхлый старик, и самый последний нищий.

Гитинов знал, что у него достаточно сил и влияния для того, чтобы повлиять на голосование, настроив законодателей против триумвирата. Скорее всего, в конце концов ему бы это удалось. Но слухи о том, что парламент будет рассматривать вопрос о восстановлении царской семьи на престоле, уже просочились в общество, и эта идея получила в народе широкий положительный отклик. Заставить парламентариев голосовать против народных чаяний было крайне трудно. У людей сложилось бы впечатление, что президент боится возвращения монархии, и это ослабило бы его власть. Такого он себе позволить не мог.

Поэтому вместо того, чтобы вступить в борьбу, президент сделал вид, что поддерживает план реставрации. Он даже встретился с триумвиратом в патриаршей резиденции в подмосковном Переделкино, где во всеуслышание и с восторгом объявил себя сторонником блестящей идеи.

Все было политической игрой. В соответствии с ее правилами Гитинов дал согласие на монархию, прибыл в Давос, а также не поскупился на эмоции, лично выражая Александру соболезнования по поводу прискорбного происшествия на горном склоне. Сам Александр прекрасно знал обо всем этом, но ничем не выдал себя. Его единственным ответом было сердечное «спасибо» и крепкое рукопожатие.

А потом, когда все формальности были выполнены, Александр Романов, наследник русского престола, просто ушел и лег спать. Физически измотанный, но в душе празднующий победу.

Москва. Воскресенье, 19 января, 7.05

Телефонный звонок заставил Коваленко очнуться от беспокойного сна и поспешно схватить трубку с прикроватной тумбочки.

— Да, — проговорил он вполголоса, стараясь не разбудить жену.

— Это Филип Ленар, инспектор. Прошу прощения, что так рано разбудил в воскресенье, — послышался голос полицейского. — Насколько понимаю, вас отстранили от этого дела.

— Да. Вашу машину вернет вам ФСО.

— Знаю, спасибо.

Речь Ленара была лишена всяких эмоций, слова преувеличенно спокойны. Что-то тут не так.

— Если не ошибаюсь, почти весь вчерашний день вы провели в дороге?

— Так уж сложилось. Из Цюриха через Париж в Москву. Понимаю, мне следовало позвонить вам во время остановки в Париже. Извините… А что случилось? Почему звоните?

— Судя по вашему голосу, вы еще не знаете.

— О чем?

— О Николасе Мартене.

— А что с ним?

— Он мертв.

— Что?..

— На него напала банда демонстрантов-радикалов под Давосом в пятницу вечером.

— Боже правый. — Коваленко запустил пятерню в волосы и свесил ноги с кровати.

— Что? — Жена повернулась на бок и встревоженно глядела на него.

— Ничего, Таня. Ты спи. — Он склонился над телефоном. — Давайте-ка я вам позвоню через полчасика, Филип… Да-да, на ваш сотовый. — Коваленко положил трубку и уставился в невидимую точку на стене.

— Да что случилось? — снова спросила Татьяна.

— Американца одного знакомого убили. В пятницу вечером в Швейцарии. Не знаю даже, что и делать.

— Твой друг?

— Да, был.

— Прости. Но если он мертв, то что же теперь поделаешь?

Коваленко посмотрел в окно. С улицы донесся рев проезжавшего грузовика, очевидно шофер с натугой переключил передачу.

Он бросил быстрый взгляд на Татьяну.

— Я один конверт по почте отправил из Цюриха… — Коваленко замолчал, подсчитывая, сколько дней прошло. — В пятницу. А его все нет.

— Так это ж только позавчера было. Конечно, еще не дошел. А в чем дело-то?

— Да так, ничего особенного. — Коваленко потер ухо, прошелся в угол спальни и обратно. — Понимаю, Таня, только что вернулся, и все такое… Но мне нужно в министерство.

— Когда?

— Сейчас.

— А дети как же? Они тебя не видели уже…

— Пойми, Таня. Это срочно.

Министерство внутренних дел России, 7.55

Коваленко не перезвонил Ленару через полчаса, как обещал. Единственный звонок был адресован его непосредственной начальнице — Ирине Маликовой, главному следователю МВД и по совместительству пятидесятидвухлетней матери пятерых детей. Ему нужно было поговорить с ней самым срочным образом, причем в тиши ее министерского кабинета.

Разговор предстоял на тему, которую он не хотел бы обсуждать ни с кем иным. Дело было скользкое, а никаких железных доказательств Коваленко не имел. Однако теперь он чувствовал, что деваться некуда — оставалось только рассказать все как есть, потому что здесь ущемлялись интересы национальной безопасности. Александр Кабрера, прямой наследник царского престола, — на самом деле психопат по имени Реймонд Оливер Торн, на котором висят убийства Романовых в Северной и Южной Америке в прошлом году, Фабиана Кюртэ в Монако, Альфреда Нойса, а также бывшего детектива отдела расследования убийств лос-анджелесской полиции Джеймса Хэллидея и парижского корреспондента «Лос-Анджелес таймс» Дэна Форда. И это не весь список. Есть еще два убийства — одно близ Парижа, другое в Цюрихе. Наконец, можно со всей определенностью сказать, что на этом человеке также смерть Николаса Мартена на вилле «Энкрацер» в Давосе.

Разговор происходил в кабинете без окон на третьем этаже безликого здания по адресу: улица Воронцова Поля, дом 4А. То, что говорила Ирина Маликова, седовласая и голубоглазая женщина, должно было остаться секретом для внешнего мира. Впрочем, обитатели виллы «Энкрацер» обо всем этом уже знали.