— Значит, боитесь, что однажды жертвой его безумия может стать и ваша сестра?

— Да.

— Тогда, товарищ, вы правы. Надо что-то делать.

Петропавловский собор, придел Святой Екатерины. Санкт-Петербург, Россия. Четверг, 3 апреля, 11.00

Похоронные свечи чинно горели в руках Александра и Ребекки, стоявших в одном ряду с президентом Гитиновым и королем Испании Хуаном Карлосом. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Григорий II вел заупокойную службу, которая отличалась особой торжественностью. Слева стояли три взрослые дочери Китнера с мужьями. Присутствовали еще несколько священников, помогавших его святейшеству, да баронесса, одетая в черное, с вуалью на лице. Вот и все. Служба была частной — только для самых близких.

Перед ними стояли три закрытых гроба с останками Питера Китнера, его сына Майкла и жены Луизы, кузены Хуана Карлоса.

— И после кончины своей Петр Романов служит России, возвратив величие ее душе и земле. — Слова Патриарха отражались гулким эхом от инкрустированных золотом колонн и каменных плит, под которыми покоился прах прапрадеда Александра — убитого царя Николая, его жены и троих из их детей.

Эта церковь, наполненная мрачным великолепием, служила местом последнего успокоения всех русских монархов со времени царствования Петра I. Сейчас здесь с согласия российского парламента хоронили Петра Романова-Китнера и членов его семьи, хотя он так и не взошел на престол.

— И после кончины телесной дух его живет.

«И после кончины…»

Губы баронессы, скрытые вуалью, тронула ироническая усмешка. И после кончины своей укрепляешь ты власть и влияние Александра, делая для этого даже больше, чем мог при жизни. В кончине своей ты любим народом, даже стал в глазах его мучеником. Но главное в том, что ты сослужил неоценимую службу Александру, оставив его единственным среди Романовых законным наследником престола по мужской линии.

«И после кончины…»

Те же слова находили отклик и в душе Александра, но очень своеобразный. Мысли его занимали не похороны, а метроном, который не переставал биться внутри. С каждым часом удары становились все сильнее и тревожнее. Он бросил украдкой взгляд на Ребекку. Ее лицо и глаза выражали необычайное спокойствие. Эта безмятежность, не покидавшая ее даже здесь, в склепе, где у них буквально под носом в виде ряда гробов были выставлены доказательства неотвратимости смерти, сводила его с ума. От этого подозрение перерастало в крепнущую уверенность: Николас Мартен не погиб. Отнюдь! Он был где-то рядом, надвигаясь, как приливная волна.

— Нет, — помимо воли вырвалось у него из груди. — Нет!

Все, включая Патриарха, посмотрели на него. Он поспешно прикрыл рот рукой и закашлялся. Потом отвернулся и покашлял еще, словно у него просто запершило в горле.

Николас Мартен, он же Джон Бэррон. Не важно, как тот сам себя называет. Александр полагал, что разделался с ним на тропинке над виллой «Энкрацер». Оказывается, нет. Мартен каким-то образом вывернулся, и теперь сам за ним охотится. Хочет разоблачить его, восстановить против него Ребекку.

Да, это так. И он вполне отдавал себе в этом отчет.

Метроном застучал еще громче. Нет, нужно просто выбросить этого Мартена из головы. Подавив последний приступ наигранного кашля, он постарался снова настроиться на службу. А Мартен все-таки мертв. Об этом твердят все, кто участвовал в поисках, — Мурзин, прочие агенты ФСО, швейцарские коммандос, кантональная полиция, горноспасатели, в число которых входят трое врачей. Иными словами, опытные люди, которые говорят только то, что знают наверняка. Более того, он сам буквально дюйм за дюймом исследовал берег безымянной горной речушки. Все же он прав в своем первоначальном выводе. Правы все. Такую ночь не пережить никому в подобных обстоятельствах — раненому, обескровленному, в бешеном ледяном потоке. Нет, Николас Мартен мертв. Вне всяких сомнений. Мертв точно так же, как и отец, лежащий вот тут, в гробу, перед его глазами. Александр скосил глаза на баронессу, и она ободряюще кивнула в ответ.

Отвернувшись, он обвел взглядом церковь — великолепную, богато украшенную усыпальницу его венценосных предков. Метроном утих, настроение поднялось. Как-никак он был их прямым потомком, правнуком Николая и Александры. Значит, такова его судьба. Он и только он заслуживает того, чтобы занять престол всея Руси. Этому не в силах помешать никто, тем более мертвецы.

Гамбург, Германия, аэропорт Фульсбюттель. Пятница, 4 апреля, 10.10

Николас Мартен стоял в очереди пассажиров, производивших посадку на рейс 1411 авиакомпании «Эр Франс», следующий в аэропорт де Голля, Париж. Там предстояло пересесть на рейс в Москву. На одну из кредитных карточек он купил авиабилет, что было сопряжено с немалыми переживаниями. Ведь Ребекка могла уведомить банк о его смерти, и тогда кредитки были бы закрыты. Очевидно, сестра все-таки этого не сделала: карточка была принята, а билет выдан без всяких вопросов.

Столь же гладко все прошло и в других случаях. Вчера вечером он получил свой паспорт, а вернее, дубликат старого в американском консульстве в Гамбурге. К паспорту прилагался небольшой сверточек. В нем оказались сотовый телефон в рабочем состоянии плюс зарядное устройство. Выдана была российская деловая виза сроком на три месяца. Консульский отдел МИД России дал ее по запросу «Лайонсгейт лендскейпс» — британской компании по землеустройству, базирующейся в Москве. В соответствии с российскими визовыми правилами указывалось местопребывание приезжающего — отель «Марко Поло», Спиридоньевский переулок, дом 9, Москва.

Мартен не знал, чем занимается «Лайонсгейт лендскейпс» на самом деле. Может быть, этой фирмы не существовало вовсе. Но это его не очень волновало. Главное, что виза для него была утверждена. Он получил все, о чем просил, причем на это не потребовалось и двух суток. Для человека с «шатким положением на службе», как аттестовал себя Коваленко, такая исполнительность была просто потрясающей.

Отель «Балчуг Кемпински», Москва. Тот же день — пятница, 4 апреля, 13.30

Александр, Ребекка и баронесса сидели за небольшим обеденным столом в углу роскошного гостиничного номера Александра, откуда открывался вид на Красную площадь, необычайно оживленную в этот солнечный весенний день. Меню было простым и подходило больше для завтрака, а не обеда — русские блины с красной икрой и кофе.

Разговор тоже не был перегружен сложными проблемами. Он касался двух тем: завершающий этап перехода Ребекки в русскую православную веру, что было обязательным условием для женщины, которой предстоит стать императрицей и матерью царских отпрысков, а также выбор нарядов для бракосочетания, проводимой следом коронации, а затем и коронационного бала, который состоится в тот же день вечером. Оба вопроса были важны, поскольку времени оставалось мало, меньше месяца. Через час предстояла встреча с одним из ведущих французских кутюрье и его помощниками. Нужно было снять с Ребекки мерку и остановить выбор на конкретном фасоне свадебного платья. Принятие решений по этому вопросу Александр был готов полностью доверить невесте, баронессе и самому модельеру. Его ждали другие дела: примерка собственного костюма для коронации, интервью государственному телевидению, а затем намеченная на четыре часа дня встреча в Кремле с руководителем администрации президента Гитинова.

На встрече предстояло обсудить протокольные вопросы и полномочия как политического, так и социального плана. В России никогда раньше не было царя, занимавшего фактически номинальный пост. Александру было известно, что внезапный и широкий взлет его популярности встревожил Гитинова. И президент хотел заранее указать молодому царю подобающее место, чтобы тот не вздумал обратить свою популярность в реальное влияние. Сам сказать об этом Александру в лицо Гитинов не решался, поскольку сознавал политическое могущество триумвирата, решившего реставрировать в стране монархию. Однако сообщить Александру о четких рамках, в которых ему надлежит держаться, вполне можно было через главу своей администрации. Иными словами, задача состояла в том, чтобы ознакомить царя с его должностными обязанностями: конституционный монарх является церемониальным главой государства, парадным представителем новой России как внутри страны, так и за рубежом. И все. Точка.