– Я была бы счастлива всегда кормить его грудью, но, увы, у меня мало молока.

– А Хуан Мануэль только и делает, что ест, – подхватила Мария и, помолчав, добавила: – Тебе лучше пока побыть здесь. Пусть мама с папой объяснятся наедине.

Джина села рядом с Моникой.

– Я вышла оттуда на цыпочках, чтобы Даниэла и Хуан Антонио не заметили меня. Было бы чудесно, если бы они помирились.

– Да уж, – вздохнула Мария. – Дай-то Бог!

– Они хотя бы перестали ругаться, а это уже хороший признак, – сказала Джина и засмеялась: – Поеду-ка я к своим детям, а то, глядя на тебя, и во мне взыграл материнский инстинкт.

Моника заговорщицки подмигнула ей:

– Вы с Фелипе – отличная пара, Джина.

– Да, да, – подтвердила Мария.

– Я со всеми хорошо смотрюсь! – гордо вскинула голову Джина.

Все расхохотались. Даже младенец в коляске улыбнулся, уловив хорошее настроение взрослых.

– Вот нелегкая принесла! – с досадой сказала вдруг Моника.

В сад вошел Алехандро. Он поздоровался с женщинами. Моника недовольно отвернулась. Мужчина озабоченно посмотрел на нее.

– Скажу тебе откровенно, что я не могу жить без тебя, Даниэла, – страстно сказал Хуан Антонио.

– Ты должен был обо все подумать намного раньше, – качала головой она.

– Ты права, я знаю, но прости меня, прошу тебя, прости меня.

– Почему я должна простить тебя? – тихо спросила Даниэла.

Хуан Антонио набрал в легкие побольше воздуха и произнес взволнованную и сбивчивую тираду:

– Потому что я думаю, мне кажется, – может быть, из тщеславия, не знаю, – мне кажется, что ты по-прежнему любишь меня.

Даниэла молча смотрела на него, но не возражала.

– Пусть я ошибаюсь, – продолжал он. – Во всяком случае, моя жизнь в твоих руках.

– Хуан Антонио, – неуверенно начала Даниэла. – Я хотела бы…

Он прервал ее:

– Даниэла, я не говорю, что это легко, я не уверен, что все может стать, как прежде, но дай волю своим чувствам, позволь себе любить меня, и мы сможем все начать сначала.

В этот момент появился Алехандро.

– Не помешал? – спросил он, увидев Даниэлу с бывшим мужем.

– Честно говоря, помешали, – не слишком вежливо сказал Хуан Антонио.

– Нет, нет, – произнесла Даниэла. – Проходи, Алехандро.

Хуан Антонио раздраженно смотрел на вошедшего.

В саду остались три женщины. Моника, как бы извиняясь за свое поведение, сказала:

– Алехандро, может, быть, и хороший человек, но он мне не отец. Пусть я эгоистка, но я не желаю, чтобы он жил в нашем доме.

– Отец есть отец, – вздохнула Джина.

– Смотрите, кто пришел! – всплеснула руками Мария.

– Кто? – удивилась Джина и, посмотрев на дорожку, встала: – Давай-ка исчезнем, Мария.

Обе женщины поспешили удалиться, а ошеломленная Моника увидела Эдуардо.

– Алехандро делает ткани для моей коллекции, – объяснила Даниэла. Ей не хотелось, чтобы Хуан Антонио неправильно истолковал ее отношения с вошедшим. – У него большое предприятие.

Но Хуан Антонио не собирался играть в светскость.

– Лучше я пойду, чтобы не мешать вам обсуждать ваши… ткани. Надеюсь, мы еще поговорим, Даниэла. До свидания.

Он вышел. Алехандро проводил его испытующим взглядом и сказал:

– Похоже, я не просто помешал, но и вообще явился некстати.

– Алехандро, не будем об этом, – положила руку ему на рукав Даниэла.

Она села. Фабрикант встал перед ней.

– Ты собираешься простить его, верно? – спросил он. – И забыть, как он с тобой поступил?

Даниэла отрицательно покачала головой. Но в этом движении не было уверенности.

– Кончится это тем, что ты снова споткнешься о тот же камень, – горячо произнес Алехандро. – Ты не можешь сделать новую ошибку.

– Хуан Антонио много страдал, – сказала Даниэла. – Я думаю, он изменился.

Алехандро умоляюще протянул к ней руки:

– Дай мне шанс, Даниэла.

– Господи, да что же это такое! – в отчаянии воскликнула она. – Все умоляют меня дать им шанс! Пойми же, любовь – это совсем другое. Ты или любишь, или не любишь – вот и все!

Фабрикант потер рукой лоб:

– Беда в том, что ты никак не можешь вырваться из воспоминаний…

– Я не хочу говорить об этом! – прервала его Даниэла.

Алехандро безнадежно махнул рукой и сел в кресло.

– У тебя не сложилась жизнь с ним, как у меня не сложилась жизнь с моей женой. Но нельзя всю жизнь думать о них!

– Я не хочу говорить об этом! – строго повторила Даниэла.

Моника встала и без улыбки сказала:

– Похоже, они решили оставить нас вдвоем.

Эдуардо, вглядываясь в дорогое для него лицо, отозвался:

– Я знал, что ты не позвонишь мне, поэтому решил прийти сам. Я не мог спокойно сидеть на месте, зная, что ты вернулась. Мне многое нужно тебе рассказать.

– Лало, я очень переживаю из-за Рубена, поверь мне.

Эдуардо опустил глаза.

– Для нас это был страшный удар. Особенно из-за того, что виноват во всем… – он замялся, – твой муж.

– Это ужасно, – тихо сказала Моника.

Эдуардо спросил:

– Ты не хочешь показать мне своего сына?

Моника взглянула на него и, увидев добрую улыбку Лало, вынула Хуана Мануэля из коляски.

Эдуардо долго разглядывал малыша, пытаясь определить, на кого тот похож. С облегчением он убедился, что черт Альберто на личике ребенка не видно.

– Слушай, да он прехорошенький! – радостно сказал юноша.

– Я его так люблю, Лало! – воскликнула Моника. Лицо ее было прекрасно.

А Лало, глядя на нее, проникновенно сказал:

– Мне очень не хватало тебя, Моника. Все это время я не переставал думать о тебе.

– Я тоже думала о тебе, – отозвалась она. – Если бы я не была такой дурой… – она встала. – Теперь я совсем другая. Той Моники, которую ты знал, больше нет. Я изменилась, и у меня есть сын.

Эдуардо твердо сказал:

– Для меня ты по-прежнему женщина, которую я люблю.

– Правда?

Эдуардо усмехнулся:

– Зачем ты спрашиваешь? Тебе это прекрасно известно.

– Знаешь, мне не надо было уходить от тебя, – покаянно сказала Моника. Она сжала руку Лало. – Я никогда не смогу найти другого такого человека, как ты.

– Ты хочешь сказать, что не оттолкнешь меня? – волнуясь, спросил юноша.

Моника опустила глаза.

– Мы можем часто встречаться, выезжать вместе куда-нибудь. Пусть время все решит.

Эдуардо наклонился и поцеловал ей руку. Она погладила его волосы.

– Не будем спешить, Лало. Я не могу заставить тебя любить своего сына. Мне не хочется, чтобы ты его терпел ради меня.

– Я вовсе не спешу, Моника, я все обдумал!

Моника приложила палец к его губам:

– Я хочу, чтобы ты его полюбил. Ведь сейчас для меня самое главное – это Хуан Мануэль.

Несмотря на неудачу, Хуан Антонио был оживлен. Вспоминая, как вела себя Даниэла, он убеждался, что она любит его. Теперь он был почти уверен, что она простит его, и они снова будут вместе. Мануэль охлаждал его пыл, но все же думал, что дело меняется к лучшему. Сам он был озабочен поведением матери.

– Лолита опять где-то развлекается с Сонией. Они почти не расстаются.

Хуан Антонио хлопнул его по плечу:

– Чем ты недоволен? Пусть развлекаются, это дело хорошее. Как я понял, завтра Сония ужинает у вас?

Мануэль недовольно посмотрел на него.

– Да.

Он отошел от окна, сел и с надеждой спросил друга:

– Может быть, ты тоже придешь?

– Нет, нет, – засмеялся тот. – Пусть это будет семейный ужин.

– Опять ты за старое, Хуан Антонио!

Но тот уже снова думал о своем. Ему хотелось вернуться к Даниэле и довести до конца прерванный разговор. Однако он понимал, что сейчас не стоит этого делать, и решил отложить беседу с ней до утра.

Фелипе сидел в кресле с газетой в руках. Джина Даниэла и Густаво играли тут же. Неожиданно дверь открылась, и дети с криками «Мама! Мама!» бросились к вошедшей Джине. Фелипе был поражен. А она как ни в чем не бывало подошла к нему и поцеловала в лоб.